Петя тогда не понял этих слов. Но через много лет, уже сидя в «воронке», он вспомнит и деда, и этот тюбик мази, и то, как больно бывает падать — не только в прямом смысле.
А пока он лежал в постели, прислушиваясь, как за стеной отец кричит на мать: «Это ты его так воспитала!», и думал, как завтра посмотрит в глаза Хлопову. Если тот, конечно, вообще выйдет из больницы.
Зима медленно отступала, оставляя после себя лужи и обнаженные кусты. Хлопов вернулся в школу через две недели — с желтым синяком под глазом и гипсом на носу, который теперь слегка кривился влево. Петя в первый день его возвращения стоял у раздевалки, сжимая в кармане кулек с конфетами «Мишка на Севере», которые отдал без слов. Хлопов молча взял, кивнул, и с этого дня между ними установилось хрупкое перемирие.
Дома Петя заглаживал вину как мог. Сам вставал в шесть утра, чтобы успеть сделать уроки перед школой — отец проверял тетради с карандашом в руке, подчеркивая каждую ошибку. По вечерам мыл посуду, хотя раньше ненавидел это занятие. Даже Ане помогал с математикой, хотя сам еле тянул на тройку.
Но самым тяжелым было возвращение в секцию бокса. Тренер встретил его ледяным молчанием, а ребята перешептывались за спиной. Первую неделю Петя отрабатывал только удары по груше — тренер специально ставил его на виду у всех, как пример «как не надо». Лишь когда он выстоял три раунда спарринга с самым сильным в группе, не сдавшись, тренер хлопнул его по плечу:
— Теперь ты понял, что сила не в кулаках?
С Борькой они теперь реже виделись — отец отпускал Петю гулять только на час по выходным. Но эти редкие встречи превращались в маленькие бунты против правил. То они подожгут старую коробку у гаража, наблюдая, как пламя лижет краску (потом, конечно, затушат). То выпросят сигарету у старшеклассников, но Пете было плохо после курения.
Пионерская жизнь тоже изменилась. Петя больше не был «первым парнем на деревне» — теперь его ставили в пример только как «исправившегося». На сборе макулатуры он таскал самые тяжелые пачки, на субботнике драил полы, пока другие отлынивали. Однажды даже вызвался помочь первоклашкам сделать скворечники — и сам удивился, как это оказалось интересно.
С оценками вышло хитрее. По физике Петя честно зубрил учебник отца, но по литературе... Однажды перед контрольной он «случайно» заглянул в учительскую, когда там никого не было, и успел разглядеть на столе Анны Васильевны листок с вопросами. Назавтра получил. Правда, когда отец спросил, как удалось подтянуть предмет, Петя покраснел и пробормотал что-то про «усердие».
К весне жизнь начала налаживаться. Отец разрешил ходить на бокс три раза в неделю, если оценки не упадут. Тренер снова стал давать ему спарринговать с сильными соперниками — теперь Петя думал головой, а не кулаками. Даже с Хлоповым они иногда пересекались во дворе — тот показывал новые приемы борьбы, которым научился за время больничного.
Последний звонок Петя встретил с четверками в четверти, благодаря отцу, который помог попасть некоторым учительским детям в МГУ.
Лето обещало быть жарким. Борька уже строил планы, как они будут «отрываться» на каникулах. Петя только ухмылялся в ответ — он-то знал, что отец отпустит его максимум на рыбалку с дедом.
А в кармане у него лежала потрёпанная записочка от тренера: «В августе — сборы. Будешь готов?» Петя ещё не ответил. Но в душе уже знал — конечно, будет. Только теперь по-другому. Умнее. Терпеливее.
Как говорил дед Фёдор: «Главный бой — не на ринге. А тут». И стучал себя по виску.
Лето началось с того, что Борька вломился к Пете на рассвете, стуча в окно камешками. Отец, к удивлению, отпустил — видимо, дедовы слова о «мальчишеской доле» подействовали. Они сбежали на речку, где весь день ныряли с обрыва, ловили руками раков и жарили их на костре. Борька притащил бутылку «Тархуна», которую стащил у отца — напиток был теплым, но казался самым вкусным на свете. Петя впервые за месяцы почувствовал себя свободным — без расписаний, без нотаций, просто два друга у костра, которые плевались косточками от вишни, соревнуясь, кто дальше.
С дедом было иначе. Рыбалка начиналась затемно — Петя зевал, пока они грузили удочки в старенький «Москвич». Дед учил его не просто забрасывать снасти, а «чувствовать реку»: где омут, где течение, куда утром выйдет рыба. Первый раз Петя просидел пять часов без единой поклевки, но дед не ругался — просто протянул термос с чаем: «Рыба — она как девчонка. Не любит суетливых».
Второй выезд запомнился навсегда. Под проливным дождем они укрылись под плащ-палаткой, а дед вдруг заговорил про войну — не про бои, а про тихие минуты между ними. Как однажды в Белоруссии старуха накормила их партизан тушеной картошкой, а наутро в деревню вошли немцы... Петя тогда впервые поймал щуку — небольшую, но яростную, которая билась в садке.
Но всё перечеркнуло письмо от тренера. «Сборы в спортивном лагере под Рязанью. 10 августа. Прибыть со своим снаряжением».
— Ни за что! — Петя швырнул бумагу на стол. — Там же казармы, подъем в шесть, кроссы...
— Армия, значит, не для тебя? — дед приподнял бровь, чистя картошку тем самым ножом, что привез с войны.
— Я боксом занимаюсь, а не в солдатики играю!
Отец молча поднял письмо, прочитал и вдруг рассмеялся:
— Мой сын. Боится работы.
Это добило. Петя хлопнул дверью, но через час вернулся — собирать рюкзак.
Сборы оказались адом. Казармы с протекающей крышей, тренер-садист, который заставлял бегать по песку в бутсах, и жестокая спарринг-группа, где каждый норовил доказать, что он сильнее. На третий день Петя позвонил домому с таксофона — трубку взял дед.
— Хочешь, я за тобой приеду? — спросил он без предисловий.
Петя закусил губу. В трубке слышалось дыхание деда — ровное, спокойное. Как тогда в лодке, когда щука сорвалась с крючка.
— Нет, — выдохнул он. — Я сам.
Последнюю неделю сборов Петю поставили в пару с новичком — тощим мальчишкой, которого все обижали. И вдруг оказалось, что он может не только получать удары, но и защищать. В день отъезда тренер вручил ему значок III разряда:
— Ты, Дубов, ещё тот фрукт. Но боец из тебя выйдет.
Дома Петя бросил значок в ящик стола — рядом с дедовой медалью «За отвагу». Но иногда, перед сном, открывал и разглядывал. Ведь это была его первая настоящая победа — не над Хлоповым, а над самим собой.
Глава 7 "Начало новой эпохи"
Актовый зал школы №591 пахнет нафталином, дешевым одеколоном и волнением. Петя с Борькой стоят в первых рядах, неестественно выпрямив спины — на сцене под потрескавшимся портретом Ленина замполит райкома комсомола, майор в отставке с жёлтыми пятнами никотина на усах, зачитывает текст клятвы.
Ещё вчера они смеялись над всей этой церемонией, сидя на задней парте и рисуя карикатуры в черновике. Но когда классная руководительница Анна Васильевна вызвала их в учительскую и спросила: «Вы вообще думаете о будущем?» — стало не до шуток.
— Ты готов? — Борька толкает Петю локтем, оставляя жирное пятно от только что съеденной котлеты на рукаве его нового пиджака.
Петя молчит. В кармане у него зажат комсомольский билет — красная книжечка, ради которой пришлось три недели ходить на «политинформации» и даже, к ужасу Борьки, прочитать «Как закалялась сталь».
— Дубов Пётр Михайлович! — раздаётся из-за стола президиума.
Ноги становятся ватными. Петя делает шаг вперёд, слыша, как Борька подавился слюной — следующий будет он.
— Клянётесь ли вы...
Голос замполита звучит, как из бочки. Петя машинально повторяет слова, глядя на потолок, где до сих пор висит бумажная гирлянда с прошлогоднего «Последнего звонка». Внезапно он ловит себя на мысли, что клянётся в чём-то важном, хотя ещё неделю назад они с Борькой спорили, можно ли использовать комсомольский билет как закладку для журнала «Крокодил».
— Примите наши поздравления! — Анна Васильевна вонзает булавку с крошечным флажком в лацкан его пиджака.
После собрания они бегут в школьный буфет — отмечать. Борька, уже успевший приколоть значок на джинсы, тычет пальцем в Петю:
— Ну что, теперь ты «молодой строитель коммунизма»!
— А ты — «резерв партии», — огрызается Петя, но не может сдержать ухмылки.
За соседним столиком старшеклассники курят «Космос», сплёвывая мундштуки в стакан из-под компота. Один, с немыслимым ирокезом, кривляется:
— О, новобранцы! Скоро на собраниях про перестройку слюной брызгать будете!
Петя внезапно осознаёт, что этот значок — не конец, а начало какой-то новой игры, правил которой он ещё не понимает. Но когда Борька достаёт из портфеля бутылку «Буратино» (наполовину разбавленную водкой), а завуч Мария Игнатьевна делает вид, что не замечает — становится ясно: всё по-прежнему.
Комсомол комсомолом, а жизнь-то идёт своим чередом.
Петя хорошо начал восьмой класс – почти все пятерки, только четверка по математике и химии. Петя чувствовал, что становится частью чего-то большего, чем пионера с красным галстуком и разбитой губой.
Секцию бокса он посещал реже, слушая, как старшие ребята говорили что-то о «рэкете», «подпольных качалках» и «вываривании джинс».Петя спрашивал своего отца о значенияхэтих терминов, видя, как тот поперхнулся. «Это очень нехорошие вещи…я объясню». Тогда мир Пети изменился навсегда – теперь это был не тот мир, где травка зеленее и солнце ярче – есть место и мраку.
20 октября 1987
Это был обычный вечер, когда вся семья собралась на ужин – гречка и говядина. Отец говорил что-то про студентов, Аня про своих новых школьных друзей и учительницу, бабушка Анна жаловалась на здоровье, а мать подавала всем блюда.
— Галя, подай соль пожалуйста. – Попросил Михаил.
Мать начала открывать шкафы и искать соль.
— Соль закончилась! – Воскликнула Галина. – Тут хватит только на ужин с натяжкой. Поедим и Петька сбегает в ларек.
— Мама, может Аня сбегает? – Вздохнул Петя.
— Уже темно! А у тебя усы уже растут! Мужчина все-таки. – Возразил отец. – Ничего тебе не будет, если прогуляешся до ларька.