Гришка вполне меня удовлетворял как компаньон, я понимала, что ни за что с ним не расстанусь, а это означало, что нам предстоит прожить вместе бок о бок лет десять. Соответственно, его взгляды на моих друзей имели для меня большой вес — ясно было, что если бы ему пришлось часто общаться с Эриком, эта ситуация была бы чревата постоянными конфликтами. Если бы среди моих поклонников выбор делал Гриша, то можно было не сомневаться, кого он выберет, — Володю он признал с первого взгляда. А вот к Вите, появившемуся у меня в квартире в первые осенние дни, он отнесся совершенно равнодушно — как к соседскому спаниелю Гоше.
Витя, конечно, не предупредил меня о приезде. Как-то утром в воскресенье раздался звонок, я открыла дверь, придерживая Гришу за ошейник — и на пороге стоял он, загорелый и сияющий, с огромным букетом гладиолусов.
Сперва я разозлилась, потом поняла, что сердиться на него бесполезно. Витя из тех зануд, с которым, по известному анекдоту, легче переспать, чем объяснить, почему нельзя. Чем больше его отвергаешь, тем больше он к тебе липнет, и ничего тут не поделаешь! В течение двух часов я пыталась объяснить ему, что я его люблю исключительно как друга… Тут может помочь одно — сказать мужику, что сам запах его тебе отвратителен, что тебе легче прикоснуться к дохлой лягушке, чем к нему, и у тебя в данное время есть любовник, который может дать ему сто очков вперед. В общем, смертельно оскорбишь его — и он, может быть, и уйдет. Но не могла я такое сделать с Витей — приходилось терпеть. К тому же мне не хотелось ему врать — я не такая правдолюбка, как Аля, но что-то от сестры во мне все-таки есть.
Когда мы прошли все еще раз по пятому кругу, оба были выжаты, как лимон; по лицу Вити стекали капельки пота — не от жары, хотя сентябрь выдался на удивление теплый. Вытирая лоб носовым платком, он вдруг сказал своим обычным тоном:
— Ну ладно, хоть сполоснуться в душе ты мне разрешишь? Я только что с «Красной стрелы» — хоть и не самый худший поезд, но все же…
Уж в этом я ему отказать никак не могла. Когда он отправился в ванную, я сделала себе кофе и уселась, чтобы слегка отдышаться. Увы, передохнуть мне так и не удалось — снова зазвучал дверной звонок. По тому, как злобно зарычал Гриша и шерсть встала дыбом у него на загривке, я поняла, что этот новый посетитель — Эрик. Тут мне самой в пору было ощетиниться: ну и ситуация!
Я совсем позабыла, что мы с Эриком договорились сегодня пойти на выставку в одной из модных московских галерей.
Прежде чем отворить ему дверь, я закрыла Гришу в маленькой комнате. Эрик, элегантный до невероятия, склонился надо мной и нежно поцеловал в щечку; с каждой нашей встречей его поцелуи становились все нежнее и ласковее, он как бы поддразнивал меня — и это меня пугало. Вернее, пугала меня моя собственная реакция: все последние годы мы с Витей чуть ли не каждый день занимались сексом, и несмотря на всю мою отчаянную решимость жить одной и ни с кем не связываться, ночами я изнывала от желания и вспоминала Алину пациентку Настю, готовую изнасиловать всю мужскую палату. Что бы там ни творилось на высших уровнях нашей психики, физиология есть физиология.
Так вот, Эрик, выпрямляясь и слегка кося глазом на дверь, за которой заперт был Гришка, вдруг застыл. К таким знакомым лаю, рычанию и скулежу примешивался еще один звук, который не должен раздаваться в квартире одинокой женщины в субботнее утро, даже позднее — лилась вода в душе.
— Что это? — спросил он меня, вопросительно изогнув одну иссиня-черную бровь; за такие брови многие знакомые мне девушки отдали бы очень многое, в том числе и честь.
— Ты понимаешь, это ко мне заехал в гости мой бывший муж… Он с дороги, только что из Питера, и попросил разрешения помыться…
Я и сама понимала, как беспомощно это звучит. Вторая бровь Эрика тоже поплыла вверх, но он промолчал; пауза затянулась, и, как на сцене, в самый подходящий момент наступила кульминация — из ванны появился Витя.
Я готова была его убить! Вальяжный, в самом шикарном своем халате, который он умудрился протащить ко мне контрабандой в маленькой дорожной сумке, с мокрыми волосами, он ослепительно улыбался и весь сиял — другого слова не подберешь.
С протянутой рукой он подошел к Эрику, и мне ничего другого не оставалось, как их познакомить:
— Это мой бывший муж, Виктор Костенко, а это — Эрик Хачатрян, частный детектив: он занимается расследованием обстоятельств смерти моей старшей сестры.
— Очень приятно, — проговорил Витя, энергично тряся руку Эрика.
— Очень приятно, — ответ Эрика, вроде бы вежливый, прозвучал так, как будто он посылал моего бывшего на все буквы алфавита сразу.
Мне казалось, что это происходит не наяву, просто я наблюдаю за инсценировкой анекдота про мужа и любовника в телевизионном «Городке»… Наконец, опомнившись, я заявила:
— Извини, Витя, мы с Эриком уже давно договорились пойти на вернисаж… Боюсь, что мне придется тебя выгнать. Или сделаем так: мы пойдем, а ключ ты потом отдашь моему соседу Грише, в четырнадцатую квартиру.
Эрик слегка приободрился, но Витю нелегко выбить из колеи — так же, как и вытолкать из квартиры.
— Дорогая, я не знал, что ты торопишься… Но ничего страшного, я тебя долго не задержу. Вот только обсохну — и мне надо ехать по делам. Если бы ты угостила меня чашечкой кофе, я был бы тебе очень благодарен…
— Нам некогда ждать, — отрезала я, но неожиданно меня подвел Эрик: он решительно уселся на софу и объявил:
— Ничего страшного, если мы задержимся — хоть хепенинг ожидается с утра, но эта богема встает только к обеду…
— Что такое «хепенинг»? — живо заинтересовался Витя.
Эрик открыл рот, чтобы ответить, но тут уж я сорвалась с цепи:
— Это когда голые мужики, совсем как ты, но без купальных халатов, бегают на четвереньках и лают, как Гриша, — и с этими словами я удалилась на кухню.
Я была уверена, что в мое отсутствие бывший супруг и новый поклонник будут настороженно изучать друг друга. На стороне Эрика — потрясающая внешность, Виктор силен своим опытом, наглостью и деньгами… Может быть, они подерутся? Два самца в схватке за женщину… Не выпустить ли мне к ним Гришу — он создаст, конечно, жуткую суматоху, но это сможет разрядить обстановку.
Минут через двадцать я вплыла в гостиную, толкая перед собой сервировочный столик с кофе и яичницей. Я была так зла, что даже успела привести себя в порядок за то время, пока готовился завтрак — я вообще-то быстрая, но злость, нечасто меня посещающая, как будто придает дополнительное ускорение всем моим действиям.
Они сидели рядом на софе и ворковали, как голубочки.
Эрик, у которого друг детства, неудачливый художник, служил уборщиком в галерее Вельмана, со знанием дела рассуждал о современном авангарде; Виктор, который разбирается в искусстве, как свинья в апельсинах, с важным видом ему поддакивал. Я буквально швырнула чашки и тарелки на обеденный стол и снова удалилась; когда я вошла в комнату снова, беседа уже перекинулась на Шемякина. Эту фамилию Костенко уж точно знал — мы с ним оба возмущались памятником Петру-анацефалу в Петропавловской крепости. И что же я услышала?
— Конечно, это гениально, но не самое лучшее из его произведений, — так говорил мой Витюша об этой самой ужасной скульптуре. Если раньше я готова была убить одного Витю, то теперь у меня возникло желание облить кипятком обоих этих «светских львов»!
В конце концов мы все вышли через час. Мой день был безнадежно испорчен. Эрик любезно подвез своего нового знакомца до метро и поехал по направлению к галерее; на полпути я вдруг скомандовала ему:
— Стой! Мы едем в зоопарк — или мы никуда не едем!
Меня внезапно осенило, что больше «околоискусственных» разговоров я сегодня не выдержу.
Необычно молчаливый Эрик повернул, и мы поехали на Пресню, где роскошные башенки у ворот, построенные только в этом году, зазывали пообщаться с животными. Мы смешались с толпой детей и их родителей, и звери быстро привели меня в порядок. Я как безумная хохотала над орангутангом, которого кормили кашей с ложечки, над изумительно артистичным мишкой-попрошайкой, над несчастным фотографом, которого на наших глазах с ног до головы облил морж — и все это время я прекрасно понимала, что смеюсь над собой. Давно в моей жизни не случалось ничего столь же комичного!
Эрик оказался еще более стойким, чем я ожидала: он выдержал не только Гришу, но и Витю. Правда, первое время он заходил ко мне реже. Впрочем, я была убеждена, что у него параллельно со мной есть кто-то еще — на таких мужчин, как он, женщины падают сами. Но об искусстве мы с ним больше не говорили и выставок не посещали.
Впрочем, тот день для меня так просто не кончился. После зоопарка мы с Эриком зашли в недорогой ресторанчик типа «Макдональдса», потом Эрик куда-то заторопился, что было в данных обстоятельствах совсем не странно — а я тоже спешила, мне надо было выгуливать Грея. Открыв дверь своим ключом, я увидела на вешалке Витину куртку — у него, оказывается, был запасной ключ от моей квартиры! Я рассвирепела, но выгнать его так и не смогла: он смиренно просил у меня разрешения остаться, потому что номера в гостинице он не заказывал, а вести он себя будет исключительно смирно, он согласен спать даже на коврике в ванной… Кончилось все тем, что я постелила ему в комнате бабки Вари — и он, конечно же, пришел ко мне ночью. Собственно говоря, к этому все и шло. У меня было двойственное чувство: тело пело, а душа молчала. Наутро, проснувшись, я почувствовала на себе чью-то тяжелую руку; рука была чужая, и рядом со мной лежал совершенно чужой мужчина. Мне захотелось, чтобы он поскорее ушел.
На следующий же день я вызвала слесаря из ЖЭК, который сменил мне замки.
Но Витя так от меня и не отстал. Когда он появился в следующий раз, уже посреди недели, я объявила ему, что больше в мою постель он не попадет, пусть не рассчитывает. Но выгнать просто так его из квартиры, которую он же для меня отвоевал, я не могла — совесть не позволяла, тем более что он жаловался мне на то, что дела пошли хуже и он не может себе позволить швырять деньги на гостиницу. Конечно, это был чистый блеф, но все же… Очевидно, он сделал для себя выводы, что я пренебрегаю им, потому что у меня в Москве развелось слишком много ухажеров, и решил всех их извести под корень. Правда, хоть какой-то толк от него был: он дал мне пятьсот баксов на «пинкертонов», чтобы не отстать от Эрика.