Петя кивнул, но внутри всё сжалось. Он понимал — обратной дороги нет.
Петя добрался до квартиры, шатаясь от усталости и адреналина. Рука дрожала, когда он наливал водку в стакан — первый глоток обжёг горло, но он тут же сделал второй, третий, пока мир вокруг не поплыл. Он рухнул на диван, даже не сняв куртку, проваливаясь в тяжёлый, пьяный сон, где снова видел вспышки выстрелов и слышал хрип умирающих.
Утро встретило его резкой болью в висках. Он с трудом открыл глаза, потянулся к пульту и включил телевизор. На экране мелькнула знакомая вывеска — «Ямша».
«…кровавая бойня в центре Москвы. По предварительным данным, в результате перестрелки между преступными группировками погибли шестнадцать человек, ещё трое находятся в тяжёлом состоянии. Среди жертв — сотрудник милиции, получивший огнестрельное ранение в живот. По словам очевидцев, нападавшие были в масках и действовали с исключительной жестокостью…»
Камера показала развороченное кафе, лужи крови на полу, милицейские ограждения. Репортёр в тёмном пальто говорил сдавленным голосом:
«По данным источников, это могла быть разборка между азербайджанской и ОПГ «красных». Некоторые свидетельства указывают на то, что нападение было местью за убийство криминального авторитета по кличке «Властелин». Однако правоохранительные органы пока не подтверждают эту информацию. Ведётся розыск участников стрельбы…»
Петя выключил телевизор. В комнате повисла тишина. Где-то внутри копошилось чувство, похожее на страх, но уже приглушённое, будто присыпанное пеплом. Он подошёл к окну, глядя на серое московское утро. Внизу шла обычная жизнь — люди спешили на работу, дети в школу, старушки с сумками на колёсиках.
На следующий день Петя пришел домой к отцу. Родителей не было дома. Аня не открывала дверь. Тогда Петя одел кастет и начал со всей силы бить в дверь. Краска и кусочки старой древесины падали на пол, пока из-за двери не послышалсяприглушенный голос – «Открываю! Перестань дверь ломать!».
На пороге стояла Аня. Петя молча зашел домой и захлопнул за собой дверь.
— Где отец? – Петя снял куртку.
— На рынке торгует. – Буркнула Аня. – Ушёл из МГУ, а мама всё также в ларьке торгует дешевкой.
Петя огляделся – стоял всё тот же телевизор «Рубин» из его детства, на котором он смотрел «Ну, погоди», не представляя, что будет убивать. Видеомагнитофона и дисков уже не было.
— Где видеомагнитофон?
— Обменяли на ножки Буша, тушенку, овощи и коробку яиц. Почти всю твою иностранную одежду продали, чтобы деньги были.
В квартире повисла гробовая тишина. Петя сел на диван, закрыв лицо руками. Он посмотрел в свою комнату, где теперь жила Аня. На столе, где Петя решал задачи в школе, теперь лежали учебники и раскрытые Анины тетради.
— Снова совесть мучает? – Спросила Аня. – Ты тоже в перестрелке участвовал?
— Почему ты на звонки не отвечаешь? Вы меня за животное считаете! – Крикнул Петя. – В общем…когда у вас брюхо от голода раздуется – звони.
Петя накинул куртку и хлопнул дверью. У него не было близкого человека, который бы мог его успокоить и поддержать, но больше Петю мучал вопрос «Почему я до сих пор жив, а не сгинул в первой перестрелке?».
Четыре месяца пролетели как один мутный, кровавый сон. Петя существовал в каком-то промежуточном состоянии – между яростью и апатией, между желанием забыться и страхом окончательно потерять себя.
Катя стала его отдушиной. Он заваливал её подарками – приносил французские духи, которые пахли как дорогой коньяк, американские джинсы, обтягивающие её стройные ноги, итальянские туфли на каблуке, от которых она смеялась: "Ты что, меня на панель готовишь?" Но брала, конечно. Они встречались в её однокомнатной хрущёвке, где Петя мог на пару часов забыть, кто он. Лежал, курил, слушал, как она рассказывает про работу в бухгалтерии какого-то кооператива, про глупых коллег, про то, как мечтает уехать. "Куда?" – спрашивал он. "Хоть на край света", – отвечала она, а он целовал её в шею и думал, что его край света – это вот здесь, между засаленными обоями и дырявой сантехникой.
Работа была привычной – ларьки, защита, сбор дани. Только теперь Петя не просто стоял с угрюмым лицом – он научился говорить. Улыбаться торговкам, шутить с мужиками, которые платили ему за "крышу". "Ты же не дурак, Петь", – говорил ему Лёха. "Можно и без мордобоя." Но когда надо было – бил. Авторитеты «красных» уважали его, но без фанатизма – знали, что Петя не свой, не из зоны, не из тех, кто "пахал" в колонии. Он был просто парнем, который слишком далеко зашёл.
Борька тем временем развернулся по-крупному. Его сеть челноков теперь таскала товар не только из Турции, но и из Польши, Германии. "Всё по-взрослому, Петро", – хвастался он, разливая самогон по бутылкам с этикетками "Absolut". В подвале пахло спиртом и машинным маслом, а на столе лежали пачки долларов. "Скоро, глядишь, и в Думу пролезем", – смеялся Боря, но глаза у него были жёсткие, без веселья.
Семья Дубовых медленно распадалась, как старый диван, на котором они когда-то все вместе смотрели "Голубой огонёк".
Михаил, бывший профессор, теперь торговал на рынке старыми книгами. Книжные полки в доме опустели. Стоял за прилавком в потрёпанном пальто, курил "Приму" и равнодушно смотрел, как люди копаются в стопках "Братьев Карамазовых" и "Капитала". Деньги были копеечные. Он часто выпрашивал у Борьки бутылку самогона втайне от Петя. Иногда Боря давал, иногда нет. Михаил медленно спивался и прибился к мелкому кооператору, который торговал аудиотехникой и другими бытовыми товарами. Михаил ходил с сумкой по подъездам, стучал в двери продавал за небольшой процент. Иногда к нему подходили бывшие коллеги, качали головами: "Михаил, как же так?" Он пожимал плечами: "Так получилось.". Он был небритым, с дрожащими руками и часто прятал бутылки от Галины за холодильником. Соседи, знавшие Михаила, шептались: Теперь, смотрю, профессура спивается, торгует старьем на рынке, ходит по подъездам, предлагаяя свой товар. Куда страна катится?
Галина, его жена, целыми днями стояла в ларьке у метро. Продавала сигареты, жвачки, дешёвое вино. Лицо осунулось, руки покрылись морщинами. Иногда, когда приходил Петя и оставлял ей пачку денег, она молча брала, но не смотрела ему в глаза. Однажды сказала: "Ты же умный мальчик был. Как так вышло?" Он не ответил.
Аня училась. Упорно, зло, как будто хотела доказать всем – и особенно Пете – что можно жить иначе. Её комната была завалена конспектами, на стене висел плакат с Бахом. Она слушала классику на старом магнитофоне и не пускала Петю дальше коридора. "Ты воняешь кровью", – сказала она однажды. Он рассмеялся: "Это "Красная Москва", дура." Но больше не лез.
Иногда ночью, когда Катя спала, а водка уже не брала, Петя сидел у окна и смотрел на тёмные улицы. В голове крутился один и тот же вопрос: "Почему я?" Почему он жив, а те парни из "Ямши" – нет? Почему он здесь, а не в тюрьме или в могиле? Ответа не было. Только тишина, прерываемая редкими гудками машин. Петя медленно гнил.
Утром он снова надевал кожаную куртку, прятал за пояс "Кедр" и шёл делать то, что умел.
6 мая 1994.
Майский вечер, ресторан "Москва". Петя в новом черном костюме, купленном в "Березке" за зеленые, с золотой цепью на шее. Катя в белом платье – не фата, не цветы, но все поняли, что это свадьба. Стол ломился: коньяк "Арарат", красная икра горкой, заморские фрукты, которые даже не все гости узнавали. Борька, раздувшийся как боярин, орал тосты, Лёха мрачно чокался, авторитеты в дорогих кожанках обсуждали дележку новых районов.
Когда стемнело, вышли на крыльцо – салют. Петя обнял Катю за плечи, слева стоял верзила-телохранитель с "кедром" под пиджаком. Раздались хлопки, небо вспыхнуло красным. И вдруг – телохранитель вздрогнул, хрипло ахнул и рухнул на Петю, сбив его с ног. Они грохнулись на асфальт, Катя вскрикнула под ними. Петя почувствовал теплое – провел рукой по спине телохранителя. Липкая кровь.
"КИЛЛЕР!!!" – заревел кто-то.
Началась давка. Гости метались, женщины визжали, кто-то упал, опрокинув стол с шампанским. Петя рывком втащил Катю внутрь, пригнувшись. Лёха уже достал ствол, но стрелявший растворился в темноте.
"Опять кто-то нас заказал!» – скрипнул зубами Борька.
Но Петя знал, что кто-то платил за его голову.
Той же ночью он сменил квартиру, отправил Катю к родне в Подмосковье, а сам залег на дно в съемной хрущевке у метро "Академическая". Сидел у окна, пил "Столичную" и ждал. Ждал, когда за ним придут, но никого не было.
Через две недели Петя вернулся в свою квартиру, а Катя переехала к нему. Боря расслабился – он купил двухэтажный дом в Абрамцево, а также Мерседес. Петя впервые почувствовал зависть.
Боря часто устраивал вечеринки в своем новом доме, куда приезжало много «красных» и коррумпированных милиционеров. Боря привлёк много внимания. 19-ого июня он не ответил на телефонный звонок Пети, что было подозрительно.
20 июня 1994.
Петя был обеспокоен. Борин дом пустовал, а соседи сказали, что тот уехал день назад.Тогда Петя нажал педаль газа и на полной скорости помчался на Борин склад в Кузьминках.
Петя подъехал к подвалу, на котором не было замка.
— Боря…
Петя забежал в подвал, который всегда был забит коробками и ящиками с бутылками самогона. Подвал был пуст.
Петя застыл в дверях подвала, не веря глазам. Воздух был пропитан затхлостью и сладковатым запахом крови. Борька лежал ничком, его когда-то дорогая белая рубашка теперь была коричневой от засохшей крови, слипшейся с линолеумом. Петя медленно подошел, словно боясь разбудить его, и перевернул тело.
Лицо Борьки было искажено ужасом — широко раскрытые глаза, оскаленные зубы. На груди и животе зияли дыры — стреляли в упор, не оставляя шансов. Петя коснулся его плеча, и вдруг перед глазами поплыли картинки из прошлого:
Борька в рваных шортах, загорелый, с синяком под глазом, орет: "Петь, пасуй!"