Мало оказалось, как пел В. Высоцкий, «буйных»-инициативных.
А строй неопознанной бронетехники уже ревет и дымит в центре Москвы.
На одной из первых машин неожиданно поднимается российский триколор. Это теперь он государственный флаг, а тогда, естественно, он у меня, в частности, ассоциировался с царским, власовским, антисоветским флагом.
Напряжение нарастает. Колонна выруливает на Большой Каменный мост, приближается к Боровицкой башне… Напряжение нарастает. К головной машине направляется один из сотрудников 5-го отдела Службы для выяснения цели прибытия и принадлежности войсковой колонны. Офицер несет службу в милицейской форме. Стучит монтировкой по броне. В ответ — крепкий русский мат, с упоминанием «ментов поганых».
Через какое-то время с удивлением узнаем, что это оказывается пришла к нам на помощь техника 27-й отдельной мотострелковой бригады специального назначения КГБ СССР под командованием начальника Управления «СЧ» КГБ СССР (создано 17 апреля 1991 года), бывшего секретаря Парткома 9-го Управления КГБ, а еще раньше — командира Краснознаменного Кремлевского полка генерал-майора Коленчука И.П. И ее задача — усилить охрану Кремля. А флаг — это для конспирации. Ведь они также получали информацию только по радио, дикторы которого вещали чуть ли не о кровавых сражениях на улицах Москвы.
Кстати, генерал Лебедь также просил дать ему российские флаги, чтобы под их прикрытием через толпу защитников подойти вплотную к Дому Советов. Стереотипы мышления. Школа то одна. Только никто не подумал, как это будет выглядеть политически, как будет воспринято москвичами, нашей и зарубежной прессой.
Мы, не мешкая, открываем Боровицкие ворота.
По заранее распланированной и согласованной схеме каждый офицер спецназа знал, где должны стоять БТРы или танки его подразделения. Теоретически.
Но представьте: тяжелые танки заходят в Кремль. Помимо того что это исторический памятник государственного масштаба, это еще и наша «подшефная» территория. И мы, стараясь сохранить этот уникальный памятник, долго боролись, например, над уменьшением количества машин, въезжающих сюда. Каждый отобранный у номенклатуры пропуск стоил немалых нервов и крови В.А. Крючкову и Ю.С. Плеханову.
А теперь речь идет не о цэковских начищенных и отполированных «Волгах», «Чайках» и «ЗИЛах», а о БТРах и танках.
Земля дрожит, воздух превратился в сплошное облако выхлопных газов.
Танки планировалось разместить в Тайницком саду.
У косогора, который идет в сторону реки Москвы — прекрасные клумбы и газоны. Совсем недавно там трепетно выхаживалась каждая травинка. Я сам наблюдал, как женщины на коленях ползали, сажая там цветочную рассаду и сея траву. Потом прикрывали всходы какими-то мокрыми тряпочками, периодически поливали теплой водой и т. п. Тяжелейший труд. Но газон всегда получался очень красивый. И, конечно, танкам на нем было никак не место.
Тем более, что у танков есть одна маленькая особенность: плохая видимость у механика-водителя, да и у командира тоже. Это не широкое лобовое стекло автомобиля, а только смотровые приборы и щели, в которые много не увидишь. Какие там тротуары, газоны, да еще в условиях чрезвычайного положения… А что такое многотонная гусеничная машина, разворачивающаяся на мягком от жары асфальте? Правильно. Получается, чуть ли не метровая яма.
Поэтому, увидев, как вошли первые боевые машины и представив, что будет, если вся танковая колонна войдет в Кремль, мы поняли, что никто и никогда нам не простит этих разрушений. Напомню, что взвод — это три танка, рота — 12, а в батальоне 3–4 роты, то есть около 40 танков. Очень долго придется восстанавливать разрушенное.
Расположиться на территории Кремля мы разрешили только нескольким боевым машинам первого батальона, бронетехнику которого, помимо основного предназначения, предполагалось использовать для блокирования ворот Кремля на случай попыток несанкционированного прорыва на охраняемую территорию посторонних лиц, автомашин. Раньше мы в этих целях использовали тяжелые грузовики с бетонными плитами.
К счастью, за эти августовские дни подобных случаев не наблюдалось и каких-либо активных действий военнослужащие бригады не предпринимали.
Остальным же танкам и БТРам пришлось выстроиться на Манежной площади. Конечно, с точки зрения обывателя, это было не самым удачным решением, потому что на Манежной стало «ни пройти, ни проехать». Да и политически мы много проиграли. Но другого выхода у нас не было, а изуродовать Кремль мы не имели права.
Случались довольно занятные ситуации. Идет группа иерархов церкви. В расшитых одеяниях, красивых митрах… Тут же мимо марширует взвод спецназа. Обвешенные оружием, в полном снаряжении бойцы подковками высекают искры из кремлевских булыжных мостовых. А иностранцы — не дремлют. Ловят курьезность момента, радостно фотографируют и тех, и других!
Тогда я сделал один верный ход, который потом меня здорово выручил. Я уже рассказывал, что в середине 80-х в штабе охраны была создана группа видеодокументирования. Сейчас настал ее звездный час. Все события внутри Кремля и в его окружении были засняты и на этот раз: подход танков, их размещение, Конгресс, богослужение, свободные прогулки туристов, лежащие на дороге демократы и др.
Уже на первых допросах по делу ГКЧП эта пленка здорово пригодилась мне, потому что оспаривать то, что показывали ее кадры, было практически невозможно.
Да и на многие другие вопросы она давала однозначный ответ.
Кое-кто из чиновников, фактически поддержавших ГКЧП, бегавших по коридорам 14-го корпуса, старательно демонстрировавших поддержку «новой власти» и радостно снимавших портреты Горбачева, на допросах с перепугу убеждали следователя, что с самого начала событий они не разделяли идеи «путчистов». Но тогда следовал резонный вопрос: «Почему же вы в течение этих трех дней находились в Кремле?» На что они заявляли, что, мол, не могли уйти. Их якобы не выпускали: «…Мол, Комендатура Московского Кремля, и в частности полковник Величко, изменили пропускную систему…».
И тогда с помощью той же пленки я смог доказать, что ничего подобного не было. Допуск в Кремль граждан и автотранспорта не изменялся и производился в обычном порядке. Народные депутаты СССР и РСФСР имели право беспрепятственного прохода в Кремль через Спасские, Троицкие и Боровицкие ворота. Сотрудники партийных и государственных органов проходили в Кремль и из него по служебным пропускам. Каких-либо дополнительных пропусков не вводилось». Из материалов следствия по делу ГКЧП.
«19 августа с 10.00 до 14.00 в Успенском соборе проходило богослужение в связи с открытием Первого международного Конгресса соотечественников. 19 и 21 августа в Кремлевском дворце съездов проводились приемы в честь участников Конгресса и Съезда библиотечных работников. Кремль был открыт, и никто никого на его территории не удерживал» — это уже из протокола допроса.
Я полностью продежурил в Кремле весь первый день. 20 августа также оставался на посту. Мы решали много организационных вопросов по охране Кремля, по размещению, питанию и отдыху бригады спецназа; контролировали режим на объектах охраны и в Подмосковье и по стране.
Телефоны не умолкали. Постоянно поступала информация о происходящем в Москве и в стране, причем с разных сторон и из разных источников. Нужно было правильно реагировать, отделять истинную картину от желаемой кем-то, разумные действия от провокации.
Утром 20-го я отпросился у Ю.С. Плеханова съездить домой. Планировал поспать час-другой. Да и переодеться надо было. Эти дни я, приехав в Кремль без заезда домой, ходил в ливийской военной форме, только без погон и знаков различия. Она очень хорошо подходила для строительных работ, которые я вел в отпуске в Липецке, брюки, рассчитанные для боев в пустыне, для защиты от пыли и песка имели на щиколотках аккуратненькие завязочки и др. Надо было видеть мой «прикид» — оливковая форма с брезентовым поясом и «ПСМ» на боку. Только без головного убора. Несерьезные тропические «панамки» не пришлись мне по душе.
Надо отметить, что в те августовские дни в эфире Москвы безраздельно царствовало радио «Свобода», вещавшее прямо из «Белого дома». Вместе с другими мировыми средствами массовой информации «Свобода» распространяла не соответствовавшие действительности сенсационные сообщения о штурме и гибели людей «на баррикадах у Белого дома» и т. п.
Усердствовали, срывали голоса, энергичные и агрессивные дикторы «Эха Москвы» и Ко. Их передачи также были заполнены эмоциональными лозунгами, призывами и откровенной дезой. Инцидент на Садовом кольце, например, выдавался как начало штурма Белого дома.
Искусственное придание «путчистам» демонического облика имело тактическую цель: это была «гениальная психологическая стратегия Бориса Ельцина и его команды, которые… разыграли в мировом эфире драму столь высокого накала, что ГКЧП не выдержал, бежал», — пишет «Независимая газета» (12.09.1991 г.). То есть в кратчайший срок в стране и мире «путчистам» был создан такой убедительный образ «пугала», что они уже были не в состоянии его изменить.
Особо следует сказать об армии. Из Дома Советов, который очень быстро переименовали в «Белый дом», постоянно велись переговоры с военными властями разного уровня. Генерал-полковник Кобец, по его собственному признанию, «по нескольку часов не отрывал трубку от уха», получая информацию и даже частично регулируя, совместно с командованием МВО, движение военных колонн.
Сегодня во многих мемуарах авторы ссылаются на помощь многочисленных информаторов-инициативников, снабжавших якобы штаб обороны Дома Советов важной информацией.
Но ни в многотомных трудах Б. Ельцина и Р. Хасбулатова, ни в мемуарах демократических чинов более низкого ранга вы не найдете ни слова об информации, поступавшей к ним по каналах Центрального разведывательного управления США.
Только из американской печати, которой совсем наплевать, как это выглядит в глазах патриотов, мы узнаем, что Ельцину в это время активно помогала американская разведка.