— Боже мой, — прошептал Ребрик, — всего лишь весной, простите… Невероятно. Столько всего с тех пор, а ведь только полгода. Что вы тут делаете?
— Мне нужна прописка, — коротко ответила Феликса.
— Но вы работаете?
— И мне нужна работа.
— Рассказывайте, — велел Ребрик, крепко взял Феликсу за руку и потащил вверх по лестнице. — Рассказывайте коротко. Где ваш муж?
Он привел её к приёмной замначальника областного управления милиции и, не дослушав, сказал: «Ждите здесь, мне всё ясно. Ждите, никуда не уходите. Никуда, понятно?» — Ребрик взглянул на часы, покачал головой и открыл дверь приёмной. — Вас вызовут.
Но Феликсу не вызвали. Несколько минут спустя Ребрик вернулся, складывая пополам лист бумаги.
— Всё оказалось ещё проще, — он отвел её в сторону и отдал бумагу. — Это записка начальнику управления пожарной охраны города. У них три четверти состава мобилизованы, людей не хватает, и негде взять. В город свезли десятки предприятий, за противопожарной охраной следить некому, заводы горят, простите за прямоту, как спички наркомлеса, то есть через день. Завтра утром найдите начальника управления, по этой записке он вас устроит. А там уже решите с карточками и с пропиской.
— Спасибо вам, — растроганно поблагодарила Феликса.
— Не за что, пустяки, — отмахнулся Ребрик. — Извините, должен бежать, бригада артистов ждёт на вокзале погрузки, еле выбил для них вагон. — Он ещё раз осмотрел Феликсу и печально покачал головой. — Аттестат получаете?
— Что? — не сразу поняла Феликса. — Нет.
— Я так и думал. — Ребрик достал кошелёк и, порывшись, протянул ей несколько купюр. — Держите. Здесь сто рублей, день-два продержитесь, а там и карточки получите.
— Я не возьму, — отшатнулась Феликса. — Мне нечем возвращать.
— Ещё как возьмёте! Вернёте в Киеве. Вам дочку кормить нужно, а не в очередях за документами целыми днями стоять. Берите, ну! — и только когда Феликса взяла деньги, Ребрик спросил:
— Вы Мишу моего помните?
— Конечно, — улыбнулась Феликса. — Он же был с вами в цирке.
— В начале лета жена повезла его к родителям в Шепетовку. Немцы заняли город уже пятого июля, а я ждал их в Киеве до последнего. Ни письма, ни телеграммы. Как думаете… — Ребрик хотел ещё что-то спросить, но вздохнул и махнул рукой. — Будьте здоровы и берегите дочку.
Как удивительно прозвучало «вернёте в Киеве» в этом коридоре, в двух тысячах километров от Украины. Когда ещё они увидят Киев, если немцы уже подходят к Москве?..
Начальника управления пожарной охраны Феликса застала на месте ранним утром. Он просмотрел записку, пожал плечами и спросил: «Вы что, прежде работали в нашей системе? Знакомы с пожарным делом?»
— Нет, никогда, — честно ответила Феликса и подумала, что если он сейчас её выставит, то, пожалуй, будет прав. — Мой муж работал в военизированной пожарной команде.
— Значит, завтраки для пожарных вы готовить умеете. Это может пригодиться. А кем вы работали? Где?
— Я спортсменка.
— Я сам спортсмен, когда нужно бежать за получкой. Работа у нас тяжёлая и опасная, понимаете вы это? Вот, на Девяносто восьмом заводе опять… Пойдёте на Девяносто восьмой?
— Пойду, — не задумываясь, согласилась Феликса.
— Пойдёт она, — сердито хмыкнул пожарный. — Вы знаете, что такое Девяносто восьмой? Это пороховой завод. Вы хоть представляете, что такое пожар на пороховом заводе? Год назад мы только самых опытных брали в заводскую команду, через день отрабатывали чрезвычайные ситуации, раз в месяц проводили учения. Спросите меня, где они теперь: двести пятьдесят человек ушли на фронт и ещё сто восемьдесят отправлены в Москву и в Ленинград. Так что готовьтесь, отдыхать не придётся. Вы откуда эвакуированы?
— Из Киева.
— Украина, значит. У нас Днепропетровский магниевый, Горловский коксохим и азотный из Днепродзержинска сейчас разворачиваются, но они со своими пожарными командами приехали, а на Девяносто восьмом некому работать. Поэтому сделаем так: через час из управления на завод пойдёт машина, поедете на ней и на ней же вернётесь. Я дам вам направление, постарайтесь за день всё решить.
— Это далеко? — услышав про машину, спросила Феликса.
— Достаточно далеко. Вы где сейчас живете?
— В Солдатской слободе с трёхлетней дочкой.
— Ну вот, а завод в Кировском районе, это Закамск. Десять лет назад там нетронутый лес стоял. Придётся вам с дочкой перебираться. При заводе, кажется, есть ясли или что-то в этом роде, точно не знаю. Выясните на месте…
Феликса вернулась усталой и возбуждённой. За городом, в лесу, на огромных вырубках, частью в недавно построенных цехах, частью под открытым небом разворачивалось гигантское производство. Завод работал и строился одновременно, а рядом с ним возводили барачный посёлок. Тем же вечером она сказала хозяйке, что нашла работу и переезжает в Закамск.
— Вот ты меня огорошила, — огорчилась та, — мы к вам только привыкать начали. Скучно нам вдвоём с дедом. Да что уж теперь…
Брать деньги за жильё старуха отказалась, но и Феликса не хотела уезжать, не отблагодарив хозяев. Утром она вымыла в доме полы и побежала на Сенной рынок. Помидоров, конечно, не было, она и не надеялась их достать, и на мясо той сотни, что дал ей Ребрик, не хватало, но картошку, сушёные грибы, сметану и остальное Феликса с рынка принесла. В этот день на обед у стариков был украинский борщ с грибами.
— Ты смотри, старая, чё хохлуха-то наварила, — изумился дед, и это была первые его слова, услышанные Феликсой за все дни, прожитые в его доме. — Ты мне тоже такое готовь.
— Брюху волю дай — города выест, — отшутилась бабка. — Эдакие разносолы на стол каждый день не ставят. Знаешь, у них как? — отложив ложку, она продекламировала:
Во стольном городе во Киеве
У славного князя Владимира
Было пированье — почестный пир,
Было столованье — почестный стол.
И на многи князи, бояра,
И на русские могучие богатыри,
И на гости богатые…
После обеда богатые гости, Феликса и Тами, уехали в Закамск.
Двухэтажный барак, построенный в последнее предвоенное лето, серел потемневшими за зиму некрашеными стенами. Через поплывший густой осенней грязью двор жильцы бросили несколько досок и шагом цирковых гимнастов пробирались по ним от деревянного тротуара улицы к единственной входной двери — двоим тут было не разойтись. Под сбитым на скорую руку навесом валялись сосновые чушки — дрова каждая семья колола сама. Деревянные перегородки между комнатами строители оставили неоштукатуренными, даже щели законопатили не всюду. Худые стены заклеивали чем придётся, пустив на обои школьные карты, обрывки заводской упаковочной бумаги, старые газеты — всё, что попадало под руку. Спустя недолгое время на лохмотьях отплывшей в прошлое мирной жизни, на статьях и карикатурах проступили пятна смолы. Молодой запах сосны пробивался сквозь дух жилья и холодную горечь застарелого табачного дыма.
Барак не засыпал никогда. Круглые сутки, ночью и днем по половицам коридоров и ступеням лестницы бухали тяжёлые сапоги рабочих, уходивших в ночную смену и в дневную — заступавших на суточные дежурства.
Посёлок сперва строился по плану, и строгие линии этого плана просматривались в прилегавших к заводу кварталах. Вдоль фасадов жилых бараков тянулись тротуары шириной в три доски, соединявшие жильё с главной конторой заводоуправления и заводскими службами. Но производство разрасталось, по свежим вырубкам уходило в глубь леса, и посёлок тянулся следом за ним. Львиную долю работы здесь выполняли заключённые: валили деревья, поднимали стены заводских цехов, строили и сам посёлок. Их пригоняли утром колоннами, с собаками, под охраной и уводили уже в темноте. Всякий раз, глядя, как ведут на работу арестантов, Феликса думала, что привезли этих людей в леса, за Каму, против их воли, а она приехала сама, но и её доброй воли в этом решении не было. Только и разницы между ними, что идет она не по центральной улице посёлка под рвущий воздух лай овчарок, а сама по себе, одна и по тротуару.
С началом войны в Закамск вывезли четыре ленинградских завода. Оборудование монтировали в недостроенных ещё цехах, рабочих поселили в палатках, и несколько бригад зеков бросили срочно строить бараки — до зимы оставались считаные недели.
Пришлось бы и Феликсе с Тами встречать зиму в палатке, но тут им неожиданно повезло: за день до их приезда мобилизовали и отправили в Молотов, в военкомат, очередную группу рабочих Порохового завода. В их числе были двое пожарных. Освободившаяся комната ещё оставалась за заводской пожарной охраной, её не успели никому передать, и когда Феликса пришла устраиваться на работу, комната, словно специально, поджидала именно её. Была она угловой, холодной, с двумя окнами: одним фасадным и ещё одним — на торцевой стене. Прежние жильцы, не слишком заботясь об эстетике барака, заколотили большое фасадное окно досками, снаружи и изнутри, оставили только одностворчатое торцевое. Барак примостился на отшибе посёлка на самом краю леса, и за оставшимся окном, совсем близко, так, что казалось, рукой можно дотянуться, стояли мокрые тёмно-рыжие стволы сосен с палевыми подпалинами.
Комната оказалась не только холодной, но и маленькой, больше трети её занимала кровать, отзывавшаяся на каждый шаг брюзгливым дребезжанием панцирной сетки. Феликса получила на заводском складе матрац, тощее одеяло и огромную перьевую подушку.
— Чистый пух. Из реквизированных, поди, к нам попала, — подмигнул крепенький седой кладовщик. — Это тебе по блату. Чтобы слаще спалось.
Выдали и спецодежду — пошитый из брезентовой ткани безразмерный ватный комбинезон пронзительно яркого красного цвета, к нему сапоги и обычную стеганую телогрейку. Феликса не привезла тёплых вещей, так что рабочая форма стала и повседневной её одеждой. У Тами тоже не было зимней одежды, но тут Феликса решила не ломать голову, всё равно в Закамске она ничего бы на ребёнка не нашла. Красный комбинезон был настолько велик, что в нём запросто помещались двое — и она и дочка.