— Ладно, ладно. – Пробурчал Петя.
После ужина Петя натянул на себя школьные брюки и натянул на себя вязаный зеленый свитер – подарок от бабушки Анны за то, что Петя «исправился».
Темнело быстро — октябрьский ветер срывал с тополей последние жёлтые листья, и они шуршали под ногами, как обёртки от конфет. Петя засунул руки в карманы, ускоряя шаг. Дворы пустели — только в одном подъезде горел свет, откуда доносились звуки телевизора: то ли «Время», то ли футбол.
Ларёк стоял на углу, в пяти минутах ходьбы, но казался сейчас далёким, как будто его отодвинули вместе с наступающей темнотой. Он был обычным — зелёная будка с решётками на окнах, внутри — прилавок, заставленный банками сгущёнки, пачками «Беломора» и бутылками «Тархуна». Над входом болталась вывеска «Продукты», где отвалилась буква «д», превратив её в «ПроОкты».
За прилавком, как всегда, сидела тётя Глаша — женщина с лицом, напоминающим смятый бумажный пакет, и вечной сигаретой в углу рта. Она редко улыбалась, но сегодня, увидев Петю, даже кивнула:
— Опять за солью?
— Да… — Петя достал из кармана рубль. — Пачку «Экстры», пожалуйста.
Тётя Глаша потянулась к полке, но вдруг замерла, будто вспомнив что-то.
— Ты ж не слышал… — она хрипло закашлялась. — С третьего октября новые цены. Теперь соль — рубль двадцать.
Петя замер. Рубль двадцать? В прошлом месяце она стоила шестьдесят копеек!
— Да ладно… — он покраснел. — У меня только рубль…
Тётя Глаша вздохнула, но всё же протянула ему пачку.
— Ладно, возьми. Остальное в следующий раз…
Петя уже хотел поблагодарить, как вдруг его сильно толкнули. Петя рухнул на асфальт, выронив соль.
Бандиты. Те самые «крутые парни, крышующие ларьки».
Стояли двое. Первый — широкоплечий, с шеей, которая сливалась с плечами, будто у него не было шеи вовсе. Лицо — как будто вырубленное топором: плоское, с тяжёлой челюстью и маленькими, глубоко посаженными глазами. На нём был кожаный пиджак, из-под которого торчали кулаки, похожие на молотки.
Второй — потоньше, но не менее устрашающий. Длинные, жилистые руки, лицо, покрытое оспинами, и взгляд, от которого хотелось отвести глаза. Он что-то жевал, медленно, как бык, пережёвывающий жвачку.
— Глафира, — сказал первый, и его голос звучал так, будто он говорил не ртом, а грудью. — Ты чё, забыла, какой сегодня день?
Тётя Глаша побледнела.
— Ребят… я же вчера…
— Вчера было мало, — перебил второй. Он шагнул вперёд, и Петя инстинктивно отпрянул.
— А это кто? — первый кивнул на Петю.
— Мальчик… просто соль купил…
Бандит медленно развернулся. Его глаза скользнули по Пете, будто оценивая — стоит ли тратить на него время.
Второй бандит подошел к Пете и сильным пинком в грудь припечатал его к асфальту.
— Считаю до трёх, - сказал бандит, доставая нож, - если ты тут сидеть будешь, то я тебе по глотке полосну! Раз…два…
На третий счет Петя уже сверкал пятками, держа в руках соль.
Петя бежал, не разбирая дороги. Воздух рвался из лёгких, как будто кто-то выдёргивал его крюком через горло. Соль в руке превратилась в мокрый от пота комок, но он сжимал её, как путеводную нить — лишь бы не упасть, лишь бы не оглядываться.
Во дворе его вырвало у подъезда. Кислый вкус гречки и говядины встал в горле, а перед глазами плясали тени — то ли от фонаря, то ли от того ножа, что сверкнул в руках бандита. Он уткнулся лбом в холодную стену, пытаясь загнать воздух обратно в грудь, но дыхание свистело, как дырявый насос.
— Ты где пропадал?! — мать схватила его за плечи, но тут же отпрянула, увидев лицо. — Господи… что случилось?
Петя хотел выпалить всё — про бандитов, про нож, про то, как его прижали к асфальту, словно таракана. Но язык прилип к нёбу. Вместо слов из горла вырвался только хрип:
— Ни… ничего… споткнулся…
Отец, до этого молчавший у окна, вдруг встал. Его очки блеснули в свете лампы, скрывая глаза.
— Покажи руки.
Петя нехотя разжал кулаки. Ладони были исцарапаны в кровь от падения, а на локтях проступали синяки. Отец медленно снял очки, протёр их платком — верный знак, что он взбешён.
— Кто это сделал?
Тут Аня, до этого жавшаяся в дверях, вдруг завопила:
— Он же весь трясётся!
И правда — колени Пети подкашивались, а зубы стучали, будто на улице был не октябрь, а январь. Мать тут же затолкала его в ванную, сунула под кран, но отец не отставал:
— Говори. Сейчас же.
И Петя… соврал.
— Это… это мне приснилось. По дороге. Я заснул на ходу и упал.
Глупо. Нелепо. Но сказать правду значило признать, что мир, в котором он вырос, больше не безопасен. Что эти «крутые парни» из разговоров старшеклассников — не байки, а реальность, которая теперь может вломиться в их жизнь.
Отца не проведешь. Через час он втащил Петю в отделение — маленькое, пропахшее табаком и чернилами. Участковый, толстый мужчина с седыми усами, даже не поднял глаз со бумаг:
— Опять хулиганы у ларька? Да мы их дважды задерживали — они же как тараканы…
— Мой сын не «хулиганы»! — отец ударил кулаком по столу. — Он комсомолец!
Петя сидел, сгорбившись, и повторял как молитву:
— Мне приснилось… я упал…
Участковый вздохнул, выписал бумажку для тёти Глаши («Пусть пишет заявление»), но в его глазах читалось: «Бесполезно». Когда они вышли, отец вдруг остановился у фонаря:
— Ты почему врал?
Петя молчал. В голове стучало: «Потому что они найдут. Потому что у них ножи. Потому что я испугался».
— Ладно, — отец неожиданно положил руку ему на плечо. — Но запомни: трусость — это когда боишься сказать правду.
Дома мать молча поставила перед ним чай с лимоном — слишком сладкий, как в детстве. Аня украдкой сунула в руку платок с мятными леденцами. А Петя сидел и смотрел на соль, рассыпанную по столу — белую, как снег, и такую же хрупкую, как этот вечер, который разделил его жизнь на «до» и «после».
Наутро он нашёл в кармане пиджака смятый комсомольский билет. Значок был погнут — должно быть, при падении. Петя попытался разгладить его пальцами, но вмятина так и осталась — маленькая, но заметная. Как шрам.
21 октября 1987
Это был тяжелый день – контрольная по химии и по математике. Петя смог их написать, используя свои шпаргалки, написанные на ноге под брюками.
Тем временем Борька последовал примеру Пети и его поймали быстро из-за его «Ай…пронесет!». Позорная двойка и пересдача после уроков. Борька сидел надутым до конца контрольных, называя Петю «везунчиком».
После урока Петя побрел в туалет, чтобы «уничтожить улики». Он знал, что туалет – пристанище всех хулиганов и двоечников школы. Петя зашел в самый «ответственный момент».
У стенки стояло трое хулиганов из девятого класса, а перед ними их главарь – пухлый мальчишка, который перевелся в эту школу. Ибрагим, здоровенный парень с кавказским акцентом, прижимает к стене того самого хулигана с ирокезом, что дразнил Петю в буфете.
Ибрагим дал звонкую пощечину хулигану и оглянулся.
— Дубов? Странный ты, конечно. Хлопова в больницу отправил, а еще и ботаник. Определись, кто ты. Как скажешь – так и базарить будем.
— Обычный парень. – Ответил Петя, чувствуя страх. – Учиться…папа заставляет, а так я не ботаник, а списываю всегда. Могу легко положить одной левой!
— А я вот держу нормальных пацанов на этом районе. Держим ларьки и всяких…ломом бьем. Нам бы не помешали нормальные пацаны, вроде тебя.
Ибрагим достал сигарету и протянул Пете.
— Держи.
— Я не хочу.
— Слабак?
— Давай.
Петя затянулся, но тут же раскашлялся. В глубине души он знал ,что может легко победить Ибрагима в рукопажной схватке, но прихвостни Ибрагима могли избить его на улице.
— Мой друг, Олег, конкретный пацан на районе, уехал в Казань. Его папаше работу на вертолетном заводе предложили. Там он к «хадишевским» пришился. Был, как я. Однажды он стукача одного выследил у рынка…и ломом ему по вискам несколько раз треснул! Одна бабка это увидела и заорала. Олега повязали и теперь он под Рязанью сидит.
— К чему это? – Петя выбросил окурок в унитаз.
— Что он нормальный пацан! Вот такие и есть нормальные.
— Не знаешь, что за два здоровяка местные ларьки крышует? – Спросил Петя. – Вчера их видел… у одного будто шеи нету. Второй поменьше.
— Это ореховские парни! Мы их уважаем!
— Ореховские? В новостях пару раз слышал, а кто это?
— Ореховская бригада, лопух! В 84-м они такую драку с азербайджанцами устроили! Они пол-Москвы держат под собой! Каждую забегаловку крышуют. Мы еще к ним по возрасту не подходим. Давай в мою бригаду! Пока мы школьники, но потом – конкретные пацаны.
— Мне надо шпоры с ноги смыть. Минуту.
— Не по понятиям не давать старшему договорить! – Рявкнул Ибрагим. – Если жить хочешь, то будешь стоять тут, сколько я захочу!
— Т-ты…успокойся. – Ответил Петя с дрожью в голосе.
— Ты как со старшим разговариваешь?! – Ибрагим со всей силы дал пощечину Пете.
— Т-ты…что? Страх потерял что-ли!?
Ибрагим открыл рот, но тут открылась дверь.
— Все только начинается! – Появился Борька, хлопая дверью.
— Это что за мусор еще?
— Я же видел твою группировку в деле! – Рассмеялся Борька. – Я тут все дворы, как свои пять пальцев знаю! Ты только запугал этих хулиганов, но в душе они тебя ненавидят. Так что…вы слабаки.
— Парни! – Рявкнул Ибрагим.
— А чего за парней спрятался? Вставай с Петькой один на один, но сначала…с «мусором».
Ибрагим даже не успел моргнуть, как Борька, будто пружина, рванул вперёд — не кулаком, а головой прямо в живот ближайшему хулигану. Тот ахнул, сложился пополам, и тут же получил коленом в нос. Кровь брызнула на кафель, а ирокез, который ещё секунду назад важничал у стены, метнулся к двери с визгом:
— Я за подмогой!
Остальные двое набросились на Борьку, но Петя, забыв про страх, врезал одному в ухо — тот завыл, хватаясь за голову. Второй хулиган попытался схватить Петину куртку, но Борька ловко подставил подножку — и оба рухнули в лужу у раковины, поднимая фонтан брызг.