Первое. Иля сейчас в действующей армии, его адрес: Полевая почта 124, 558 СП, 1-й батальон, 3-я рота, мл. лейтенанту Гольдинову И. Г. Второе. Пишет, что у него всё хорошо. Третье. Иля написал, что Феликса должна получать за него зарплату 100 %. Не знаю, что это значит, думаю, сперва он должен выслать вам аттестат, но вы там разберитесь. Ваш нынешний адрес я ему уже сообщил.
После следующей зарплаты хочу отправить вам денег, потому что трачу я здесь мало, свободного времени нет совсем, и у меня уже скопилась небольшая сумма. Если ваш адрес изменится — напишите мне заранее.
С приветом, Ися.
Когда Феликса вернулась с работы, Гитл успела обдумать новость сама, а потом обсудить её с Бибой и Лилей. Конечно, письмо от Ильи — прекрасное известие, отличное, замечательное! И то, что у него всё в порядке, и то, что письмо было написано всего две недели назад, тоже хорошо. Наконец у них есть его адрес, Гитл словно дали в руки нить, другой конец которой держал в руках её сын. Как же ей этого не хватало! И всё равно что-то царапало Гитл, словно холодным железным рашпилем что-то скребло её по сердцу. Она боялась за Илью каждый день, и это письмо ничуть не успокоило её, но невестку Гитл встретила так, будто ничто не замутняло её радость.
— Почему Ися не прислал само письмо? — спросила Феликса, словно дело было только в этом.
— Он же объяснил, — удивилась Биба. — Чтобы не потерялось.
— Илюша попросил переслать, и он должен был это сделать, — упрямо повторила Феликса, ещё раз перечитала письмо Иси и, не сказав больше ничего, вышла во двор.
Биба, недоумевая, передёрнула плечами, но Гитл понимала невестку. Если бы её спросили, почему Феликсе так важно сейчас увидеть письмо Илюши, Гитл не смогла бы объяснить, но она не сомневалась, что письмо ей действительно нужно.
Догадаться, что Илья воюет где-то под Киевом, было несложно. Где же ещё? Феликса и без того каждый вечер, по дороге домой, заходила на почту — у входа вывешивали свежие сводки Совинформбюро. Но ни о Киеве, ни об Украине в них не было ни слова, так, будто немецкая армия без следа сгинула где-то в Ирпенских болотах. 5 сентября — ничего, 6, 7 сентября — ничего. 8 сентября вдруг прозвучали Смоленск и Ельня, но ни слова об Украине, и дальше опять тишина. 9, 10, 11 сентября — тишина. 12 сентября — оставили Чернигов, 14 сентября — Кременчуг.
Феликсе не нужна была карта, она знала, что оба занятых немцами города — восточнее Киева, причём Чернигов севернее, а Кременчуг южнее, и она боялась думать, к чему это может привести. Последовали ещё три дня тишины, и вечером 18 сентября прогрохотало:
«В течение последних дней под Киевом идут ожесточённые бои. Фашистско-немецкие войска, не считаясь с огромными потерями людьми и вооружением, бросают в бой всё новые и новые части. На одном из участков Киевской обороны противнику удалось прорвать наши укрепления и выйти к окраине города. Ожесточённые бои продолжаются».
Между Днепром и Волгой — полторы тысячи километров, но Феликса одновременно была и там, под Киевом, с Ильей, и здесь, в Тетюшах, с дочкой. Если сдадут Киев, изменится всё, и даже на Волге безопасно уже не будет.
Сводки Совинформбюро сообщали о продолжающихся боях за Киев ещё два дня, хотя в это время немцы уже заняли Полтаву и приближались к Харькову. О сдаче украинской столицы Москва сообщила коротко, одной строкой, только вечером 21 сентября.
Надежды и планы Феликсы рухнули в Киеве, дым от них развеялся на волжском ветру — возвращаться ей больше было некуда.
— Вон Петя идёт, — Тами разглядела Петьку среди рыбаков, далеко внизу шагавших к лестнице. Дочка подросла за этот месяц в Тетюшах, светлые, чуть рыжевшие золотом волосы были заплетены, и косички аккуратно собраны на затылке. Наверное, Лилина работа, подумала Феликса. Бибе хватало возни со своим ребёнком.
Вырос и Петька, в свои пятнадцать он уже казался крепче и был на полголовы выше рыбаков артели. Гитл с дочками твердили, что Петька — в точности такой, каким был Илюша семь лет назад. Может, и так, Феликса тогда ещё не была знакома с Ильёй. Ей даже казалось, что мать и сёстры мужа нарочно хотят дать ей это почувствовать.
За месяц Петька загорел, лицо его обветрилось, кожа на руках огрубела, он чувствовал себя матёрым рыбаком, и такая жизнь ему нравилась.
— Хорошо сходили сегодня, — Петька подошёл вразвалочку, в руках он нёс ведро, полное крупных голавлей. — Молодняк уже нагулял вес. Порфирьич говорит, осень придёт уловистая.
Выглядел Петька немного смешно, но сейчас Феликсе было не до того.
— Ты бы остался тут на зиму, Петя? — спросила она. Себе этот вопрос Феликса задавала с того дня, когда узнала, что Киев сдан немцам.
— Мне тут нравится, — кивнул Петька. — А что мама говорит?
— Пока ничего.
Гитл они встретили возле почты. Заметив младшего сына с невесткой и внучкой, она остановилась у крыльца городской почты, дождалась их. Взгляд, которым встретила её свекровь, Феликсе не понравился.
— Что случилось, мама?
— Пришло письмо от Иси. Только что получила.
— Всё хорошо? — спросила Феликса, догадываясь уже, что всё совсем не хорошо.
— С Иси сняли бронь. Это достаточно хорошо? — Гитл глянула так зло, словно виновата в этом была именно Феликса.
— Что такое «бронь»? — спросил Петька.
— Сейчас я соберу побольше ушей и всё тебе расскажу посреди улицы. Пошли домой, — скомандовала Гитл.
— Исю призывают в армию, — вполголоса объяснила Петьке Феликса. Она уже понимала, о чём пойдёт разговор.
— Пока вы тут в земле возитесь и рыбку ловите, у меня второго сына забирают, — бросила через плечо Гитл и вдруг остановилась. — Может быть, уже забрали, и я никогда его не увижу! Понятно это вам? Завтра же собираемся и уезжаем!
— А я уж с вами приготовилась зимовать, — всё веселее было бы… Да, видно, придётся одной.
Антонина по-хозяйски осмотрела сложенный в комнате багаж. Несколько дней назад она выписала на колхозном складе дерюгу, Гитл с дочками сшили из неё мешки, и теперь к вещам, с которыми семья приехала в Тетюши, добавились мешок вяленой рыбы, два с картошкой и ещё один — с овощами.
— До Перми вам хватит, — прикинула Антонина. — А может, и до Урала.
Как ни торопилась с отъездом Гитл, сборы заняли целую неделю — всем нужно было выписаться, оформить документы и, главное, достать билеты на пароход. Если бы и тут не вмешалась Антонина, возможно, им пришлось бы зимовать в Тетюшах — билетов в кассе даже не ожидалось, пришлось заказывать в Ульяновске.
— Вас возьмёт саратовский «Первомай», ох и древний лапоть — дней десять до Перми будет шлёпать, не меньше, — накануне отъезда сказала Антонина Гитл, привычно называя недавно переименованный Молотов по-старому. — Но это ещё ладно. Мест в каютах на пароходах нет, ни на одном, придётся вам плыть на палубе.
— Ничего, — упрямо сжала губы Гитл. — Доплывём.
— На север едете, подумай, — вздохнула Антонина, понимая, что все решения уже приняты. — А по реке ветер гуляет, как по морю.
Утром, в день отъезда, появился Порфирьич, и с ним двое ребят из артели.
— Где там пожитки ваши, показывайте. Поможем снести на пристань.
— Вот это спасибо вам, — облегчённо выдохнула Гитл. — Четыре мешка добавилось — а Петя один.
— Разжились вы у нас, разбогатели, — ухмылялись артельщики. — Вон сколько добра-то увозите.
— Что, все здесь? Тогда присядем на дорожку, — скомандовала Антонина, но тут ей на глаза попалась Феликса. — А что это ты, девка, оделась, будто на курорт едешь? Пальто твоё где? Надевай сейчас же.
Из тёплых вещей Феликса взяла в дорогу только две вязаные кофты — в июле она была уверена, что вернётся в Киев не позже осени.
— Ох, вы, путешественники, — рассердилась Антонина и вышла из комнаты, в сердцах хлопнув дверью.
— За ремнём пошла, — подмигнул Порфирьич. — Сейчас пропишет ижицу. У Тоньки рука — ого-го, и сыновья, и мужик её порядок знали. Тоньке слово поперёк — не моги.
— Вот, надень, — Антонина вернулась с брезентовым плащом и протянула его Феликсе. — Муж мой носил. Тепла от него немного, но хоть от ветра поможет. Ну, все, что ль, готовы? Хватит рассиживаться, вставайте.
Замызганный, в угольной саже и копоти, «Первомай» отвалил от пристани «Тетюши» с двухчасовой задержкой. По военному времени эти два часа и опозданием не считались. Прощаясь, Феликса и Гитл махали руками Антонине, пока могли разглядеть её на дебаркадере.
— Хорошие здесь люди, — сказала Гитл, помолчала и всё же добавила: — Но приехали мы сюда зря. Уже давно могли бы жить с Исей.
Феликса промолчала, и Гитл ушла на нижнюю палубу. Там, с подветренной стороны, укрывшись всем, что было у них из тёплой одежды, устроились её дочки и внучки. Небо наливалось сырой холодной тяжестью, ветер рвал тонкую ткань облаков, проносил её серой пеленой над выцветшим флагом, бившимся на корме. «Первомай» старательно шлёпал колёсами и кое-как двигался вперёд, против ветра и против течения. Тетюши уже скрылись в серебристо-серой мгле. Вскоре русло Волги вильнуло вправо, и с палубы можно было разглядеть только небольшие незнакомые левобережные сёла.
Почти месяц прошёл с тех пор, как Феликса узнала, что Илья служит в армии, и написала ему. Потом она отправила ещё два письма, но ответа от мужа получить не успела. Накануне отъезда Феликса зашла на почту и попросила, если будут для неё письма — не отсылать их назад и не выбрасывать, подождать, когда она пришлёт свой новый адрес. Появится же когда-нибудь у неё какой-нибудь адрес.
Под вечер «Первомай» вошёл в устье Камы. Только теперь, на пароходе Феликса почувствовала, до чего устала за месяц в Тетюшах. Она бы не заметила этого, если бы «Первомай» шёл в Киев, если бы не увозил её прочь, надолго, на годы, может быть, навсегда.
Феликса спустилась на нижнюю палубу, но нашла только Петьку, которого оставили охранять вещи. Оказалось, что Гитл за это время отвоевала у команды кают-компанию, чтобы семья могла хотя бы ночевать в тепле.