– Поздравляем с обновкой, – говорили мне офицеры, так же как я ожидавшие демобилизации.
Обо всём я поведал и получил совет: обувай, жди приказа о демобилизации в новых сапогах.
А начальство с приказом всё задерживалось и задерживалось. Прошли октябрьские торжества, а приказа не было. Сапоги получили бакинскую «прописку». В них я проходил до первого дождя. А Баку дожди навещали редко. Ветра – частые, неожиданные, порой даже с каплями дождя. В Баку я узнал пословицу: «Цветущая Армения, Солнечная Грузия и Ветреный Азербайджан».
Как-то дождь напал на нас, группу офицеров, шедших в кинотеатр. Мы бежали.
– Балтян! – обратился ко мне один из группы. – А что у тебя портянка тянется за левым сапогом?
Я подумал, что это очередная шутка завистников «моим сапогам», и промолчал. Когда тот же вопрос мне задали и другие, я оглянулся и действительно увидел странную картину: из каблука левого сапога тянулась полоска картонной бумаги. Когда убежали мы от неожиданного «косого» дождя и остановились у кинотеатра, я решил основательно обследовать состояние каблука моего левого сапога. Оказалось, каблуки обоих сапог были сделаны из картона, но прикрыты пластинкой из кожи.
– Вопрос ясен, – сказал кто-то из друзей. – Иди домой, снимай сапоги, надевай старые и шагай в мастерскую сапожника. Вместо «салям аллейкум» бей левым сапогом его «по кумполу» (по голове). Он сразу же поймёт, в чём дело.
Конечно, я выполнил лишь первую часть совета. После приветствия я с сожалением сослался на неожиданный «косой» дождик, который нарушил красивую конструкцию сапога, и спросил, нельзя ли по-быстрому, в присутствии заказчика, исправить положение. За плату, разумеется…
Сапожник покраснел, растерялся в выражениях, что-то бормотал под нос, но на том же полуармянском-полурусском языке задал мне «контрвопрос»:
– Почему так долго в Баку задержался? Почему не уехал в Москву? А говорил «спешу».
– Виноват не я, а начальство, – ответил я. – Демобилизация задержалась.
И снова «форсил» я в новых сапогах. И не страшны мне были ни косые дожди, ни московские морозы. Разумеется, верх взяла благодарность мастеру, а не обида за мелкую недоделку, которую непредвиденно обнаружили раньше срока и не там, где положено. Из Москвы я бы не поехал в Баку ради кожаных каблуков, почему-то подменённых картонными, по словам мастера – «для лёгкости носки». А сапоги-то действительно были красивыми, с рантом, прошитым белым кожаным шнуром. Любил и хранил я их. В них же успешно защитил кандидатскую диссертацию.
Бывают случаи поинтереснее, когда спешишь, скажете вы, дорогие читатели. Уверен, что посоветуете следовать совету Козьмы Пруткова: «Зри в корень!»
Эта глава – последняя написанная дедом. Посвящена она уже мирной жизни. Но жизнь эта также была непростой, интересной и тоже оказалась наполнена «боями» – только уже на научном «фронте». Окунувшись в научную жизнь, дед оказался в самом центре противостояния «лысенковцев» и «генетиков», и эта борьба непосредственно коснулась и его. А научные споры в СССР (особенно в 1930—1950-х годах) обострялись ещё и тем, что нередко несли на себе политический отпечаток.
Приказ о демобилизации (№ 0141 Бакинского военного округа) вышел 19 ноября 1945 года. Я был уволен в запас. Началась гражданская жизнь.
Демобилизовавшись, я поехал в столицу. Моё прибытие в Москву из Баку состоялось 2 декабря. А 4 декабря в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, в зале «Большой химички», должен был пройти праздничный вечер, посвящённый 80-летию ТСХА. Я попал на этот вечер и подал в президиум Владимиру Петровичу Бушинскому записку о том, кто я, кем работал до войны и что хочу продолжить образование в аспирантуре. Во время перекура произошло знакомство и с одним из его сотрудников – Виктором Адольфовичем Чёрным. А после состоялась и беседа с самим Бушинским. «Зайдите в четверг в Биологическое отделение АН СССР», – назначил он встречу.
Встреча состоялась, и мне было предложено написать реферат на тему «Почвы Уманского района» – вероятно, для проверки уровня подготовки и знаний потенциального аспиранта. Тем более что сроки зачисления в аспирантуру уже закончились. Получив задание, я совершил поездку на Украину по маршруту Москва – Егорьевск – Киев – Умань– Балта (с заездом на малую родину, где оставалась семья) – Помошная – Москва. Реферат был написан и вручён адресату в Президиуме Академии наук. А потом состоялась ещё одна встреча с В.П. Бушинским – на его квартире, куда вместе со мной пришёл мой бывший начальник по Отделению кадров артиллерии 69-й армии подполковник Машанов Александр Николаевич. Реферат получил хорошую оценку, и с 26 января 1946 года я был зачислен в аспирантуру с правом сдавать экзамены по немецкому языку и философии. Принят я был приказом по Президиуму АН СССР от 1 апреля 1946 года.
А дальше произошло следующее. С 1 апреля 1949 года я был отозван из аспирантуры, а с 13 июля – уволен. Причиной стал конфликт с научным руководителем В.П. Бушинским, случившийся на почве разногласий по проблематике диссертации. Но обо всём по порядку[75].
Как сказал поэт – большое видится на расстоянии. Чем дальше от времени поступления в аспирантуру (конец 1945 – начало 1946 года), тем яснее становится для меня и других, что научная тема, которую мне дали – «Коренная переделка дерново-подзолистых почв – основа повышения их эффективного плодородия», – была надумана кем-то в свете мичуринского девиза: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё – наша задача». Поэтому она была обречена на неудачу для любого, не только для меня. Судите сами.
Только-только окончилась Великая Отечественная война 1941–1945 годов, в которой погибло 20 миллионов советских граждан и было разрушено или уничтожено много заводов, фабрик, городов, сёл… Материально-техническая база была нулевой не только для «коренной переделки» почв, но и для обычных агротехнических способов их использования. Это ярко продемонстрировала засуха 1946 года, унесшая немало жизней в небытие.
Продолжительность же срока пребывания в аспирантуре – три года – была явно недостаточна для успешного завершения поиска по означенной проблеме. И это понятно: для «коренной переделки» почвы нужна была соответствующая техника (плуги, тракторы, удобрения, сельскохозяйственные машины), наконец, люди – кадры специалистов-почвоведов, земледелов, агрохимиков, растениеводов и представителей других специальностей. Словом, обстановка в стране была далеко не для «коренной переделки» почв, заросших за годы войны бурьянами и нуждавшихся в восстановлении утраченного природного плодородия (из-за повышенной кислотности, плотности, наличия сорняков, вредителей, болезней растений).
Тем не менее, однако, тема была утверждена, и руководитель, член-корреспондент АН СССР, директор Почвенно-биологической лаборатории АН СССР Владимир Петрович Бушинский[76] искал исполнителей. Первым в лаборатории оказался аспирант Балтян Конон Иванович – то есть я, автор этих воспоминаний.
Давайте сперва познакомимся с биографией руководителя темы В.П. Бушинского. Уроженец города Екатеринослава (Днепропетровска), 1886 года рождения, из мелких дворян, член КПСС. Всю жизнь проработал в ТСХА на кафедре почвоведения, при жизни её заведующего, академика Василия Робертовича Вильямса – в должности профессора, а после смерти Вильямса (ноябрь 1939 года) – заведующего кафедрой. В.Р. Вильямс в последнем издании своей книги «Почвоведение» (изд. 1939 года) посвятил В.П. Бушинскому одну главу: «Первичный почвообразовательный процесс», название которой явно призывало учёного к поиску путей «коренной переделки» почв. Судя по посвящению, написанному В.Р. Вильямсом в качестве эпиграфа к вышеназванной главе («Лучшему ученику, ближайшему другу, заслуженному деятелю науки, профессору В.П. Бушинскому»), взаимоотношения между учителем и учеником были близкими, В.Р. Вильямс доверял В.П. Бушинскому и передал ему пост заведующего кафедрой.
Ещё при жизни В.Р. Вильямса в литературе (Меднис, Дементьев, Дальский, Утэй) бытовало мнение о полезном влиянии на урожай сельскохозяйственных культур выворачивания на дневную поверхность земли (с глубины 40–60 см) материала иллювиального горизонта и превращения его в обычный пахотный слой – взамен существовавшего гумусированного, который при этом заделывался на место иллювиального.
В связи с тем что, как известно, согласно учению В.Р. Вильямса, плодородие почвы зависит от её структуры, а дерново-подзолистые почвы относятся к бесструктурным, новая тема научных исследований звучала актуально. Тем более что иллювиальный горизонт при выворачивании на поверхность земли распадался на ореховато-зернистые отдельности, тогда как гумусированный пахотный слой (0—20 см глубины) распылён, содержит мало ила и поэтому бесструктурен, быстро заплывает, почва теряет плодородие.
Поэтому ставилась задача (см. статью И.В. Утэя в № 1 журнала «Почвоведение» за 1940 год) раз в жизни провести «коренную переделку» дерново-подзолистых почв. А они составляли примерно половину почв СССР (в частности, Нечернозёмную полосу). Идея сторонников «коренной переделки» состояла в том, что для улучшения характеристик дерново-подзолистых почв и тем самым повышения их урожайности нужно прибегнуть к замене пахотного слоя. То есть предполагалось путём оборота пласта (глубины 0—80–90 см) на 180° сбросить вниз существующий пахотный слой и на его место с глубин 40–60 см вывернуть иллювиальный горизонт. В.П. Бушинский (ученик В.Р. Вильямса) разделял это мнение и был убеждён, что иллювиальный горизонт нужно вывернуть на поверхность и оставить в качестве обыкновенного пахотного слоя взамен бывшего гумусированного. Эксперименты в этом отношении (на опытных полях) начались с 1938 года.
Для такой коренной переделки естественно сложившегося профиля требовались специальные плуги, конструированием которых занимались Дальский и др. Однако ко времени моего поступления в аспирантуру таких плугов ещё не было, приходилось пользоваться обычным плантажным плугом ПУ-70-50. С помощью таких плугов в 1943–1944 годах в производственных условиях учхоза (учебного хозяйства) «Щапово» (ТСХА) на площади 25 га и был заложен соответствующий опыт.