— А ведь Вахтанг, который единственный из нас встречался с Кириллом, описывал его как высокого и светловолосого юношу… — вспомнила я.
— И к тому же эта личность довольно загадочная, — добавил Эрик. — Не случайно, наверное, Лида никак не может найти его историю болезни — а я не могу найти никаких его следов.
Действительно, «птичью» фамилию Кирилла мы установили по журналу поступлений за 85-й год, и записи в дневнике Александры подтвердили нашу догадку. Но его история болезни как в воду провалилась. Как бы я хотела встретиться и поговорить с этим психопатом-физиком, очаровавшим мою сестру!
— И потом, наверняка многие из тех, с кем встречалась Аля в последний год жизни, тоже были высокими и не слишком темными, — продолжал свои рассуждения Володя. — Вилен, например, которого по приказу Богоявленской переводили из большой психиатрии в стрессовое отделение на лето, на время отпусков постоянных сотрудников, был выше среднего роста и рыжеватый, хоть и армянин, и фамилия у него была типично армянская — Орбелян…
— Исконно армянский тип — это голубые глаза и рыжие волосы, — вмешался Эрик, — таковы были жители государства Урарту…
— То-то я гляжу на тебя и вижу коренного жителя государства Урарту, — тут же парировал Володя.
— Увы, слишком долго мы боролись с разными тюркскими племенами, — пожал плечами Эрик, — чтобы тюркская кровь не оставила на нас своего отпечатка. Типичный генетический фокус, знаете ли, — доминантные гены темных волос и глаз… Я лично не жалуюсь.
Володя раскрыл рот, чтобы ему ответить, но тут вмешалась я:
— Мальчики, мальчики! Давайте не отвлекаться! Значит, надо найти этого Вилена с неизвестной армянской фамилией… А что же ты раньше о нем не вспомнил, Володя?
— Но мало ли кто с ней тогда работал? Столько врачей, столько пациентов прошло через стрессовое! Вот уволенный доктор Иванов, насколько я помню, был совсем маленького роста. Я, кстати, сам не слишком высок — метр семьдесят четыре. Типичный психиатр, знаете ли, — продолжал он, передразнивая Эрика, — значительно ниже среднестатического мужчины — он идет во властители душ, отыгрывая свои комплексы. Стремление к власти, по Адлеру. Так что Вилен был нетипичным — правда, уже тогда, лет в тридцать пять, волосы на макушке у него редели. А что касается других врачей из окружения Галины Николаевны, то все они соответствуют образу закомплексованного низкорослого мужчины: что Михаил Горенко, что Алексей Меркулов…
Михаил Горенко был тот самый светловолосый бородач, правая рука Богоявленской, которого я встретила в первый день своего появления в Серебряном бору. Меркулов, немолодой уже, но молодящийся психиатр с типично еврейской внешностью, редко теперь появлялся в Центре: он зарабатывал себе на жизнь, и очень неплохую жизнь, писаниями на психологические темы — особенно уважал он сексологию, над чем любили подтрунивать его коллеги. Я как-то удостоилась чести лицезреть его выступление по телевидению, и оно мне очень не понравилось: во-первых, в любых жизненных ситуациях, чреватых неприятностями, он всю вину сваливал на женщину, и, во-вторых, как может человек, трижды разведенный, поучать свою аудиторию тому, как создать крепкую семью?
Но это так, к слову. Эти сотрудники Центра меня больше не интересовали: во-первых, они никак не могли оказаться у меня под дверью в ту субботу, и во-вторых, они никак не могли быть героями Алиного романа. У моей сестры тоже были свои комплексы относительно роста, но если практически все мальчики мечтают вырасти до потолка, то Алю, наоборот, никак не устраивал ее скромный по нынешним меркам рост — метр семьдесят три.
Как я ни уговаривала ее, что это средний рост манекенщицы или фотомодели, это ее нисколько не утешало — она считала себя «каланчой» и восхищалась моей миниатюрностью. Поэтому она никогда не потерпела бы рядом с собой мужчину ниже себя. А когда мы заговорили о Воронцове, я вдруг поняла, что, сосредоточившись на Алиных врагах в стенах больницы, мы совсем забыли, что от нее могли избавиться и совсем по другим мотивам — личным, например.
— Очнись, Лида, и спустись на землю, — прервал мои размышления голос Эрика. — Думаю, что мы сможем вытянуть гораздо больше информации из дневника твоей сестры, когда над ним поработают эксперты — я заходил в лабораторию, и мне пообещали поскорей закончить это дело. А пока…
И они, серьезные мужчины, тщательно разрабатывали свои планы, то и дело пикируясь друг с другом. А я, женщина, значит — глупая и легкомысленная — молчала. Я знала, как буду действовать дальше.
И до того момента, как Эрик через неделю принес целиком расшифрованный дневник Александры, произошло еще три события.
Во-первых, я побывала-таки в медицинском центре «Приап и сыновья» и познакомилась с Игорем Михайловичем Сучковым.
Во-вторых, я узнала о дальнейшей судьбе Кирилла Воронцова.
И, в-третьих, получила судебно-медицинское заключение о смерти сестры, повергшее меня в шок.
Но — обо всем по порядку.
11
Дозвонившись до «Приапа», я выяснила, что у Сучкова прием пациентов расписан на две недели вперед, и мне предложили пойти к кому-нибудь из его сотрудников.
Я сказала: «Спасибо, я подумаю» — и повесила трубку — это совсем не входило в мои планы. В первый же день, когда бывший заведующий психосоматикой вышел на работу, я удрала из своего отделения пораньше, чтобы своими глазами увидеть Алиного врага номер один.
Мне пришлось заехать домой, потому что нужно было сменить имидж — проще говоря, переодеться и изменить прическу.
Через полчаса после того, как в квартиру бабушки Вари вошла дама с убранными в узел на затылке волосами, в длинной узкой юбке и на высоких каблуках, оттуда выскочила девушка без признаков косметики на лице, в старых джинсах, кроссовках и потрепанной курточке. Тщательно оглядев себя в зеркале перед выходом, я осталась довольна собой: это юное бесхитростное создание так же мало походила на деловую Лидию Владимировну, которую знали мои коллеги и пациенты, как и на жизнерадостную Лиду, вечно окруженную поклонниками. И, конечно, в этой девице с незапоминающимся личиком невозможно было разглядеть черты моей старшей сестры Александры.
Медицинский центр «Приап и сыновья» снимал помещение недалеко от станции метро, которую все москвичи по привычке именовали «ВДНХ» — не самое близкое к центру место, но и не самое удаленное, так, средней престижности. Я, правда, заблудилась и добиралась до него не десять минут, как обещала реклама, а целых двадцать пять, но в конце концов я его обнаружила: фирма Сучкова снимала помещение в сером мрачном здании какого-то НИИ, который и в самые лучшие времена вряд ли процветал, а сейчас совсем заплесневел и замшел (притом буквально, а не фигурально: в трещинах облупившейся штукатурки поселились какие-то странные образования типа лишайников, а фундамент как будто вырастал из грязно-зеленого мха). Но у «Приапа» был отдельный вход — веселенькая вывеска с изображением играющего на дудочке сатира, немного неприличного вида, висела на торце дома, у лесенки, ведущей в полуподвал.
Я спустилась и вошла; внутри было душновато, но отремонтировано помещение было на славу: стены отделаны панелями под красное дерево, навесные потолки, люстры — нечто среднее между офисными светильниками и домашними абажурами — словом, чувствовалось, что посетители за все это великолепие должны выкладывать денежки, и немалые. Впрочем, если у меня и были какие-то сомнения по этому поводу, то они развеялись сразу же после разговора с молоденькой регистраторшей в снежно-белом халате, сидевшей за конторкой в холле.
— Здравствуйте, могу я чем-то вам помочь? — спросила она необыкновенно вежливо — капитализм, черт побери!
— Я… я… — я очень правдоподобно засмущалась, вертя на безымянном пальце правой руки золотое обручальное колечко. Это кольцо я получила в наследство от бабушки и надеваю очень редко — только в тех ситуациях, когда надо показать, что я замужняя дама. — Понимаете, мой муж… Мы совсем недавно поженились и…
Я изо всех сил старалась покраснеть, но не знаю, насколько правдоподобно это у меня вышло. Тем не менее регистраторша — совсем девчонка, наверняка сразу после одиннадцатого класса — прониклась ко мне сочувствием и предложила:
— Раз вы не записаны заранее, то посидите, подождите: я спрошу у доктора Авербуха, сможет ли он вас принять.
Я, не дав ей подняться, затараторила:
— Понимаете, подобная проблема была у моего двоюродного брата Вахтанга (знал бы об этом мой милый американский братец!). Он мне говорил про Игоря Михайловича — он лечился у него несколько лет назад частным образом, и доктор очень хорошо ему помог, поэтому я хочу только к нему… — и я снова опустила глаза долу.
Девушка за конторкой задумалась и потом сказала: — Вообще-то говоря, Игорь Михайлович принимает в основном мужчин…
— Но мой муж — тоже мужчина, — поспешно перебила я.
— Он только что вернулся из отпуска, и у него сегодня постоянные клиенты, — тут регистраторша скользнула подозрительным взглядом по моей одежке и быстро отвела глаза: их постоянные клиенты не носят китайские джинсы и кроссовки «адидас» польско-габонского происхождения (это были мои собственные приобретения, сделанные на дешевом вещевом рынке в Черкизово, о котором мне поведала соседка, мать Гриши, и я ими страшно гордилась). — А вы знаете, сколько стоит у нас консультация?
Я пробормотала, что нет, не знаю, и она выпалила:
— Первичный прием — пятьдесят долларов или аналогичная сумма в русских рублях. Наш курс — 5400.
Что ж, это еще скромно! Наверняка процедуры стоят гораздо дороже. Я вытащила из внутреннего кармана курточки пятидесятидолларовую бумажку (ах, как пригодились мне те 500 баксов, которые я мысленно называла Витиным фондом!) и протянула, но не отдала ее регистраторше со словами:
— А можно, я заплачу после консультации? А то вдруг Сучков меня не примет — или, может быть, он назначит мне другое время.
Регистраторша, убедившись, что я платежеспособна, пожала плечами и предложила: