На этот раз все две тысячи человек пополнения отдали 41-й дивизии, а Семёнову велели пока воевать теми, кто есть в строю. Вместо пополнения комдив получил под роспись приказ командующего войсками армии и с этим отправился назад, в Цибли.
Приказ отличался от тех, что он получал последний месяц, и хотя составлен был в грозных выражениях, выглядел почти мирно: навести порядок в штабной документации и денежном хозяйстве, учесть штабное имущество, наладить питание бойцов и командиров, помыть бельё, вымыть людей. По всему было видно, что на участке, занятом дивизией, затишье. Один пункт в приказе касался Семёнова непосредственно: в чудовищной каше солдат и техники, кипевшей на Каневском железнодорожному мосту в ночь на 16 августа, он потерял две сорокапятки. Как это случилось, артиллеристы объяснить не могли, грешили на соседей — то ли 227-я дивизия прихватила чужие пушки и спрятала их на новых позициях, то ли 97-я. У Семёнова тоже появилась одно неучтённое 75-миллиметровое орудие; стоит теперь в камышах у Леплявского леса. Видимо, его придется обменять на сорокапятки, если они отыщутся, конечно.
Подъезжая к Циблям, Семёнов нагнал взвод, шагавший по шоссе в сторону Переяслава. Взвод как взвод, на первый взгляд — три десятка бойцов в выгоревших, пропотевших, давно не стиранных гимнастёрках с вещмешками за спиной. Комдив собирался обогнать их, но вдруг резко осадил гнедого и дальше двигался шагом. Его удивило вооружение солдат: командир — огромный, крепкий брюнет, шагал, перебросив через плечо немецкий автомат, а у остальных, у всего взвода, были винтовки иностранного производства. Положим, автомат мог быть трофейным, хотя командиру не к лицу воевать оружием врага, но откуда столько иностранных винтовок?
На окраине Циблей Семёнов обогнал солдат и остановился.
— Кто здесь старший? — громко спросил он и потребовал: — Остановите взвод!
— Младший лейтенант Гольдинов, — отдал ему честь командир. — Первый взвод 2-го партизанского полка НКВД. Следуем через Переяслав к новому месту оседания, товарищ подполковник.
В боях под Белой церковью Семёнов дважды встречался с партизанами. Пользы от них не было никакой, только путались в лесах, отнимая свободу маневра. О том, что партизанские отряды есть и на левом берегу, он пока ничего не слышал. В какую-то минуту у него мелькнула мысль, что перед ним немецкая диверсионная группа, но чтобы диверсанты вот так открыто, среди дня шагали по дороге с иностранным оружием, поверить он всё же не смог. Да и не похожи были эти солдаты на немецких диверсантов.
— Младший лейтенант, вы находитесь в расположении 159-й стрелковой дивизии. Я командир дивизии. Приказываю вам с отрядом следовать за мной. Проверим ваши партизанские документы.
Войдя в штаб, Семёнов вызвал военкома и велел дежурному разыскать командира 558-го стрелкового полка. Он уже решил, как поступит с этим взводом.
— Вот, Николай Петрович, — приветствовал он полкового комиссара Мельникова, — возвращался из штаба армии и встретил на шоссе целый партизанский отряд. Знакомься, перед тобой командир отряда.
— Интересно, — удивился Мельников, разглядывая Илью, — что в тылу 26-й армии, на территории, которая никогда не будет захвачена немецкими фашистами, делают партизаны?
— Давай выслушаем младшего лейтенанта, — Семёнов ногой пододвинул табурет и сел. — А там решим, как с ними быть. Рассказывайте, лейтенант, кто вам дал команду перейти линию обороны Красной армии, когда и как переправились через Днепр, с какой целью шли в Переяслав. Есть ли в вашем отряде дезертиры из частей Красной армии? Подробно рассказывайте, со всеми именами, фамилиями, местами боёв. Если, конечно, у вас были бои.
Семёнову было любопытно наблюдать, как, слушая Гольдинова, что-то нервно черкал на листке бумаги Мельников. Беспокойный характер у военкома дивизии, не умеет сдерживать эмоции. Это и хорошо, и плохо, но в любом случае, пока Семёнов занимает должность комдива, ему придется мириться с привычками полкового комиссара.
— Значит, почти месяц вы прятались по лесам, — возмущенно выкрикнул Мельников, едва Гольдинов закончил доклад. — А вы знаете, сколько солдат Красной армии погибло в те же дни, в тех же местах? Под Мироновкой? Под Каневом? Под Таганчой? Обоз они захватили, тоже мне, великий подвиг! У нас в дивизии два месяца назад было девять с половиной тысяч бойцов, а сегодня — одна! Восемь человек из девяти полегли, пока вы ягоды в лесах собирали. И теперь, вместо того чтобы выполнять боевую задачу — нападать на немецкие штабы, взрывать эшелоны, перерезать телеграфные линии, спокойно гуляете по тылам. Я считаю, что вы дезертир, Гольдинов, и весь ваш взвод — дезертиры!
Тут комиссар загнул, конечно, подумал Семёнов. На одного погибшего в дивизии приходилось трое пропавших без вести, и кто знает, почему они пропали. Может быть, в плену, а может, прихватив оружие, отправились по домам, как начальник продфуражного снабжения Кривокобыльский, а ведь кадровый офицер, интендант третьего ранга. В боях за Канев у Семёнова погибло шестьсот человек, а отставших с оружием только в одном полку — триста. Не успели они переправиться или не захотели? А этот захотел — переправился, и мост ему не понадобился. Толковый взводный, судя по всему. А комиссар пусть разоряется, это правильно, иначе всё то же пришлось бы сейчас говорить ему.
После появления командира 558-го полка Семёнов решил, что пылкую речь военкома пора останавливать. Да тот и сам уже выдохся.
— Товарищ полковой комиссар верно всё сказал, после боёв за Канев у нас в ротах по пятьдесят солдат осталось. А вы тут гуляете, не можете найти себе место. Поэтому я задерживаю ваш взвод до выяснения обстоятельств его нахождения в тылу 26-й армии. Особый отдел разберётся. Если будет приказ пропустить вас в Переяслав, я этот приказ выполню. А пока поступаете в распоряжение командира 558-го полка, капитана Шевцова. Он определит подразделение, в котором будете воевать. Вещевым и котловым обеспечим вас наравне с остальными солдатами, но патронов к вашим чешским игрушкам у меня нет. Об этом потом подумаем. Не возражаешь, Николай Петрович, против такого решения? — Семёнов повернулся к военкому.
— Ты, Николай Георгиевич, кажется, насчёт пополнения в штабе узнавать собирался, — рассмеялся Мельников. — Вот и выяснил.
Отходчив комиссар, подумал Семёнов. Только что такие молнии тут метал, и вот уже шутит. Это тоже и хорошо, и плохо, в зависимости от ситуации.
— Младший лейтенант, вы комсомольское собрание последний раз когда проводили? — Мельников снова впился в Гольдинова. — Коммунисты во взводе есть?
558-й полк занимал позиции между западной, заболоченной оконечностью Леплявского леса и Днепром. От болот до заваленных корягами, заиленных пляжей тянулись заросли камышей в человеческий рост с островками серебристого верболоза. В середине августа погода установилась сухая и жаркая, но на дне окопов, отрытых даже не в полный профиль, стояла вода.
Правый берег со всеми его обрывами и оползнями с позиций полка был виден отлично. В правобережных сёлах уже разместились немецкие пехотные части. Позиции 159-й дивизии лежали перед ними, как на карте, однако немцы себя не утруждали и передовую линию обороны обстреливали из миномётов, только если замечали активное движение, поэтому сапёры работали по ночам — выставляли плавучие минные заграждения вдоль берега, минировали пляжи. Большого смысла в этом Илья не видел, если немцы пойдут в наступление, то пойдут не здесь, с Леплявских болот они точно не начнут. Другое дело — диверсанты и немецкая разведка, этих можно было ждать в любую минуту.
Первый взвод включили в состав первого батальона полка, выделили участок на оборонительном рубеже, но их положение в дивизии оставалось не до конца определённым. Ребят по одному вызывали в особый отдел, каждый подробно рассказывал, где находился и что делал с 25 июля по 20 августа. Илью вызывали дважды, и по всему было понятно, что вызовут ещё. К проверке он относился спокойно, каждое своё решение обосновывал и ответственность брал на себя. Он представлял, как медленно крутятся колеса этой машины, как дивизионные особисты передают отчёты в особый отдел армии, армейские — своему начальству в штаб фронта, те связываются в Киеве со Строкачом, если Строкач ещё в Киеве. Окончательно их судьба решится не скоро, всё это надолго, на месяцы, а пока взвод засел в болотах на берегу Днепра и должен воевать.
Вспыльчивый военком Мельников каждый день появлялся на позициях 558-го полка и интересовался, как несёт службу новый взвод. Илью и это не тревожило, вокруг спорта всегда крутились начальники, уверенно раздавали советы и указания, он к ним привык. Зато сам Илья только на следующий день после разговора в штабе вдруг ощутил неимоверное облегчение. С него сняли ответственность за жизни его бойцов. Что-то осталось, он по-прежнему их командир, но теперь всё иначе, всё проще, неизмеримо проще. Вспоминая прошедший месяц, Илья не мог поверить, что они вышли почти без потерь из кровавого месива, заварившегося в середине лета между Богуславом и Таганчой. Без связи, без карт, когда решения принимались вслепую, и любой их шаг мог стать последним. Воевать в армии намного проще, и если решение будет зависеть от него, он постарается остаться в действующей части. Здесь есть всё, что нужно, и главное, здесь есть почта. Почта! У него появился адрес. В первую же свободную минуту Илья коротко написал Исе в Нижний Тагил. Обо всём писать было нельзя, и даже не обо всём Илья не мог. Он жив, остальное не важно, подробности расскажет при встрече, но вот что с мамой и Феликсой? Они уже должны были приехать на Урал.
Привет, Ися!
Если есть у тебя все остальные, то привет всем, и целую тебя и всех от всей души.
Спешу сообщить, что я пока еще жив и здоров.
Ися, если у тебя там Феля не прибыла, то я тебя очень и очень прошу разыскать ее и помочь ей устроить свою жизнь. Зарплату она должна получать за меня 100 %. Мои дела пока ничего, все в порядке.