Активное участие в этой работе принимали эмигранты, различные антисоветские националистические организации типа НТС, и особенно ОУН.
Чтобы убедиться в правильности своих подозрений, мы стали целенаправленно ориентировать людей на получение подробных данных о каждом случае анкетирования, о конкретных вопросах, об иностранцах их задающих и т. п. Очень скоро нам удалось не только создать коллекцию опросных анкет, но и был составлен список лиц, принимавших в них участие. То есть — агентуры противника. Многие заграничные «соотечественники-доброжелатели» показали себя с истинной стороны. Сомнений в том, что это был новый метод сбора разведданных, не было.
Совсем недавно мне в руки попалось интервью Эрнста Эрлау (Ernst Uhrlau), бывшего директора БНД (западногерманская разведка), который с гордостью рассказывал о своем нововведении, о внедренном им анкетировании граждан соцстран. Речь шла в основном о Восточной Германии, но понятно, что и граждане СССР также не оставались без внимания во всех странах.
«…Когда я начал работать в немецкой разведке, наши службы оценивали восточногерманский режим как стабильный. Но я бывал в ГДР, и мое впечатление и от этой страны, и от Польши, например, что эти страны куда ближе к коллапсу, чем к стабильности. Поэтому я решил прибегнуть к системе анкетирования. Конечно, это не был полностью социологический подход, потому что мы не могли выбирать наших респондентов. Мы составили анкету примерно из 20 вопросов, включая бытовые условия, снабжение, возможность ездить за рубеж, социальную жизнь (дружба и т. д.). От этих вопросов мы переходили к собственно политическим темам, но мы не раздавали анкету для ответа в письменном виде, а проводили неформальные устные опросы.
Люди, которые нам отвечали, не подозревали, что эти данные потом обрабатывались нашими спецслужбами. Каждые шесть месяцев мы получали результаты примерно 600 опросов. И результаты сообщались правительству, парламентским институтам, занимавшимся Восточной Германией, а также нашим британским, американским и французским союзникам. Я лично передавал их в Елисейский дворец в сопровождении руководства французских спецслужб. А также в Белый дом и на Даунинг стрит. Такие опросы проводились впервые за сорок лет. Мы хотели понять, возможны ли изменения и стоит ли восточногерманский режим на солидных ногах».
Кстати, я предыдущий абзац написал задолго до ознакомления с откровениями Эрлау. Я понимаю, что спецслужбы противника получали, таким образом, определенный оперативный результат, но и нам, после накопления необходимого количества данных, удавалось без ошибок определять, кто из принимающих советских граждан иностранцев, зарубежных фирм связан со спецслужбами.
База данных КГБ об агентуре противника, как вы поняли, существенно пополнилась после нововведения Э. Эрлау.
Кстати, многие вражеские пособники уже давно вернулись в Россию, и я не думаю, что они стали больше любить нашу страну, а враги наши сняли их с крючка. Интересно, чем они занимаются сейчас?
С большей степенью результативности мы стали выявлять вербовочные подходы к советским гражданам, предупреждать провокации против них, целенаправленно ориентируя выезжающих за рубеж на новые методы деятельности спецслужб, разрабатывать иностранцев.
В каждом управлении-отделе или отделении местного органа КГБ СССР существовало подразделение или сотрудник, работавшие «на канале выезда».
Но не во всех регионах страны одинаково целеустремленно и грамотно работали на этом направлении. Некоторые работники, выезжавшие в загранкомандировки в составе различного рода коллективов, воспринимали такие поездки не как высокое доверие, а как поощрение. И, естественно, при таком подходе сложно было ожидать от них серьезных оперативных результатов. Чаще всего по возвращении они нам скромно отвечали: «Ничего интересного выявить не удалось!». Не верить мы не могли.
На определенном этапе накопление оперативных материалов и их целенаправленная обработка позволили нам не только усовершенствовать систему получения данных о противнике, но и разработать критерии оценки качества разведывательной и контрразведывательной работы выезжавших за рубеж оперработников, агентов и доверенных лиц, а значит, и направлявших их местных органов КГБ.
Зная маршрут, например, туристической группы, мы с большой степенью вероятности могли предсказать, с чем сталкивался оперработник, что он видел по пути следования, с кем из иностранцев и бывших советских граждан он общался и др. И, таким образом, из представленного им отчета четко просматривались и уровень его общей и оперативной подготовки, старательность в выполнении задания и даже его честность.
Все чаще на места стали уходить подписанные на уровне руководства ВГУ разгромные распоряжения типа: «В связи с отсутствием в работе Х. конкретных оперативных результатов во время его поездки в…, считаем в дальнейшем нецелесообразным направление его в заграничные командировки».
Эта бирка становилась преградой не только для последующих загранпоездок, но и для должностного роста «отдохнувшего за рубежом» нерадивого и, как правило, не рядового сотрудника.
Результаты превосходили все наши ожидания. В КГБ — УКГБ по вопросам работы на выезде стали проводиться совещания руководства, создавались специальные комиссии, Советы, за выезжающими за границу оперработниками закреплялись опытные наставники, стали практиковаться направления их на подготовку в Москву к нам в отдел и т. п.
Возросло количество серьезных оперативных сигналов, материалов, по которым заводились дела оперативного учета и т. п.
Работников 13-го отдела стали приглашать для оказания помощи в местные органы госбезопасности. Приходилось бывать в местных органах госбезопасности и мне. Так, в составе проверочных комиссий Инспекторского Управления КГБ СССС под руководством генерал-лейтенанта С.В. Толкунова пришлось побывать в обкоме КПСС в Свердловске, где нас принимал Первый секретарь обкома Б.Н. Ельцин, а также в Челябинске.
Бывая «на местах», я не ставил своей задачей выискивать негатив, больше занимался передачей опыта и поиском нового. Выступал там с докладами на серьезных совещаниях. Проводя занятия с сотрудниками, старался учиться у них. Каждая поездка обогащала новым опытом и знаниями. Складывались добрые личные отношения с оперсоставом и руководителями выездных подразделений.
Хорошим подспорьем была профилактическая работа с руководителями самого высшего уровня. Здесь надо отдать должное мужеству начальника 13-го отдела В.М. Прилукова.
Генерал-лейтенант Прилуков Виталий Михайлович родился 25 февраля 1939 г. в г. Казани. Член КПСС с 1964 г. Окончил авиационный техникум и Пермский политехнический институт (1963). В 1963–1973 гг. — на выборной комсомольской и партийной работе. Последняя должность — секретарь комитета КПСС Ленинского района г. Перми.
В органах госбезопасности с 1973 г. Окончил двухгодичные курсы по подготовке руководящего состава при Высшей школе КГБ СССР.
С 1975 г. — на службе во Втором главном управлении КГБ СССР. В 1980–1982 гг. — начальник 13-го отдела. С 1982 г. — заместитель начальника Управления «П» (экономического) Второго главного управления КГБ СССР, в октябре 1982 г. преобразованного в 6-е Управление КГБ СССР, с апреля 1986 г. — первый заместитель начальника этого Управления.
Принимал участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. В июне 1987 г. назначен начальником Управления КГБ по Ленинградской области, в апреле 1989 г. переведен на должность начальника Управления КГБ по г. Москве и Московской области, с 16 марта 1991 г. по совместительству стал заместителем председателя КГБ СССР.
Член Коллегии КГБ СССР (23 мая 1987 г. — август 1991 г.).
Освобожден от должности Указом Президента СССР от 28 августа 1991 г. № УП-2473 за поддержку ГКЧП. Народный депутат РСФСР (1990–1993), член Комитета Верховного Совета РФ по вопросам законности, правопорядка и борьбы с преступностью. Один из создателей АОЗТ «Российская национальная служба экономической безопасности».
Вспоминаю нашу с Виталием Михайловичем профилактику одного из руководителей КГБ среднеазиатской республики.
Руководители республиканских Комитетов госбезопасности периодически проходили стажировку в подразделениях Центрального аппарата. Вся стажировка обычно сводилась к дружеской беседе за рюмкой чая с начальниками отделов и Управлений.
Барски рассевшись в кресле, гость Москвы, обсудив мировые проблемы и перемыв кости общим знакомым, наконец, только не похлопывая по плечу, по-отечески снисходил до вопроса: «Ну, Виталий Михайлович, как там наш Комитет выглядит на общем фоне?». Уровень стажеров, их начальственная, а часто и национальная спесь и обидчивость не всегда позволяли даже начальнику отдела Центрального аппарата откровенно говорить с ними о недостатках.
На этот случай нами была предусмотрена домашняя заготовка.
Я предварительно готовил обобщенный критический материал о работе этого местного органа с конкретными цифрами, примерами, фамилиями выезжавших сотрудников и др. Для ответа на вопрос гостя, Виталий Михайлович брал телефонную трубку и, дав команду подобрать материалы по данному Комитету, приглашал меня на доклад.
Я, по-армейски щелкнув каблуками, вытаращив от усердия глаза, как бы не зная высокой должности важного гостя, не стесняясь в выражениях, докладывал начальнику, что «видимо, в соответствующем КГБ не понимают важности работы на канале выезда, не представляют, во что обходится государству поездка каждого работника… и т. д. и т. п. Вот, например, тамбовским управлением, равным по количеству сотрудников лишь одному из многих областных управлений данного КГБ республики, за год сделано…» Сравнение, конечно, далеко не в пользу нашего важного гостя.
Прилуков меня демонстративно тормозит, успокаивает: «Ну ладно, ладно, Валерий Николаевич, спокойнее, без эмоций, не надо делать поспешных выводов…».
Уши гостя горят. Не привык он слышать критику.