Каждый принц проводил 10 борозд, каждый сановник – 18; их сопровождали мандарины по рангу. Старики, избранные из лучших земледельцев Китая, оканчивали работу. Собранные осенью семена хранились в особом магазине и употреблялись только для жертвоприношений. Интересно, что один из храмов этого сооружения посвящен звезде Мусин, т. е. планете Юпитер; что в этом храме богдыхан приносил жертву и что церемония, которая должна была дать народу высочайшую санкцию труда земледельца, введена еще Монгольской династией, продолжалась Минской, изгнавшей монголов, и сохранилась при Маньчжурской до революции.
Достопримечательностью Пекина, но только отрицательной, было обилие нищих, которые попадались на всех улицах и производили жуткое впечатление. Их одежда состояла из лохмотьев, покрывавших только часть тела, несмотря на зимний холод. Кожа, видневшаяся сквозь лохмотья, была почти черного цвета и, казалось, покрывала только кости скелета; волосы висели космами и, вероятно, кишели насекомыми. Одни сидели на земле возле стен, иногда среди сновавшей взад и вперед толпы, протягивая костлявые руки к прохожим; другие бормотали молитвы, перебирая четки; третьи спали сидя или, скорчившись, лежа. Среди них были старики и молодые, мужчины и женщины. Особенно много их было на широком мосту перед воротами из китайского города в маньчжурский, который европейцы даже прозвали мостом нищих. Меня предупредили, чтобы я не вздумал подать кому-нибудь милостыню, так как последствием ее было бы то, что целая ватага начала бы следовать за мной с криками и просьбами о помощи. Трудно представить себе, чем существуют эти несчастные.
Рождество и первые дни нового года были временем годичных балов в европейских посольствах. В конце декабря очередной бал состоялся и в русском посольстве. Не имея в своем багаже парадного костюма в виде фрачной пары, я скромно сидел в уголке большого зала, в котором танцевали русские, французы, англичане, американцы с нарядными дамами в бальных, сильно декольтированных платьях. Главный интерес представляла толпа китайцев, собравшаяся во дворе и наблюдавшая через большие окна европейские танцы, которые в то время, ввиду замкнутости китайской семейной жизни, многими считались неприличными.
На следующий день после этого бала уехал Г. Н. Потанин с женой и спутниками; они разместились в двух легких китайских повозках, на третьей – грузовой – был сложен багаж. Все были одеты в китайские костюмы, кроме одного из спутников, буддийского ламы, который ехал в своем желтом халате. Им предстоял далекий путь, недель шесть, до западной части провинции Сычуань на границе Тибета. Повозки были наняты до г. Сианя, столицы провинции Шэньси, где кончалась колесная дорога, и через горы Восточного Куэнлуня нужно было ехать в носилках на людях и верхом.
В начале января и мои сборы были кончены, китайский паспорт, разрешавший мне путешествие по всему Китаю, получен, повозки наняты, деньги, переведенные Географическим обществом, превращены в принятые в Китае слитки серебра. Ввиду своеобразия денежной системы того времени о ней нужно сказать несколько слов. В Пекине и других городах, где много европейцев, в ходу были американские и мексиканские серебряные доллары и золотые монеты, но в глубине Китая единственную монету составляли чохи – латунные кружки с квадратным отверстием, которые нанизывались на бечевку. Стоимость каждой составляла 1/7 копейки на наши деньги, так что на китайский лан, около 2 рублей, приходилось от 1400 до 1500 штук, что составляло изрядный вес. Чохами расплачивались за ночлег, фураж, мелкие покупки.
Иметь 1000 рублей в форме этой монеты было невозможно, это составило бы несколько пудов. Поэтому нужно было везти с собой серебро в виде слитков, стоимостью в 5, 10 и 50 лан, от них по мере надобности отрубать кусочки в 1, 2 и 3 лана, которые взвешивались на особых маленьких весах. Ими платили более крупные суммы, а также разменивали их у менял на чохи. Эти слитки и составляли второй вид денег в Китае. Кроме того, в ходу бывали бумажные деньги, выпускаемые не государством, а торговыми фирмами и банками в разных городах. Их принимали только в том же городе и его окрестностях, так что для путешественника они были неудобны, тем более что среди них часто попадались фальшивые, различить которые мог бы только опытный местный житель.
Неудобства этой денежной системы увеличивались еще тем, что разменный курс лана на чохи колебался в зависимости от времени года и в разных городах по-разному, на чем, конечно, наживались менялы, обманывая путешественника, а также тем, что среди чохов попадались фальшивые железные или неполновесные, которые в связке трудно было заметить, а при расплате получатели их отбрасывали.
Итак, я получил изрядное количество серебра в слитках разной величины, которые рассовал по своим чемоданам и ящикам во избежание кражи и из-за их веса, затем несколько связок чохов и приобрел китайские весы в виде маленького безмена с чашечкой и гирькой для взвешивания кусочков серебра.
Я направился в г. Ланьчжоу, столицу провинции Ганьсу, чтобы летом начать исследование прилегающей к этой провинции горной страны Наньшань.
Ехать можно было через г. Сиань, т. е. по пути, выбранному Потаниным и представлявшему главный тракт на запад; но этот путь был уже изучен геологом Рихтгофеном, а в мою задачу входило продолжать его исследования на запад. Поэтому я выбрал более северный маршрут, дважды пересекавший Желтую реку и пролегавший по окраине монгольской страны Ордос. До г. Тайюань, столицы провинции Шаньси, местность была изучена Рихтгофеном, далее же совершенно не известна. Ввиду этого был составлен такой план путешествия: до г. Тайюань были наняты две китайские грузовые повозки для того, чтобы проехать эту часть пути скорее; в этом городе тот же посредник должен был доставить вьючных и верховых животных, так как далее путь шел часто по местам, лишенным колесных дорог, а мне нужно было вести уже систематическую работу. До столицы Шаньси я собирался вести только беглые наблюдения для знакомства со строением местности, проверки и дополнения данных Рихтгофена. Проезд в носилках из Калгана в Пекин показал мне, что этот способ путешествия для геолога неудобен; китайская повозка удобнее в том отношении, что вылезать и влезать в нее можно без посторонней помощи.
Итак, в начале января во двор посольства прибыли две неуклюжие крытые двуколки на двух громадных прочных колесах, которые выдерживают бесчисленные ухабы больших китайских дорог. В них распределили весь багаж, в одной поместился я, в другой – Цоктоев вместе с посредником, хозяином транспорта.
Распростившись с гостеприимными соотечественниками и облачившись в китайский костюм, я направился вглубь Китая, к сожалению, без переводчика, выучив только самые необходимые слова для объяснений на постоялых дворах.
Глава пятая. По северному Китаю от Пекина до Южной окраины Ордоса
Путь по Великой равнине. Семейные кладбища. Продовольствие. Плоскогорье Шаньси. Подземные жилища. Город Тайюань. Вьючный караван. Любопытство китайцев. Фабрика бумаги. Опять в горах. Угольная шахта. Перевоз через Желтую реку. Плато Шэньси. Добыча соли. Пыльная туча. Великая стена. Земледельцы на окраине пустыни. Овраг реки Сяохэ и его богатства.
Я выехал из Пекина 3 января 1893 г. после обеда.
Первые 10 дней мы ехали по Великой Китайской равнине, представляющей мало живописного, в особенности зимой, при отсутствии зелени. Почва равнины состоит из лёсса, и все здесь серо-желтое – дорога, пыль, вздымаемая колесами и копытами, поля, еще не засеянные, стены домов в селениях и городах. Весной, когда все зелено, картина, конечно, другая. Равнина на восток уходит за горизонт – она тянется до Желтого моря, а на западе ограничена довольно высокими горами на расстоянии от 5 до 40 км от дороги, но из-за непрозрачности воздуха, наполненного лёссовой пылью, эти горы были еле видны. Несмотря на январь, снега не было ни на равнине, ни на горах.
Равнина густо заселена и сплошь возделана. Через каждые несколько километров встречались селения или города, а в промежутке – пашни, сады, кумирни, семейные кладбища в рощах среди полей. В Китае общественные кладбища имеются при городах, но в сельской местности каждая семья или, вернее, род имеет свое кладбище, для которого отведено место среди принадлежащего роду поля. И так как культ предков соблюдается свято и могилы рода содержатся хорошо, то мертвые, в сущности, занимают много места в ущерб живым. Мертвых не закапывают в могилы, а оставляют в очень массивных гробах из толстых досок на поверхности и засыпают землей или обкладывают камнями, кирпичом, сырым или обожженным. Эти семейные кладбища обычно обсажены деревьями, а у более богатых тут же возведена маленькая кумирня со статуей божества, перед которой в определенные дни совершают моление, зажигают курительные свечи и ставят маленькие жертвы.
Эта равнина не представляла интереса для геолога, и я торопился проехать поскорее первые 600 ли (около 300 км) до городка Хуолу, где мой маршрут поворачивал на запад, в горы. Поэтому мы выезжали еще до света, в 4–5 часов утра, ехали до полудня, останавливались часа на два для отдыха на постоялом дворе и опять ехали до темноты или дольше. Таким образом удавалось проезжать только 35–40 км в день, так как мулы, впряженные в тяжелые повозки, двигались шагом и нередко останавливались, пропуская встречных или для передышки. В повозку были впряжены три мула: один в оглобли и два в пристяжку. Возчик то шел пешком, то присаживался на оглоблю, а я в повозке мог лежать, читать или спать, когда надоедала однообразная местность или было темно.
Ночевали на постоялых дворах того же типа, который уже описан, и часто страдали от холода, пока не разогреется кан. Я сначала пробовал довольствоваться пищей, которую можно было получить на постоялом дворе; она состояла из жидкой пшенной каши, или вареных кусочков теста, или «гуамяни» – вермишели из гороховой муки, которая сдабривалась соусом из зеленого лука, чеснока или черного уксуса. Это обычная пища основной массы китайцев. На юге Китая главную пищу составляет рис, тогда как на севере его заменяет пшено. По особому заказу можно было получить поджаренное мелкими кусочками мясо.