Из Чебаркуля я вернулся на фронт, всё ближе приближавшийся к Берлину. И с апреля 1944 года я вновь числился в Действующей армии. Начало «второго этапа» моего боевого пути состоялось под Ковелем (станция Голутвин) в Штабе артиллерии 69-й армии 1-го Белорусского фронта, которым сперва командовал К.К. Рокоссовский, а затем (начиная с дислокации на восточном берегу реки Вислы) – Г.К. Жуков. Меня, как и других, зачислили в запасной полк офицерского состава, но использовали в Штабе артиллерии 69-й армии до конца Великой Отечественной войны.
Глава 5Служба в штабе артиллерии 69-й армии
– Кто нарисовал? – спросила седая голова, свесившаяся со второй полки набитого людьми купе пассажирского вагона поезда, следовавшего из Москвы в Киев в один из дней конца марта 1944 года.
– А вот – молодой человек из военных.
– Да, сходство полное. Придётся отблагодарить, – слезая с полки, сказала «седая голова».
И началось знакомство. Нас было восемь военных – офицеров из группы в двадцать человек, окончивших переподготовку в 30-м полку офицерского состава в городе Чебаркуль и получивших направление в Действующую армию, на 1-й Белорусский фронт. Остальные двенадцать человек из Москвы уехали по домам, в освобождённые от немецко-фашистских захватчиков города и сёла на Украине, в Белоруссии и ряде областей центральных районов РСФСР.
«Старший, назначай место и срок сбора», – обращались ко мне те, кто уезжал безо всякого разрешения от кого бы то ни было. Просто «дезертировали» на несколько дней домой, чтобы повидаться с родными и близкими на родине, откуда призывались в армию. Ведь все – из ленинградской блокады, «Малой земли», как называли Ленинградский фронт с октября 1941 года, когда кольцо блокады закрылось.
Хотелось заглянуть в родную Балту (под Одессой) и мне, «старшему»: там уцелели мои жена с дочуркой Галей, родившейся 4 февраля 1941 года, когда я уже больше двух месяцев служил в 334-м артполку 142-й стрелковой дивизии северо-западнее Ладожского озера. Но в то же время мне этого и не хотелось делать, чтобы сохранить реноме «старшего», избранного самими же офицерами – лейтенантами, старшими лейтенантами и капитанами, хотя я был всего лишь младший лейтенант, командир огневого взвода артиллерии. Вот и осталось нас из двадцати всего восемь человек – выходцев из Сибири и неосвобождённых районов Украины, Белоруссии и Прибалтики и одного москвича, у которого все мы находились в течение одного дня в конце марта. Сбор был назначен на 1 апреля 1944 года в городе Киеве на железнодорожном вокзале, а мы ехали в поезде в конце марта. Как водилось, нам повезло.
Портрет был нарисован в альбоме 40×30 цветными карандашами в позе «Незнакомки» Ивана Николаевича Крамского, хотя натурщица и не позировала. Более того, не знала, что её рисуют. Ей было лет тридцать, а мужу – где-то за сорок пять. Нарисованная оказалась женой заместителя министра пищевой промышленности Украины, получившего назначение и ехавшего принимать дела. У него оказались некоторые запасы спирта-сырца сорта «Киевский-80», которые стали достоянием всей компании из наших двух купе.
Заместитель министра предложил остановиться в его квартире до дня сбора группы и тут же обеспечил нас билетами в театр драмы на спектакль по пьесе Ивана Карповича Карпенко-Карего (Тобилевича) «Бесталанная». Мы с благодарностью приняли предложение и выполнили его. Для меня это было особой радостью, так как я услышал родной украинский язык, на котором шёл спектакль.
Портрет очень понравился хозяйке и был повешен на стене в их «спальной» комнате, хотя никакой мебели в квартире ещё не было. Хозяева и мы, гости, спали на полу, кто на чём. Военные – на шинелях, вместо подушек – вещмешки. Успокаивали себя тем, что в железнодорожных вагонах на полках условия хуже, чем на деревянном паркетном полу квартиры. К тому же Киев стал глубоким тылом, куда уже не летала вражеская авиация. А эшелон, в котором мы потом, в конце апреля, ехали из Киева на фронт, ночью при подъезде к станции Коростень бомбили[65]. Противник навешивал осветительные ракеты на парашюты и почти прицельно бомбил эшелоны на станции и город Коростень.
За время нахождения в пути следования из Чебаркуля до Москвы я нарисовал портреты всех офицеров группы. Я решил раздать портреты их натурщикам, когда они явятся к месту назначения. В случае неявки кого-либо у меня было бы оправдание и доказательство того, кто именно входил в «мою» группу офицеров.
Так я и поступил, когда мы, согласно назначению из штаба 30-го учебного артполка, в составе девятнадцати человек прибыли в штаб 1-го Белорусского фронта. Один, Потапов (из-под Витебска), не вернулся, но портрет его, как и всех других нарисованных мной людей, оставался в альбоме до конца поездки. Портрет Потапова был передан в штаб артиллерии 69-й армии.
Когда документы на двадцать человек были приняты в штабе артиллерии 69-й армии 1-го Белорусского фронта, нас – на время выписки каждому направления в воинское подразделение для прохождения дальнейшей военной службы – разместили в клуне (овине). Как обычно, среди людей бывают одарённые артисты, рассказчики анекдотов, приключений, интересных историй, случаев. Смех, хохот, как на картине Юрия Михайловича Непринцева «Отдых после боя», на которой изображён Василий Тёркин среди группы солдат и младших командиров.
При появлении капитана из штаба со списком нашей группы шум в клуне утих, все ждали того момента, ради которого проделан путь из самого Чебаркуля.
– Кто из вас уже стрелял из пушки прямой наводкой? – спросил капитан.
– Я стрелял прямой наводкой по погранвышке, на которой сидел корректировщик миномётного огня по переднему краю, – ответил я. – С первого же выстрела цель была поражена. Об этом писала фронтовая газета «На страже Родины» в одном из номеров в первых числах июля 1941 года.
– Хорошо, – сказал капитан и что-то отметил в списке.
Потом ещё следовали какие-то вопросы, которые уже меня не интересовали. Моя судьба была уже предрешена: в полк противотанковой артиллерии, командиром огневого взвода. Распределение окончилось. Я и лейтенант Кабаридзе получили назначение в батарею 45-мм пушек пехотного полка. Предстояло отоварить продовольственные карточки на продовольственном складе штаба и двинуться в путь, по карте и с помощью компаса разыскать часть, дислокацию штаба полка.
Когда мы получили продукты питания и отошли от склада метров с пятьсот в сторону леса в районе станции Ковель, услышали свои фамилии из уст бежавшего к нам офицера.
– Кто из вас Балтян? – спросил старший лейтенант из штаба армии.
– Я, – ответил я. – А что?
– В штаб, для выяснения каких-то вопросов.
– Я продукты питания получил на двоих.
– Сдать на склад.
– А Кабаридзе? – спросил я.
– Кабаридзе следовать в часть согласно предписанию.
Когда я явился в штаб артиллерии армии в сопровождении старшего лейтенанта (как выяснилось, по фамилии Бобров), меня направили к начальнику отдела кадров майору Машанову. Я подошёл к нему и увидел того капитана, который утром спрашивал, кто уже стрелял прямой наводкой из пушки по врагу.
– Вы – художник? – спросил меня майор Машанов.
– Нет, не художник, а любитель.
– Но мы тут видели много ваших рисунков, портретов, которые показывали прибывшие с вами офицеры, и считали, что автор их – художник.
Майор в упор смотрел на меня, рассматривая мою одежду: шинель 6-го роста, висевшую на мне, как на огородном чучеле, матерчатый, с огромной алюминиевой пряжкой, ремень, кирзовые истоптанные сапоги огромных размеров (№ 46). Подумав что-то и взяв телефонную трубку, майор доложил кому-то, что среди прибывших офицеров один художник.
– Есть, есть, товарищ генерал. Будет выполнено.
– Бобров! Выписать младшему лейтенанту Балтяну направление в запасной полк офицерского состава армии и оставить на довольствии в штабе артиллерии армии[66]. Напишите записку в столовую – накормить.
Время обеда прошло, но в столовой отнеслись к новичку со вниманием, подав первое, второе блюдо и чай. Хлеб, нарезанный кусками, горкой, накрытый салфеткой, находился на столе, по-видимому, его потребляли без учёта, по потребности. Когда я брал очередной кусок, мне казалось, что кто-то из-за штор смотрит на меня и наблюдает, как много кусков я уже съел. Ведь я – с Ленинградского фронта, где пережил голодную и холодную блокаду, и к хлебу относился как к величайшему благу, которым, казалось, невозможно наесться досыта. Да, после Ленфронта и Чебаркульского тыла, мало чем по продовольствию отличавшегося от фронтового, тот обед запомнился мне на всю жизнь.
Так начались моя жизнь и служба в штабе артиллерии 69-й армии. Вскоре «аховцы» привели мою форму одежды согласно нормативам, и я приобрёл внешний вид офицера-штабиста, не выделяясь неряшливостью из окружающих меня офицеров.
Из наградного листа на представление лейтенанта[67]Балтяна К.И., состоящего в резерве артиллерии 69-й Армии и прикомандированного к штабу артиллерии 69-й Армии, к ордену «Красной Звезды» (15 марта 1945 г.):
«Тов. БАЛТЯН на фронтах Отечественной войны с первых дней по должности командира орудия, заместителя командира батареи, участвовал в героической обороне г. Ленинграда, перенеся все трудности блокады, за что награждён медалью «ЗА ОБОРОНУ ЛЕНИНГРАДА».
За период наступательных боёв с р. Турья до р. Висла и границ Германии до р. Одер, часто выезжал в боевые порядки артчастей для контроля выполнений боевых заданий Командования, изучая инженерные сооружения противника и оказывая практическую помощь в доведении приказаний до исполнителей боя.
За образцовое выполнение боевых заданий и как активный участник Отечественной войны представляется к награде – ордену «КРАСНАЯ ЗВЕЗДА».