Илья молчал, не говорил Сапливенко, но своё второе место считал справедливым. Если бы случилось так, что в бою с Беляевым ему присудили победу, внутренне с решением судей Илья бы не согласился — чемпионства он пока не заслужил. Не потому, что Беляев дрался сильнее — не сильнее, просто Илья не чувствовал себя лучшим в стране. Он не проиграл никому, видел собственные ошибки и понимал, что не всегда верно оценивал соперников, держался слишком осторожно. Это был его первый чемпионат страны, и Илье не хватило опыта, однако теперь этот опыт есть. Следующее первенство пройдёт через год. Подготовку к нему Сапливенко уже начал, значит, нужно начинать и Илье. Ему ещё предстояло рассказывать о закончившемся чемпионате, но думать о нём Илье было неинтересно.
Утром, в день отъезда из Москвы, он отправил Феликсе телеграмму. Матери писать ничего не стал, его результат на первенстве мало интересовал Гитл. Зато он знал, что любое его слово будет понято как твёрдое обязательство немедленно приехать к родне, едва он выйдет из поезда. Если бы не импровизированная тренировка, устроенная Сапливенко, он успел бы заехать на Подол. Теперь же встреча с матерью переносилась на завтра. Придётся к ней готовиться: объяснения, оправдания, мягкий уход от прямых ответов. Словесный бокс.
Простившись с Сапливенко и ребятами, Илья свернул в сторону Троицкой площади. У него и у Феликсы тренировки обычно заканчивались одновременно. Он заходил за ней на стадион, и домой они возвращались вместе.
Бегать по лесу, в парке, или здесь, в городе, на Черепановой горе — это удовольствие, а тренироваться на спортплощадках — уже работа. Феликса привыкла так думать с тех ещё пор, как поступала в техникум. Даже сейчас тренировки на размеченных беговых дорожках у подножия трибун, пусть и не заполненных зрителями, отнимали у неё больше сил.
Реконструкция Красного стадиона началась в тридцать седьмом году. Работы шли с большими перерывами, открытие стадиона несколько раз откладывалось, но всё это время он оставался основной тренировочной базой города.
Феликса третий месяц тренировала команду киевских речников: четыре дня в неделю, с одиннадцати до часу, готовила их к городскому первенству, а после обеда занималась сама.
В дальней части стадиона, если идти от Бессарабки, там, где на трибунах уже установили новые скамейки, по вечерам её ждала подруга Ира Терентьева. Ира заканчивала занятия на полчаса раньше, не спеша шла в душ, потом усаживалась на теневой стороне трибун, лузгала семечки, разглядывала спортсменов и уже вечером делилась с Феликсой любопытным. Она была ниже Феликсы ростом, выглядела суше, и не то, чтобы вела себя энергичней, но оценки всегда давала жёсткие, а свои взгляды, неважно, права была или нет, Ира отстаивала решительно и упрямо. На выцветшей синей кофточке она носила знак «Спартака», за который выступала, — красный ромб с буквой «С» на белой поперечной полосе и золотой значок ГТО. Этим вечером Ира ждала не только Феликсу. Накануне сюда же, на стадион, заходил Коля Загальский, и сегодня обещал прийти снова.
Коля был борцом-вольником, окончил тот же техникум физкультуры, что и все они, только годом раньше. В тридцать восьмом Колю призвали в армию, и нынешней весной он уже рассчитывал вернуться домой. Но перед войной с Финляндией срок службы в советских вооруженных силах увеличили на год, так что окончится Колина служба не раньше весны сорок первого.
Делать в Киеве летом было нечего, в одиночку не хотелось даже загорать на горячем песке Труханова острова, поэтому Коля привычной дорогой пришёл на стадион в надежде хоть здесь встретить кого-нибудь из знакомых. Встретились ему Феликса и Ира — Феликса заканчивала тренироваться, а Ира привычно ждала её на трибунах. Не обращая внимания на летнюю жару, Коля ходил в форме — два сержантских треугольника краснели в розовых петлицах — и выглядел красавцем: высокий синеглазый блондин с открытым взглядом.
О войне он рассказывал немного, в основном, какие-то бытовые подробности армейской службы. На прямые вопросы отвечал: «Да, врезали мы белофиннам, дали по зубам. Что я могу сказать нового — все подробности в газетах». А про Финляндию говорил, что страна точно, как в песне поётся — «Суоми-красавица в ожерелье прозрачных озёр».
— Каких озёр? — подловила его Ира. — Война же зимой была.
— Озёра и зимой прозрачные, — ускользал Коля. — Под чистым полуметровым льдом.
Но девушкам и это было интересно — из знакомых ребят, призванных в армию перед войной с Финляндией, в Киев не вернулся ещё никто, все продолжали служить. Международная обстановка, как объясняли, оставалась напряжённой.
— Вы хоть спортом там занимаетесь? — Ира выясняла подробности, но интересовал её Коля.
— Физкультурой. Всю зиму, каждое утро, бегали кроссы по пять километров.
— Всю зиму? Даже здесь были морозы за двадцать, а там же север.
— До тридцати градусов часто доходило, и даже холоднее было, — подтвердил Коля. — Тридцать пять. Сорок. Хлеб замерзал, есть невозможно было.
— Как же вы бегали?
— По форме номер три — без ремней и шапок, — бодро ответил Коля, так, словно четверых солдат из двенадцати в его отделении после этих кроссов не отправили с обморожением в госпиталь.
Вечером они немного погуляли втроём, потом зашли в гости к Феликсе — Коля в её новой квартире никогда не был, да и не мог быть, его призвали раньше.
— Приходи завтра опять на стадион, — провожая Колю и Иру до трамвайной остановки, предложила Феликса. — Илюша прислал телеграмму из Москвы — завтра возвращается. Он зайдёт за мной на стадион после тренировки, увидитесь.
— Вот почему ты уверена, что зайдёт? — поддела Ира. — А вдруг не сможет? Вдруг появятся дела поважнее?
— Сможет, — засмеялась Феликса, хотя лучше Иры знала, что непредвиденные дела возникают неожиданно и словно ниоткуда. — Ещё как сможет! — специально для подруги повторила она.
Коля Загальский пришёл минут за пятнадцать до окончания тренировки Феликсы. Он и в этот раз был в форме — единственный на стадионе, и его, конечно, заметили: кто-то помнил Загальского ещё по техникуму, кто-то обратил внимание впервые.
Феликсе оставалось пробежать четыре стометровки, поэтому, увидев Колю, она только помахала ему рукой, показывая место, где ждала её Ира. Причин заканчивать тренировку раньше времени у Феликсы не было. Тут, словно специально, на глаза ей попалась Катя Адаменко — по вечерам Катя работала инструктором у команды девчонок из ДСО «Швейник». Она была чуть старше Феликсы, и в Киев приехала на два года раньше. Когда Феликса только начала выходить на старты серьёзных соревнований, за Катей уже числилось два республиканских рекорда. Но время шло быстро, и теперь они соперничали на равных, правда, на чемпионат Союза в этом году отправили Катю — опыта у неё больше, и побеждала она чаще. В Москве Катя выступила отлично, выиграла восемьдесят метров с барьерами и стала первой украинской чемпионкой Союза на этой дистанции.
Сейчас, глядя как Адаменко натаскивает своих девчонок, Феликса вспомнила, что мужа Кати тоже призвали в армию перед войной с Финляндией.
— Катерина, ты помнишь Колю Загальского? — подошла к ней Феликса.
— Что? Кого? — Катя встретила её не то чтобы жёстким, но сдерживающим взглядом. — Кто это?
— Вон он идёт, глянь. Неужели не помнишь? Он учился с нами в техникуме, зимой воевал, сейчас приехал на неделю в отпуск. Ты не хочешь с ним поговорить?
Адаменко на минуту замолчала, озадаченно провела взглядом по сектору трибун, к которому шёл Загальский. Но тут она заметила Иру Терентьеву с кульком семечек и отвернулась. Растерянный взгляд вновь стал отстраняющим.
— Спасибо, Феликса. Я на прошлой неделе получила письмо от мужа. У него всё хорошо.
Катя и Феликса подругами не были, мешала этому и сдержанность Адаменко в отношениях с другими спортсменами, и, конечно, то, что они соперничали на всех основных дистанциях, но девушки уважали друг друга, лучше прочих понимая, какой труд скрывают выигранные на соревнованиях стремительные доли секунд. Зато Иру Терентьеву Катя не любила, и не она одна. Все слухи, вибрировавшие в наэлектризованной атмосфере спортивного Киева, Ира любовно собирала, шлифовала и распускала заново. Катины победы она любила объяснять тем, что её муж был пищевиком.
— Фелька, ну ты сама посмотри, у неё всегда с собой печенье, пряники, конфеты какие-то. И она их раздаёт перед соревнованиями хронометристам и судьям. Она их всех уже прикормила, у них палец сам жмёт на секундомер чуть раньше времени, и этого достаточно. В Киеве она у тебя выигрывает, а вспомни, где у неё выигрывала ты — в Харькове, в Одессе, в Черкассах. Почему так, а?
— Как это просто — объяснять чужие победы сушками и пряниками.
Феликса иногда пыталась представить, что Ира говорит у неё за спиной, но не получалось, и всерьёз она над этим не задумывалась.
После победы Адаменко в Москве киевские сплетники на время примолкли. Взяла паузу и Ира Терентьева. Феликса знала её характер и не сомневалась, что это молчание продлится недолго. Лишь только Ира расслышит пульсирующий гул новой сплетни, она непременно запомнит её, раскрасит, усилит и выпустит в мир.
После разговора с Катей ритм тренировки сбился, но Феликса заставила себя её продолжить. Она пробежала четыре обязательные стометровки и заставила себя пробежать ещё две. Феликса не думала о тех, кто ждал её в эти минуты на трибунах, не думала об усталости, уже валившей её с ног в конце долгого тренировочного дня, не думала и о Кате Адаменко, бежать с которой ей предстояло на первенстве Киева. Пробежать эти две стометровки, не включенные в жёсткий, и без того едва выполнимый тренировочный план, заставлял Феликсу характер. Она считала бы день потраченным впустую, если бы не сделала больше намеченного, не победила усталость, которую готова была считать слабостью. И она заставила себя пробежать ещё и эти двести метров в густой и вязкой духоте раннего июльского вечера.