Баба Настя легонько повела рукой над изголовьем, прошептала слова какой-то молитвы, Ира почувствовала, что голова тяжелеет, мысли путаются, и провалилась в сон без полетов и сновидений. Наутро от ночного кошмара остались только смутные воспоминания. «Это от перемены места и дурацких Сережкиных рассказов всякая мура снится», — решила она.
Школа и коллектив Ире понравились. Девушку сразу приняли как невесту Сергея, а своего недавнего выпускника и теперешнего коллегу тут все любили. Филолог Екатерина Александровна искренне обрадовалась молодой напарнице, помогла с календарным планированием и попросила приготовить небольшое выступление на первый педсовет. Физрук, которого все именовали просто Михалычем, оценивающе окинул стройную девичью фигурку и одобрительно улыбнулся.
— Ты, Михалыч, на юных блондинок стойку не делай, обойдешься старыми вешалками типа меня да Кати, — уколола историчка Валентина Андреевна. — А ты, Ирочка, ежели что, жалуйся, поможем, мы с тобой соседи почти, найдем управу на нашего ловеласа.
— Да я что, — рассмеялся Михалыч, — у нас уже весь одиннадцатый класс в предвкушении. И откуда только прознали, черти, что будет молодая красивая учительница?
— Слухом земля полнится, — туманно пробурчал англичанин Василий Николаевич.
Иришка счастливо рассмеялась. Она почувствовала себя совсем своей среди этих не очень молодых, но веселых и доброжелательных людей. Впрочем, нашлось и несколько ее ровесниц, которые тут же потащили новую подружку в подсобку физкабинета рассматривать «потрясную» юбку математички Олечки. По пути ее успели просветить об особенностях характера завуча и директора, о специфике преподавания в старших классах, о вредном ученике Саше Полончуке, обожающем задавать молодым учителям неудобные вопросы.
Первое сентября прошло весело и шумно. Впервые Иришка не дарила, а принимала яркие букеты, шла впереди пятиклашек в школу, вела первый в жизни самостоятельный классный час. Дети ей понравились сразу: двадцать пар разноцветных глаз, двадцать загорелых мордашек, двадцать полуоткрытых в предвкушении чуда ртов…
После праздничного урока педколлектив по традиции расположился в кабинете трудового обучения для неофициальной встречи нового учебного года. Мужчины сдвинули столы и расставили стулья, женщины нарезали закупленные Михалычем колбасу и сыр, на свет появились домашние помидоры, перцы и зелень, подоспел чугун с тушеной картошкой… Через полчаса столы ломились от разнообразных яств и разноцветных бутылок, а собранный школьным звонком народ внимал слову директора. Тут у каждого было свое место, все придерживались определенного порядка тостов. «Практика, отработанная годами тренировок», — смеялся Сергей. Директор и завуч поздравляли и надеялись, физрук-профорг третьим тостом приветствовал прекрасных дам, Екатерина Александровна обязательно говорила на «самой певучей, соловьиной мове», от историка ждали нечто заумно-ироничное, от математика — краткое и точное, а новичок должен был выставить угощение. Предупрежденная Сергеем, Иришка водрузила на стол шампанское и водку, выслушала пожелания удачи на педагогическом поприще, пригубила рюмку. Когда были перепеты все песни: и популярные эстрадные, и народные «трех братских стран», разговор перестал быть общим и распался на отдельные группки.
— Да не с кем мне рекорды ставить, — горячился Михалыч, — раньше на всю школу был пяток больных ребятишек, а теперь что? Всего два десятка здоровых детей из двухсот. Большинство если не в специальной, то в подготовительной группе, по несколько жутких диагнозов у каждого. Кого тут на соревнования везти?
— Да уж, вон и сегодня на линейке трое в обморок грохнулись, а ведь не так и жарко было, — добавила «трудовичка» Юлька.
— Это все вышки телефонные эти, — возмущалась завуч Татьяна Васильевна. — Понатыкали всюду. Говорят, пчелы под ними сотнями валяются. В городах люди протестуют, а глупое село все стерпит.
В другой компании обсуждали новый рецепт консервирования огурцов:
— Надо один раз ошпарить, и никакого уксуса, именно с поречками[88]. И укропчика побольше…
— А я еще базилик добавляю и грибную траву…
Но больше всего заинтересовал Иришку разговор о ведовстве и магии.
— Да я бы вовек не поверил, кабы сам не видел: вышла моя соседка бабка Матрена в одной ночнушке, время уж за полночь было, и давай по огороду да погребу кататься. Катается и приговаривает что-то… Мне жутко стало, пошел я поскорее домой, улегся, а картина эта так и стоит перед глазами! — заговорщицким шепотом делился впечатлениями Василий Николаевич.
— Надо было меня разбудить, — улыбнулась его супруга, дородная белокурая учительница младших классов Людмила Федоровна.
— Тебя разбудишь…
— Да хватает их, этих ведьм, по селу, им и жизнь не в жизнь, если кому пакость не сделали… — вздохнула Юлька.
— Они умереть не смогут, если кому не передадут свое ведовство… — добавила Екатерина Александровна.
— Да кто ж согласится добровольно?
— Ну, всякие люди бывают…
— Я не верила, пока мне одна бабка наговором лишай за пять минут не сняла, а до того выписанной дерматологом болтушкой две недели мазала, и он только больше становился, — добавила Валентина Андреевна.
— Каждый свое умеет: тот зубную боль заговаривает, тот лишаи, кто-то испуг, кто-то боли в суставах, — добавила Олечка.
— Ну что, славяне, хватит вам обо всякой ерунде. Давайте «на коня» да по домам, завтра уроки начнутся, — рассмеялся Михалыч.
Этой ночью Иришке снова приснилась Она. Только на этот раз девушка стояла по колено в воде, на дне все той же ямы. Теперь Ире удалось рассмотреть Незнакомку получше: отчетливо видна была даже стежка вышивки по краю ворота рубашки, родинка на левой щеке и… Она наконец-то поняла, что так ужасало в ночной гостье — пустые глазницы. Глаз не было — только темные провалы над бледными скулами…
Иришка проснулась от собственного крика. Несколько секунд лежала, судорожно вцепившись в край одеяла, не смея ни раскрыть глаза, ни пошевелиться. Казалось, совсем рядом кто-то стоял, невидимый, но настороженный, готовый к нападению. Обругав себя неврастеничкой и трусихой, Ира раскрыла глаза, с усилием повернула голову. Естественно, в комнате никого не было. Слышался шум летящих ночной трассой машин, по стене скользили узоры от проникающего через ажурные занавески света фар.
С тех пор ее ночи превратились в сплошную маету — смертельно хотелось спать, но стоило на несколько секунд провалиться в сон, как появлялся образ странной девушки. Иногда призрак стоял в чистом поле или на вершине холма, иногда казался объятым пламенем, но всякий раз сквозь языки огня, туманную дымку или снежные вихри тянулись худые руки, зияли пустые глазницы и звучал умоляющий крик о помощи. «Кому помочь? Чем? Почему именно ко мне прицепился этот странный призрак? А может, его видят в селе все, но никто не осмеливается признаться?» Эти мысли осаждали Иришку постоянно. Она никому не сказала о странных видениях, даже Сережке. На работе все было много лучше: пятиклашки ее обожали и гордились, что у них такая молодая симпатичная классная руководительница. Старшеклассники после нескольких попыток устроить новенькой «училке» проверку постепенно прониклись пониманием, что лучше с ней дружить и не испытывать ее терпение. Даже вредноватый Саша Полончук заключил «перемирие». Новые подруги-коллеги приглашали то на занятия в местном хоре, то в кино в Мстиславль. Смущало другое: дети, даже малыши, совсем не хотели играть. Большинство все переменки просиживали над мобильниками или слушали скачанную музыку. Не было шумных игр с прыгалками-догонялками, никакой беготни и возни. Даже драк не случалось.
— Они как маленькие старички, — пожаловалась Иришка в учительской.
— Да что ты хочешь, девочка, сейчас все дети такие, — «обрадовала» Валентина Андреевна. — Поверишь, зимой на лыжах только мы с мужем и ходим, а так — ни единой лыжни у села. Поколение клацающих кнопок. Хорошо еще, летом купаться ездят.
— Вот, кстати, я у вас спросить хотела: почему село так далеко от воды? Мне вообще про историю села все интересно, у вас ведь есть материалы?
— Есть, конечно, хоть и неполные. Вот, держи! — Историчка выложила перед Иришкой несколько пухлых папок. — А если хочешь подробнее, то приходи сегодня вечерком с Сережкой на чай, покажу диски и несколько монографий, я в кабинете не все держу.
Сережка к предложению навестить бывшую классную отнесся с энтузиазмом.
— У нее торты вкуснющие, и вообще, они с мужем всегда такие гостеприимные.
— А ты откуда знаешь?
— Так она нас в свой день рождения всегда тортами угощала. И дома у них часто всем классом бывали. А когда в институте учились, книги брали по любому вопросу. Их сын, Димка, меня помладше, интересный пацан. Он в Киеве учится, вот они и скучают.
Валентина Андреевна жила через несколько дворов от дома бабы Насти в небольшом кирпичном домике. Иришку поразило обилие книг и вышивок. Книги стояли на полках и стеллажах во всех комнатах, валялись на столах и диванах, а стены были увешаны вышитыми картинами. Тут неслись по морю гордые парусники, алели среди хлебов маки, красовались в вазах букеты ромашек и ландышей, качались в тихих прудах белые лилии…
— Это вы все сами?
— Кое-что я, некоторое мама. Да вы проходите, ребята. Санька, вари кофе, у тебя лучше получается.
Муж Валентины Андреевны оказался высоким, немногословным мужчиной в очках, с несколько ироничной улыбкой под пшеничными усами. Он коротко пожал руку Сережке, галантно поцеловал ручку Иришке и удалился хлопотать на кухню. Огромный пушистый кот вальяжно потянулся на кресле, внимательно осмотрел гостей, неспешно спустился на палас и, потершись о ноги Сережки, прыгнул Иришке на колени.
— Он все толще становится! Ну и Мурлей-Мурло, — охнул Сергей.