На прошедшей неделе Голден сам позвонил ему домой и прямо спросил:
— Вы заинтересованы в продаже «Высокой моды»? — Никаких вокруг да около, никаких бесконечных предварительных договоренностей, никакого обмена тщательно составленными письмами. Просто телефонный звонок. — Не трудитесь отвечать сейчас. В понедельник я буду в Нью-Йорке. Давайте позавтракаем вместе. Место выбираете вы. Нью-Йорк — ваш город, не мой.
Щелчок отбоя.
У Баркли было пять дней, чтобы обдумать разговор. Он хотел бы продать «Высокую моду». По крайней мере он подумал, что ему может оказаться по душе продажа журнала. И уж конечно, ему будет интересно поговорить с легендарным Солом Голденом о такой возможности.
«Высокая мода» была его тюрьмой, а Сильвия Хэррингтон — его тюремщицей. Успех «Высокой моды», гораздо больший, чем он когда-либо ожидал, связал его положение в жизни с преуспевающим журналом. То, что он являлся издателем «Высокой моды», давало ему статус. И никто во всем мире не знал, что ему приходилось день за днем терпеть от Сильвии. Она заменила ему отца. Старик говорил, что Дики не создан для издательского дела, и он был прав. До того как Сильвия взяла дело в свои руки, Баркли едва не погубил «Высокую моду». И теперь она диктовала ему, что делать и когда это делать. Она заставляла его чувствовать себя дерьмом. Пусть богатым, но все равно дерьмом. Он ненавидел эту женщину, но никуда не мог от нее деться. И вот наконец он, кажется, получил возможность сделать что-то самостоятельно, что-то, в чем Сильвия не сможет ему диктовать. Возможно, он готов ничего не делать — только любить.
Мысли о деле улетучились из головы Ричарда Баркли, вытесненные романтическими мечтаниями. Он почувствовал, как в брюках у него стало тесновато. Ну и дела, ему пятьдесят, а он возбудился, сидя в нью-йоркском кафе, как какой-нибудь юнец, набитый сексуальными фантазиями, сидит и счастливо ухмыляется.
Через вращающиеся стеклянные двери вошел Сол Голден. Хотя Баркли никогда не видел этого человека, он сразу же узнал его. Голден был невысокий, фунтов пятьдесят лишнего веса, лысый, между толстыми губами повисла сигара. Великолепный тип магната-еврея, каким его видят средства массовой информации. Единолично владея тридцатью четырьмя газетами, парой крупнейших журналов, двадцатью телевизионными каналами и радиостанциями — включая несколько тяжб с Федеральной комиссией связи, надеющейся расчленить его монопольную империю, — телеграфной службой и новой сетью кабельного телевидения, он, безусловно, был легендой если не журналистики, то бизнеса. Никто не знал, сколько стоит Голден. Ни одна из его компаний не была общественной, так что о размерах состояния Голдена знали только он сам, его жена Марти и его банкиры с Беверли-Хиллз. Даже двое его сыновей, которые возглавляли различные отделения империи Голдена, не знали, сколько акций контролирует их отец и сколько он стоит. Такой порядок Голдену нравился.
Только один человек был по-настоящему близок к Солу Голдену — его жена Марти. В то время как на страницах собственных газет ему нравилось во всех подробностях рассказывать о личной жизни конкурентов, в отношении себя и своей жизни он требовал полной секретности. Одним из немногих вмешательств в работу «Голден лимитед» было предложение Марти заменить «инкорпорейтед» на «лимитед», потому что это звучало представительно, совсем как в первые годы создания империи. Это произошло, когда Сол Голден за сто пятьдесят четыре миллиона долларов купил общественную газету Среднего Запада. В издательской индустрии это вызвало такую финансовую бурю, что вслед за сообщением в журнале «Редактор и издатель» последовала немедленная переоценка сотен газет.
Ричард Баркли был, безусловно, готов к разговору с этим человеком.
— Здесь хорошо кормят? — негромко проговорил Голден, возясь с легким пальто, которое он в спешке купил у мистера Гая на Родео-драйв в Беверли-Хиллз. Голден ненавидел холод. Только что-то по-настоящему важное могло заставить его покинуть свой особняк на Беверли-Крест-драйв ради обледеневшего январского Манхэттена.
— Еда прекрасная, — ответил Баркли.
— Очень плохо.
— Что?
— Мне приходится есть тосты из цельных зерен пшеницы и грейпфруты, — пояснил Голден. — Я ненавижу грейпфруты, но ем. Видите ли, Марти с врачом посадили меня на эту диету. Четыре унции постного мяса здесь. Две унции тушеного мяса тут. Бесконечные грейпфруты. Я уже несколько месяцев не был в ресторанах. Иногда жизнь бывает трудной.
Баркли рассмеялся.
Голден посмотрел на него:
— Что тут смешного? Вас забавляет мое голодание?
— Нет, совсем нет. Дело в том, что я тоже на диете, и если бы не встреча с вами, ел бы сейчас тост из цельных зерен пшеницы и грейпфрут.
Официант вернулся, принял два заказа на грейпфрут и удалился, не пошутив. Еда появилась моментально.
Голден приступил к своему грейпфруту, с опытностью знатока выбирая все съедобные части фрукта.
— Моя жена Марти может есть все и не набирает ни фунта. Никогда. Вы женаты?
— Три раза.
Баркли гордился тремя своими браками. Другие мужчины на его месте рассматривали бы эти матримониальные провалы как катастрофы, однако Баркли заслужил у своих бывших жен репутацию некоего символа мужественности. Все они были красивыми и желанными женщинами, о каких мечтает любой мужчина. Да, он ими гордился. Первая, импульсивная выпускница высшей школы, была им быстро отвергнута. Вторая была немкой, с которой он познакомился, когда учился в подготовительной школе в Швейцарии. Дело в том, что ему понадобилось два дополнительных года подготовительной школы, прежде чем отец счел его готовым к поступлению в Йель. Третья жена Ричарда принадлежала к тому типу женщин, что занимают высокое общественное положение; она оставила его, чтобы выйти замуж за производителя посудомоечных машин в Эвансвилле, штат Индиана. В итоге он получил свою долю красивых и интересных женщин.
Но Сол Голден уже все это знал. Перед тем как он сделал Ричарду Баркли предложение о покупке «Высокой моды», его помощники подготовили на него подробное досье. Голден не любил сюрпризов.
— А для меня всегда была одна Марти, — сказал Голден. — Вчера вечером она прилетела со мной. Забросила меня сюда и поехала к Пирру. Она встречается со своей лучшей подругой. Вы знаете Марселлу Тодд? Она в вашем бизнесе. Делала материалы о моде в моей чикагской газете, но я перевел ее в свой офис в Нью-Йорке, чтобы она могла писать для всех моих газет. Вдобавок она настоящая красавица. Уверен, вы ее знаете.
— Да как будто нет, — задумчиво произнес Баркли.
— Высокая блондинка, большая умница. Я удивлен, что вы никогда о ней не слышали. Она хорошо известна в кругах, связанных с модой. Ее колонку публикуют более сотни газет, а теперь она начала работать и с кабельным телевидением. Раньше Марселла была манекенщицей.
— Сожалею. — Баркли покачал головой.
— Придется вас познакомить. Уверен, Марти это сделает. Она твердо вознамерилась снова выдать Марселлу замуж.
— Я с удовольствием с ней познакомлюсь.
Баркли подумал, что Голден, по всей видимости, очень высокого мнения об этой Тодд, но ему ни с кем не хотелось знакомиться. У него уже было то, что он хотел. Но сделать ожидаемый вежливый жест придется.
— Перейдем к делу? — спросил Голден. — Хотя я ни в коей мере не интересуюсь модным бизнесом, им интересуется моя жена. Возможно, вам покажется, что это звучит не по-деловому, но вы ошибетесь. Моя жена в такой же мере член руководства «Голден лимитед», как и я, и когда она говорит, что ту или иную собственность стоит приобрести, она всегда права. Я убедился в этом на собственном опыте. — Голден взглянул на Баркли, ожидая его реакции. Баркли кивнул, но промолчал, тогда Голден продолжил: — Я хочу сделать вам предложение.
— Как-то очень быстро, — заметил Баркли.
— Нисколько. Мои люди несколько месяцев изучали «Высокую моду». Я подозреваю, что мы уже знаем о финансовой стороне вашего журнала столько же, а может, и больше, чем вы. Я так говорю, поскольку, похоже, вы перестали интересоваться журналом.
Баркли напрягся. Он задумался, сколько же всего секретов раскрыл хитрый мистер Голден.
— Сначала, — продолжал Голден, — мы решили создать новый журнал, чтобы составить «Высокой моде» конкуренцию. Но я решил, что это будет непродуктивно. У нас есть ресурсы, чтобы начать хорошую игру на вашем рынке, но результатом могли бы стать два борющихся журнала вместо одного устойчивого.
Голден знал, как преподнести угрозу, и Баркли это оценил.
— В соревнование с «Высокой модой» вступали многие журналы, — ответил житель Нью-Йорка. — Я не могу так сразу припомнить их названия, но их было довольно много.
Баркли тоже знал, как ответить на угрозу.
— Возможно, этого больше не случится. — Голдену надоело ходить вокруг да около. — Как насчет шестидесяти пяти миллионов?
Названная сумма больше чем в двенадцать раз превышала годовой доход от «Высокой моды». Это позволит ему до конца своих дней заниматься чем душа пожелает. Баркли принадлежало сорок процентов акций «Высокой моды» — иногда участь единственного ребенка имела некоторые преимущества. Баркли постарался, чтобы его лицо не дрогнуло. Он не хотел, чтобы его возбуждение было замечено.
Голден продолжал продвигаться вперед:
— Мои люди уже подготовили покупку остальных акций у трех других наследников «Пендлингтон пабликейшнз». Остались только ваши акции.
«Еще один туз в колоде Голдена, — подумал Баркли. — У него уже достаточно акций, чтобы контролировать «Высокую моду»».
— Вы, похоже, уже мой партнер.
Голден покачал головой.
— Не совсем. Я хочу все или ничего. Свои дела я веду самостоятельно. Естественно, вы можете, если захотите, оставить за собой номинальное руководство и кабинет, но я или получаю все, или сделки не будет.
«Что ж, единственный раз семье удалось сохранить какой-то секрет», — печально подумал Баркли. Пока он отдавался новому чувству, его двоюродные братья заключали сделки с Солом Голденом.