Прошло не больше пяти напророченных Меланченко минут, и по просеке, со стороны лагеря пролетела первая подвода. Бородатый ездовой с оловянным, невидящим взглядом крикнул: «Тикайте!» — и помчал дальше. За ним неслись другие, не останавливаясь, не замечая ничего вокруг. Люди Критского разбегались, расходились по сёлам, уходили в Черкассы и в Канев, не было силы, способной удержать их. К концу дня отряда не стало.
Что случилось в Таганчанском лесу, Илья узнал от расходившихся партизан, а подробно и в деталях — от Исаченко, который нашёл их уже под вечер.
В лес вошли остатки стрелковой дивизии Красной армии. Неизвестно, да и не важно, отступала дивизия или выходила из окружения — немцы всю дорогу держали её под плотным огнём и подпускать к советским войскам, оборонявшим Канев, не собирались. В лес немецкие части входить не стали, но усилили обстрел. Оказавшись под огнём, отряд Критского разбежался, а дивизия вышла из леса за Поташнёй и вступила в бой, прорываясь дальше на восток. До Канева им оставалось совсем немного.
Приятель Исаченко погиб под обстрелом, а отряд Ильи остался без имущества, части боеприпасов и питания. Им больше нечего было делать в Таганчанском лесу. Ночью Илья отвёл взвод на другой берег Роси.
Украинский август — время тихое, солнечно-золотое. Леса, прогретые в июле, полны грибов и ягод, в затоках рек нагуливает жир мелкая рыбёшка, а под вечер на охоту выходят щука и окунь. В лесу, если повезёт, можно подстрелить козочку или кабана, и на болотах от дикой птицы рябит в глазах. Но август короток, за ним уже спешит сентябрь с первыми заморозками, а там — зима, голодная и суровая.
Сквозь тишину августа прорывался металлический лязг колонн немецкой техники, уходящей на восток, и утробное нытьё самолётов в ясно-синем небе — на бомбёжку каневской переправы в эти дни вылетало по сорок-пятьдесят машин. Красная армия держала Канев, Черкассы, не сдавала Кременчуг, обороняла Киев. Где-то сражались друзья Ильи, воевал Сапливенко, а его отряд собирал в лесу грибы.
Два дня первый взвод не возвращался на место прежней стоянки в Таганчанском лесу. Сам Илья всё это время был мрачен. Окрестные сёла уже заняли немцы, и ребятам не удавалось не то что связаться с подпольщиками, даже просто поговорить с крестьянами. В сёлах появилась местная полиция, и с ней им тоже предстояло воевать.
Илья остался без связи, без продовольствия, без тёплой одежды и почти без боеприпасов. У него не было взрывчатки, у него по-прежнему не было карты. Таганчанский лес — плохое место для отряда, но где он найдёт хорошее? Об этом Илья задумывался и раньше, но в эти два дня понял, что времени на размышления нет. Через месяц начнётся осень, и он должен быть готов к зиме.
В его взводе воевало несколько человек из пригородных киевских сёл: из Пирогово, Хотова, Ходосовки. Южнее Ходосовки, севернее Триполья, между болотами и Днепром — большой лес, в котором можно устроить базу. Окрестности Киева и его бойцы, и сам Илья знали хорошо, но главное — в городе есть друзья, связанные с подпольем. Выстроив сеть: лесная база, поддержка в сёлах и Киев как цель, — уже можно воевать. Но как пройти к Триполью, когда повсюду немецкие войска? Илья думал.
На третий день после разгрома черкасского отряда две группы, по трое в каждой, были отправлены на разведку. Одна на место лагеря Критского, другая на дорогу из Поташни в Бровахи. Вторая группа вернулась быстро — по дороге в сторону Поташни шёл немецкий продовольственный обоз — охрана не больше десяти человек.
Для засады Илья выбрал место в глубокой лощине, там, среди зарослей бузины и лещины, протекал ручей. Обоз был небольшой — три подводы с продуктами и две полевые кухни.
— Вот это кстати, — обрадовался Меланченко, — то, что нам сейчас нужно. Я записку оставлю, чтобы в следующий раз прислали тёплую одежду, палатки и патроны.
Они наблюдали, как подводы тихим шагом спускались в лощину. На каждой, кроме возницы в форме, сидели двое солдат, ещё двое шагали рядом с полевыми кухнями. На третьей подводе ехал капрал. Расстегнув куртку и вывалив сочное брюхо, капрал что-то громко рассказывал спутникам, временами заходясь в басовитом хохоте.
— Байки травит, — прошептал Меланченко. — С хорошим настроением отправится на небо. Сказал бы, что завидую, но помолчу пока.
— Отряд Критского разбежался, они уверены, что в лесу никого нет, — ответил Илья, и тут вдруг понял, как его взвод без риска попадёт в лес под Киевом. Отличная, хотя по-своему и опасная идея.
— Ваня, первые две подводы твои. Лёша, твоя — третья и кухни. Если первая подвода рванёт с места, лошадей сразу пристрелите. Остальные проехать уже не смогут. Как только захватите подводы, сразу уводите их с дороги в лес.
Этот налёт нельзя было назвать боем. Отряд за минуту истребил возниц и охрану обоза, гранаты расходовать не стали — экономили.
— Мешки на возах есть? — спросил Илья. — Что там у них? Пакуйте всё!
Вяленая колбаса, французское мясо и испанская рыба в консервах, хлеб, сухари, австрийский шоколад и кофе — всё выгребалось с подвод и сваливалось в мешки — времени на сортировку не было. В одной полевой кухне везли горячий кофе, в другой — варёный картофель с мясом. Партизаны взяли по бидону того и другого. Кухни попытались прострелить, но у них оказались двойные стенки, пространство между стенками заполнял глицерин. Пришлось вывалить остатки еды на землю и забросать ветками.
Услышав стрельбу на дороге, вернулась встревоженная первая группа разведчиков. Неподалёку от старого лагеря они нашли одну из подвод отряда Критского — вожжи запутались в кустарнике, и лошадь два дня простояла в лесу, объедая листву. Воз был затянут брезентом и аккуратно перевязан шнуром.
— Вы посмотрели, с чем подвода? — спросил Илья. — Что там?
— Иди сам глянь, — на физиономиях у ребят плавали дурацкие ухмылки.
Они отбросили край брезента, под ним обнаружили аккуратно перевязанные стопки книг. Вся подвода была загружена партийной литературой: «История ВКП(б). Краткий курс», «Отчётный доклад на XVIII съезде партии о работе ЦК ВКП(б) 10 марта 1939 года», работы Сталина, Ленина, Маркса. Критский подготовился к войне основательно.
— Хорошие книжки, — сказал Илья. — Нужные. Оставим немцам вместо обеда. Пусть читают.
— А лошадей? — спросил Жора Вдовенко.
— Жора, нам их нечем кормить и негде держать. Мы не сможем их даже оседлать — у нас нет ни одного седла.
— Одну мы прокормить сможем. Вот эту, которая два дня на листьях продержалась. Наша ведь лошадка, партизанская. Давай возьмём, пригодится.
— Хорошо, одну берём, — дал уговорить себя Илья. — Продукты упаковали? Уходим.
Когда взвод скрылся в лесу, к Илье подошёл Меланченко.
— Слушай, командир, ты как думаешь, нам за этот обед счёт завтра выпишут? Или до послезавтра подождут?
— Я думаю, Ваня, что нам пора отсюда уходить.
— Это точно. Только куда? Опять будем вслепую в немцев тыкаться?
— Значит, нужно уходить в такие места, где мы всё знаем, а чего не знаем — подскажут местные.
— Ого! У меня такие места под Киевом.
— Не только у тебя. В отряде пять человек из киевских сёл.
— Так ты уже что-то придумал? Надо ребятам сказать, а то ведь они понимают, чем закончится наш налёт.
— Сейчас переправимся через Рось, и я всё скажу. А пока давай поговорим с Печурой и обоими Яницкими.
— Я же с Яницкими из одного села.
— Я знаю. Из Пирогово трое, один из Хотова, один из Ходосовки. Как тебе такой треугольник?
— Отличный треугольник! Не думал, что вернусь домой так быстро. Если честно, уже решил, что мы вообще отсюда не выберемся.
— Через два часа проведём общее собрание. Скажи всем, чтоб не расходились.
О том, что отряд переходит под Киев, бойцы узнали мгновенно. Новость передавалась шёпотом, по секрету, под честное слово «больше никому». Возбуждённые недавним налётом на обоз, ребята были готовы действовать. Если бы Илья искал подходящий момент объявить о переходе в район Триполья, лучшего он бы не нашёл. Сидеть в чужом лесу без дела и ждать, когда немцы решат их уничтожить, не хотел никто. И когда Илья собрал отряд, бойцы уже мысленно были в пути, уже прикидывали, с кем свяжутся в Киеве, кого можно застать в городе, кто может быть полезен.
— Илья, мы тут от леса до леса, как зайцы на охоте, скачем, а до Триполья километров сто, — общей эйфории не поддался один Исаченко. — Это ведь не глубокие тылы, тут полно немецких войск.
— Правильно, Созонт Никифорович, по правому берегу мы далеко не уйдём. Поэтому завтра переправимся через Днепр и идти будем по левому, немцев там нет. Направление — на Переяслав.
Вот это прозвучало неожиданно. Сама идея уйти из Таганчанского леса была рискованной, никто не давал отряду разрешения сменить район действий, а переход в тыл Красной армии надолго, на неделю, не меньше, могли расценить и как попытку дезертирства. Но зато они быстро, так быстро, как только смогут, попадут в Трипольский лес.
— Переночуем здесь, выходим завтра перед рассветом. Сухпайками нас снабдили немцы; дня на четыре должно хватить. А там будет видно, — закончил Илья.
Никто не возражал. Гольдинов принял решение, он командир, и вся ответственность ложилась на него.
Утром отряд вышел к Днепру возле села Крещатик. Для переправы нужны были лодки, хотя бы одна. Но лодок на берегу они не нашли.
— Рыбацкое село, — недоумевал Меланченко. — У них должны быть лодки.
— Наверное, когда фронт приближался к Днепру, вышло распоряжение все лодки сдать, — догадался Шакунов. — Чтобы оставить немцев без средств переправы.
— Лёша, какая бы власть ни распоряжалась — советская, царская, немецкая, наши люди её распоряжениями в носу поковыряют: три лодки сдадут, но две себе оставят. Всё у них есть, чтоб я сдох.
— Может, и есть. Где-нибудь в камышах припрятали. Только мы их не увидим и ничего они нам не дадут.
— А кто сказал «дадут». Поменяют, — Меланченко бодро потёр руки. — Одно транспортное средство на другое. Жорка! Вдовенко! Веди сюда свою партизанскую кобылу, всё равно мы её через Днепр не потащим.