Два с половиной года она вспоминала этот двор и эту дверь, представляла, как потянет на себя деревянную ручку, как туго подастся, но потом уступит её усилиям металлическая пружина. Пружина станет последней силой, которую придется преодолеть. Ей самой эти мечты казались глупыми, они и были самым глупым и самым простым из всего, о чем она мечтала.
— Мы вернулись! — сказала Феликса Тами. Наконец она могла это сказать.
Они поднялись по лестнице, дверь в квартиру была заперта. Так и должно было быть. Феликса несколько раз толкнула дверь, проверяя, прочно ли держится замок.
— Придётся ломать. Подожди меня здесь, — велела она Тами. — Пойду поищу что-нибудь.
Феликса ещё раз ударила по деревянному полотну, и дверь неожиданно распахнулась. В проёме стоял лейтенант в гимнастёрке с закатанными рукавами.
— Ну, чего ломишься? Чё надо? — грубо спросил он.
— Я тут живу, — едва выговорила Феликса. Слишком уж очевидным опровержением её слов был домашний вид этого уверенного в себе офицера.
— Квартира занята генералом Пастуховским, — отчеканил лейтенант и хотел закрыть дверь, но из глубины квартиры, из комнаты, которая была их спальней, послышался женский голос.
— Что там, Пахомов? Мебель привезли?
— Нет! Пришла тут… Какая-то.
— Послушайте… — Феликсе казалось, что ещё можно договориться. Наверняка, генералу без труда найдут другое жильё, действительно свободное. А это ведь её законная квартира, кто угодно может подтвердить.
В глубине хлопнула дверь, раздались шаги, и по стенам метнулось красное пятно — так сперва показалось Феликсе. Широкоскулая тетка, невысокая, но крупная, встала за плечом лейтенанта. Поверх гимнастёрки на ней был халат Феликсы, когда-то подаренный Ильёй, тот самый, муаровый, расшитый бордовыми цветами.
— Что ей надо?
Феликса молчала, не могла отвести от неё взгляд. Меньше всего в эту минуту ожидала она увидеть свой халат.
Женщина заметила это и довольно усмехнулась.
— Говорит, будто хозяйка этой квартиры, — поморщился лейтенант.
— Какая ещё хозяйка?.. — презрительно сощурилась тётка, но тут поняла все — и что значило появление Феликсы, и почему она так внимательно смотрела на её одежду. — Пошла вон, сука! — выкрикнула она, и дальше вопила, уже не останавливаясь, швыряла в дверной проём слова, выбирала потяжелее, сама, кажется, не чувствуя их смысла. — Вон пошла! Я тебя под трибунал!.. Ты знаешь, с кем?.. Да ты понимаешь, куда?! В двадцать четыре часа! За воровство! За шпионаж! Люди кровь!.. Мы — кровью! По окопам! Под пулями!.. Смелая, да?! Немцев где прятала?! Сама куда?!..
Лейтенант захлопнул дверь, и, ещё не придя в себя, Феликса почувствовала, что кто-то дёргает её за рукав. Управдом Коржик словно ниоткуда, из воздуха, из пыли и влаги возник на лестничной площадке у неё за спиной.
— Квартира передана генералу законно, — тускло пробубнил управдом. — На основании решения.
— А мне теперь куда идти? — обернулась к нему Феликса, и водянистые глаза Коржика спокойно встретили её взгляд.
— Пишите заявление в горисполком, гражданка. Вам подберут новую жилплощадь.
Чёрт его знает, что он тут делал и как жил при немцах, подумала Феликса, но не изменился Коржик ничуть. Они были знакомы несколько лет, но вот она лишилась квартиры, не без его участия, скорее всего, и тут же стала безликой гражданкой.
— Пойдёмте, — Коржик ещё раз потянул её за рукав телогрейки. — Нечего тут стоять.
Он пропустил Феликсу вперед и следом за ней вышел во двор.
— А дочка ваша выросла, — уже совсем другим, живым, как будто даже заинтересованным тоном сообщил он. — И на отца стала похожа. Он мне ключики не сдал, когда уходил. Я предложил сдать ключи, а он отказал. Пришлось потом замок менять…
— Он не приходил? Летом сорок второго Илюша сюда не приходил? Вы его не видели?
— Чего я только тут не видел летом сорок второго, — потёр затылок управдом. — Нет, мужа вашего здесь не было. Квартиру занимал немецкий офицер, из интендантов. Бывал тут редко, больше в разъездах, так что жилплощадь чаще простаивала. Видите, даже ваши вещи новым жильцам достались.
И это он успел заметить, без злости, уже безразлично подумала Феликса.
Через подворотню во двор въехал тентованный «студебеккер» и дважды коротко просигналил. Застёгивая на бегу гимнастёрку, из подъезда выскочил лейтенант Пахомов. Генералу Пастуховскому привезли мебель.
Феликса с Тами направились к подворотне, а Коржик, хотя никто от него помощи не ждал и нужды в ней не было, подошёл к машине, проследить за разгрузкой.
— Что, и правда они жили в этой квартире? — спросил управдома лейтенант.
— Жили, — безразлично кивнул Коржик.
— Так, может, Пастуховскому другую квартиру подобрать? Есть же в доме свободные, а ему всё равно?
— Гляди вон, стол уронят, — казалось, управдом уходил от ответа, но, когда стол поставили на землю, так же меланхолично продолжил. — Свободных квартир в доме нет — до войны все были заселены. Ты мне под расписку вручил распоряжение выделить генералу эту жилплощадь, и я выполнил. Если будет новое решение — выделим другую. Только, я тебе скажу, генеральская дамочка за те тряпки удавится, ни за что их не вернёт. А чтобы власть свою показать, она и квартиру отдавать откажется. Я таких знаю.
Лейтенант тряхнул головой — Коржик был прав.
— Командуй, чтобы стол заносили. Накроете, встретите генерала хлебом-солью, водочку поставите, и заживёт командир Красной армии на новом месте. Сыто и счастливо.
— И она теперь куда?
— Разберётся. У неё знакомых полгорода. Не пропадёт.
Киев требовал расчёта и откладывать расплату не желал. Город брал с Феликсы дань за годы отлучки, за то, что уехала, когда его жгли и уничтожали, за то, что переждала войну пусть в голодном, но безопасном тылу и не погибла под бомбами на Днепре. Она задолжала безмерно, отдала всё, что у нее оставалось, и не жалела о потерянном — плата за жизнь её и дочки высокой быть не могла. Но оставался ещё один долг, взыскать который предстояло теперь ей — без него расчёт не будет полным.
Феликса покинула двор, ставший ей чужим всего за час, и повернула в сторону Кловского спуска. Ночевать она решила у Иры Терентьевой, если Ира в Киеве, если она дома, если её дом не разрушен. Прежде Феликса не сомневалась ни в себе, ни в городе, но этот новый Киев, встретивший её немецкой бомбежкой, стал опасен во всём, и она едва поверила себе, увидев знакомый дом на Печерской площади целым.
Двери квартир на втором этаже были распахнуты, по коридору, переговариваясь, бродили какие-то люди, а в комнате, где жили Ира с матерью, на покатом полу в полумраке спали несколько человек.
— А где хозяйка квартиры? — оглядевшись, спросила Феликса.
— Нет тут теперь хозяев, — из угла комнаты лениво ответил ей мужской сиплый голос и закрякал: — В Берлине уже гуляют, по площадям и бульварам столицы Германии.
— Она же тут с мамой жила…
Ни кровати, ни другой мебели Феликса в комнате не видела. Только под окном, рядом с кучей тряпья, валялись какие-то деревянные обломки. Чем они были прежде, тумбочкой или комодом, понять было невозможно.
— Если не ушли вовремя из города, не спрятались в каком-то селе, значит, угнали с остальными в Германию. Тут в последние дни такое творилось…
— У неё мама лежачая была.
— И лежачих поднимали. И мёртвых… Да хорош уже болтать, видишь, спят люди — утром разбираться будешь. Или ложись, или дальше топай.
Идти Феликсе было некуда, в городе начинался комендантский час. Пришлось сгрести ветошь, валявшуюся у окна, и устроить из неё постель. Воздух в комнате был выстужен, комки тряпья впивались в спину, но нечеловеческая усталость свалила и её, и Тами. Феликса уснула мгновенно.
Она проснулась первой, ещё до рассвета. Лежать было неудобно, Феликса села, привалившись спиной к стене, и, задрёмывая время от времени, обдумывала, как быть дальше. Оставаться здесь и ждать Иру она не могла — если та в Киеве, то рано или поздно они встретятся. Теперь же Феликса должна была срочно найти жильё и работу. В горисполкоме работу ей найдут, в этом она не сомневалась, но где они с дочкой проведут следующую ночь? О квартире в разрушенном городе не приходилось даже мечтать. И отдельную комнату ей никто не даст — хорошо, если найдётся койка в общежитии на первое время. А там будет видно.
Феликса сидела, укрыв ноги обрывком зимнего пальто. Похожее пальто когда-то носил Илья, оно было тесно ему в плечах и однажды треснуло, разошлось по шву под рукавом…
Феликса ясно и отчётливо помнила тот морозный день. Они шли через парк к домику на Караваевских дачах, и вдруг на снегу язычком яркого пламени мелькнул беличий хвост. Илья слепил снежок, бросил, но промахнулся. Белка метнулась к стволу старого дерева, раскинувшего ветви над аллеей. Илья швырнул ещё один снежок, снова промахнулся, и рыжая беличья шкурка затерялась среди веток.
— Белку нужно в глаз бить, — засмеялась Феликса. — Теперь она в старости правнукам станет рассказывать, как полдня тут крутилась, а ты не смог по ней попасть.
— Какая-то хвастливая у тебя белка оказалась. — Илья пошел вперёд, высматривая, не мелькнёт ли вверху рыжее пятно. — Пусть только покажется.
— Ну-ка стой, — крикнула ему вслед Феликса. — Что у тебя на спине?
— Что там? — спросил Илья, не останавливаясь. — Белка спряталась?
Феликса догнала его, схватила за рукав.
— Ну вот! У тебя пальто лопнуло. Идём домой, зашью.
И она всё зашила аккуратно и надёжно, так, что ткань нигде не тянула и не морщила. Но оно всё равно было тесным, и на следующую зиму купили новое.
Окно в комнате Иры выходило на базарную площадь, на восток. Когда за Днепром встало солнце, Феликса вывернула обрывок пальто наизнанку. Под рукавом отчётливо виднелись аккуратные стежки. Феликса с детства хорошо шила, это у неё от матери. Если бы не спорт — работала бы портнихой.