— Я зову духов монгольского племени, — тихо сказала ей Светлая.
Молчаливая темная масса колыхнулась и изменилась в размерах: теперь она превосходила женщину ростом и шириной плеч.
Сугар почувствовала, как ее ощупывает взгляд из самых глубин Сумрака, куда ей никогда не спуститься.
«Что ты ищешь, женщина Света?» — проговорила тень.
— Назови себя, житель иного мира! — Голос служанки дрогнул, а на лице выступил пот.
«Не тебе спрашивать об этом. Спроси то, что требует ответа», — тень повела плечом, будто отмахиваясь от назойливой мухи.
— Темуджин. Кем он станет? — Светлую уже била мелкая дрожь, поэтому размениваться на другие вопросы не имело смысла. Сумрак тянул из служанки Силу.
«Ты знаешь. Он будет Темным».
— Что ему уготовано?! — с болью выкрикнула Сугар.
«Большая печаль. Иная судьба».
— Что будет с нашим народом? — Женщина почти шептала.
«Клятва решит все».
Тень растеклась по траве и снова приняла очертания сутулой фигуры, закутанной в несколько халатов. Колени все же подвели, и Сугар рухнула лицом в землю. По щекам катились злые слезы: духи взяли большую плату, а ответ дали слишком расплывчатый, чтобы можно было что-то понять. Одно только сказано точно: Темуджин будет Темным.
Старая Сугар плакала и колотила кулаками мокрую землю. Ее маленький хозяин, милый Темуджин, должен был стать врагом! Одному Отцу Небо ведомо, какие несчастья может принести Темный Иной, стоящий во главе племени. А ведь Есугай уже ищет ему невесту и сулит большие победы…
Сугар всхлипнула в последний раз и с трудом села. Ночь стремительно теряла свое очарование, делая все серым и невзрачным. Девять долгих лет заботы о мальчике-Ином оказались бессмысленны. Воспоминания пронеслись перед внутренним взором: вот младенец, целиком умещающийся на сгибе отцовского локтя; вот маленький Темуджин говорит первое слово — свое имя; вот отец сажает мальчика на резвого жеребца и, хлопнув по крупу, посылает того в степь…
Все было напрасно. И защитные чары, наложенные простой служанкой, чтобы ничей недобрый глаз не обратил ребенка во Тьму, — тоже.
Светлая шумно выдохнула. Кончено. Отныне судьба Темуджина в руках извечных Сил.
Сугар потянула на себя тень и принялась рвать защитные символы один за другим.
От века племя монголов выбирало себе жен среди красавиц рода унгиратов. Есугай был мудрым вождем, посему озаботился женитьбой сына заранее. Есугай был также смелым воином, поэтому в дорогу помимо Темуджина позвал лишь двух верных слуг.
Переход длиной в день и ночь был легким. Казалось, само Небо благоволит потомку хана Амбагая на пути к дружественному племени. Невеста была чуть старше Темуджина, что сперва заставило мальчика хмурить брови в попытке казаться взрослее. Но не успели утренние лучи высушить траву, как дети уже играли вместе, забыв про разницу в возрасте.
Есугай-баатур глядел на сына с гордостью и незнакомым, щемящим чувством: совсем скоро Темуджин станет мужчиной и начнет совершать свои подвиги. Ему хотелось остановить на миг время, насладиться отцовством сполна, но, по степному укладу, малолетний жених должен был несколько лун жить в семье невесты.
Вождь монголов не боялся разлуки, но все равно старался запомнить каждую черту лица своего отпрыска. Когда они увидятся в следующий раз, Темуджин может стать уже другим, впитав мудрость и знания унгиратского племени.
Лишь солнце склонилось к закату, Есугай попрощался с сыном и направил коня в сторону дома.
Едва заметная тропинка уводила все выше. Тот, кто ее проложил, обладал хорошим здоровьем: временами ниточка вытоптанной травы заставляла карабкаться вверх по осыпающимся камням.
Я останавливался, дул на ободранные ладони и продолжал путь. В этом году выдалось на редкость дождливое лето, земля не успевала высохнуть под жарким солнцем. Ноги скользили по влажной траве.
— Какой правды ищет верный сын степи на склоне горы Бурхан? — Голос Орчу раздался совсем рядом и чуть не заставил меня сорваться с очередного мшистого уступа.
— Лучше бы помог, старый пройдоха… — проворчал я, пытаясь восстановить равновесие.
— Зачем? — удивился тот. — Неужто руки Джалим-хоса ослабли, а ноги стали подобны мягкой глине?
— Еще слово — и придется мне убеждать тебя в обратном… — Я перегнулся через каменный выступ и наконец смог перевести дух. Дорога к жилищу шамана не может быть легкой. Если здесь пришлось бороться всего лишь с горным склоном, то в Сумраке тропу вполне могла охранять какая-нибудь тварь. Я предпочел простую усталость.
— Здравствуй, Орчу.
— И тебе благоденствия, Светлый. — Седой монгол учтиво склонил голову.
Орчу был единственным из Иных, чья принадлежность к Темным никак не влияла на нашу дружбу. Мудрый шаман давно не делил мир на добро и зло. Я бывал у него, когда одолевали сомнения, и всякий раз уходил с пониманием, что делать дальше. Долгий век наделил его натуру неспешностью, которой могли позавидовать горы.
— Тиха ли твоя жизнь, как прежде? — Я поторопился с вопросом. Сперва следовало дождаться приглашения отведать травяного отвара, высказать довольство погодой, затем сесть рядом на камень и созерцать, как ветер колышет ковыль. У шаманов любое обращение к Силе начиналось с ритуала, неудивительно, что даже в разговоре они были неспешны.
— Вечно ты подгоняешь бег времени, Джалим, — сощурился Орчу. — Однажды я замурую тебя на двести лет в камне, и ты наконец познаешь терпение.
Было не ясно, шутил ли мой старый знакомый. Его слова могли быть как невинной шуткой, так и весомой угрозой.
— «Однажды» — не значит «сейчас». — Я разглядел на морщинистом лице тень улыбки и выдохнул с облегчением. Орчу помотал головой будто в поисках подстилки и уселся на расколотый валун. Мне пришлось устроиться рядом.
— Ты нашел мальчика?
— Нет… — Ответ вырвался раньше, чем я успел удивиться. — Откуда тебе знать, что мне нужно?
— Так земля степная — ровная, далеко видать… Все как на ладони. Вы его девять лет уже ищете.
— Они. Я перед ликом Сил не клялся, губить ребенка не желаю… — Если Орчу знает про мальчика, скрывать остальное не имеет смысла. Откуда же? Меня запоздало осенило. Вот же глупец Джалим-хоса! Привык к беспечности шамана, который доселе ни разу не лазил в твою голову! Я глянул на свою тень и спешно сотворил заклинание, закрывая мысли.
— Тогда что же ты, Светлый, делаешь в монгольском краю? — Старик явно почувствовал, как Сумрак колыхнулся, но вежливо не подал вида.
— Коней краду! — досадуя на забывчивость, ляпнул я первое, что пришло в голову.
— Коней — это плохо. За своих коней степняки головы рубят, как за детей малых… — Орчу одарил таким взглядом, будто и впрямь примерялся, куда вернее ударить.
— Шучу, — буркнул я.
— Это хорошо.
Молчание. Шелест травы.
— Фазуллаха вернули? — Ох, как далеко Орчу успел влезть в мою память…
— Нет. Так и застрял где-то в Сумраке. Его один Светлый из Рима врачует.
Шаман усмехнулся, полез куда-то в складки халата и достал куклу из мешковины наподобие тех, что дарят совсем малым детям.
— Отдашь тому латинянину, пусть голову поломает.
— Благодарю…
Игрушка была размером аккурат в мою ладонь. Я задумчиво повертел ее, но не нашел ни следа колдовства.
— Ты же знаешь, зачем я тут.
— Знаю. Только помощи тебе никакой не будет, одно беспокойство, — тут же отозвался Орчу.
— Кто-то хорошо постарался, чтобы ни Светлые, ни Темные до него не добрались. И вдруг какая-то ведьма берет след…
— Зря ты так про Сели-ханым, хорошая женщина, — перебил шаман.
— Да без разницы! — Я начал раздражаться. — Тебя послушать, так все хорошие!
— А для тебя — плохие. Джалим, ты все время знал, где искать мальчика. Что ж не облегчил задачу своим хорезмским друзьям? — Орчу утратил на время свою загадочность. Сейчас мы общались совсем как старые приятели.
— Я их Договора не принимал, в Дозоре не состою. Отправили, как ищейку, будто имеют право! Хотят убить малое дитя — пусть сами всю степь носом перероют, за каждым кочевьем побегают! И пешочком, как я в тот раз…
— Сумрак в степи злой, да… Намаялся порталы открывать? — сочувственно глянул шаман.
— После того случая и вовсе забыл про них. Верхом вернее.
Мы помолчали. Орчу отламывал от камня кусочки слоистой породы и с мрачным видом бросал вниз.
— Ты знаешь, где искать Темуджина. Все теперь знают, и только вечное Небо еще хранит мальчишку. Правда, пока твои дозорные доберутся…
— Что делать, Орчу? — Было больно думать, что ничего нельзя исправить.
Предсказание изречено… Никто не хочет войны, которая может уничтожить множество Иных и людей, даже Темным это не нужно.
— Предсказание? — Шаман расхохотался, и я обнаружил, что от мысленного щита не осталось и следа. Он снова видел меня насквозь.
Мне стало не по себе. Шаманы относились к древним Иным, которые видели зарю человечества. Многие из них обращались с Силой легко, могли обвести вокруг пальца даже Высшего, не то что степняка с первым рангом. Но природа всегда стремится к равновесию. За умение мастерски управлять чужими чарами они расплачивались внешними проявлениями своих способностей.
Будто отвечая моим мыслям, Орчу закатил глаза и затрясся всем телом. На губах выступила пена, словно Иной объелся волчьих ягод. Он сполз с камня и принялся кататься по траве в опасной близости от обрыва. Первым моим побуждением было подхватить старого пройдоху, но я вспомнил, что так Орчу начинал каждое свое погружение в Сумрак. Пришлось просто отойти на несколько шагов.
Его губы разомкнулись, и из них полилась древнетюркская речь. Забытые созвучия падали в сознание, как железные шары, громко отдаваясь эхом в стенках черепа. Напротив побелевших глаз шамана возник обрывок пергамента: Орчу читал, а не говорил по памяти. Сумрак заволновался, впиваясь в тело сотнями колючих репьев: