— Пожалуйста, подождите на лавочке под картиной. Игорь Михайлович работает сегодня до семи, у него еще двое пациентов, и я не хочу его беспокоить…
— Да, да, я подожду, если вы не против, — и, опасаясь дальнейших расспросов, я отошла от ее столика и уселась под произведением какого-то современного Малевича. Рядом со мной ждал своей очереди молодой полный человек в хорошо сидевшем на нем дорогом костюме. Он нервничал, но пытался скрыть это, делая вид, что изучает какие-то бумаги, которые при мне вытащил из дипломата.
Я тоже вынула из своей сумки через плечо (она была дорогая, итальянская, но для того, чтобы понять это, надо было внимательно в нее вглядываться) детектив в мягкой обложке и притворилась, что читаю.
Из-за книжки было очень удобно наблюдать за окружающим.
Девушка за конторкой тоже уткнулась в какую-то миниатюрную книжечку, типа любовного романа, но углубиться в чтение ей не дали: то и дело звонил телефон, и она любезным голосом что-то отвечала (слов я разобрать не могла) и делала записи в лежавшем перед ней журнале. Из двери в дальнем конце коридора вышла крупная дама, хлюпая носом и вытирая кружевным платочком глаза; за ней с понурым видом тащился плюгавый и лысоватый мужичонка. Из двери, возле которой я сидела — на ней была золоченая табличка с надписью крупными буквами «Сучков Игорь Михайлович, кандидат медицинских наук», — вышел седовласый моложавый мужчина, и мой сосед немедленно туда юркнул — так что мне не удалось даже увидеть хозяина кабинета.
Насколько я знала, Сучков сегодня должен был принимать до семи. Было уже полседьмого; мне стало скучно, и я решила пройтись. Я направилась в туалет в конце холла, отделанный по последнему слову европейского дизайна, правда, унитаз был не в цветочках, а однотонный. Пока я мыла руки, из-за двери послышались голоса. Я выглянула в коридор и увидела в конце его, на узенькой темной лестничной площадке лестницы — очевидно, там проходил черный ход — девушку-регистраторшу и молодого человека в халате; лицо его было обрамлено светлыми кудряшками, что придавало ему на удивление ангелоподобный вид. Они курили и разговаривали; я решила, что раз я взяла на себя роль частного детектива, то в мои должностные обязанности входит и подслушивание, и удобно устроилась под дверью. Ничто не доставляет такой радости подчиненным, как сплетни о начальстве; может быть, мне повезет?
— Нет, Маша, представь себе, простая русская баба — и банзай! — в голосе спустившегося с неба ангелочка (я приоткрыла дверь, вгляделась в него повнимательнее и убедилась, что он не так молод, как мне сначала показалось) звучало восхищение.
— Про кого вы говорите, Алик? — Маша явно строила глазки доктору. — Про даму в красном костюме?
— Нет, у той проблемы посерьезнее. Я имею в виду полную женщину в вязаной кофте, каких давно не носят. Она бухгалтер из маленького провинциального городка, в Москве бывает наездами. Поднакопила деньжат и решила обратиться к сексопатологу — почему у них с мужем сексуальная дисгармония. Она небось несколько лет назад и слова-то такого не знала! Мы с ней сидим, мило разговариваем, она говорит о себе, о супруге… Я прошу ее вспомнить свои эротические сны и фантазии. Она сначала смущается, говорит, что ничего подобного ей никогда и в голову не приходило — а потом сдается и рассказывает свой странный сон. И снится ей, простой рязанской бабе, не что-нибудь — а целый отряд японских самураев, которые с криками «банзай» обнажают свои возбужденные детородные члены и наступают на нее!
— Да, это очень забавно, — ответила Маша скучным голосом; чувствовалось, что она не понимает, что так поразило ее собеседника — зато я за дверью чуть не расхохоталась вслух. — Кстати, Алик, ты не видел, куда подевалась девица в джинсах? Только что она тут сидела!
— Да? Я никого тут не заметил.
— Ничего удивительного, она такая бесцветная… Ждала шефа, должно быть, не дождалась.
— Пациентка?
— А кто ее знает, может, пациентка, может, любовница…
— А может, и то и другое в одном лице, как Клара?
— Просто удивительно, что в нем находят все эти девицы? Он же такой старый, — боюсь, что Маше в ее восемнадцать все мужчины старше тридцати казались старыми.
— Сексуальный опыт, Машенька, сексуальный опыт. Это вообще в традициях наших сексопатологов — спать со своими пациентками. Например, мой учитель…
Но я не успела услышать имя греховного учителя, потому что Машу гораздо больше интересовали делишки людей, ей известных.
Она прервала Алика:
— Слушай, этой Кларе не больше двадцати пяти. И я уверена, что шеф приехал из-за границы не вчера, как меня уверяла эта старая кастрюля, его жена, а несколько дней назад, потому что…
Но почему в этом была уверена юная сплетница, я так и не узнала, потому что из коридора вдруг раздался громкий зов:
— Маша!!!
— Я здесь, Игорь Михайлович! — и Маша полетела по коридору к своей конторке, как на роликах.
Тут я вышла из туалета и как ни в чем не бывало, не торопясь, пошла по коридору; если продолжавший курить на лестнице Алик и увидел меня, то вряд ли он мог заподозрить, что я подслушивала. И как раз на пороге кабинета под розовой мазней я и столкнулась с Сучковым. Он оказался мужчиной лет пятидесяти, очень высокий, с мясистым лицом. Его темные коротко остриженные волосы поседели на висках; он был далеко не худ, скорее склонен к полноте, но тем не менее толстым его назвать тоже было нельзя. У меня он с первого взгляда вызвал неприятие, чуть ли не отвращение — то ли его обрюзгшее лицо так мне не понравилось, то ли узкие глаза его, спрятавшиеся под тяжелыми веками, слишком проницательно и откровенно меня рассматривали.
— Это вы меня дожидались? — спросил он, подозрительно сверля меня зрачками. — Сейчас уже поздно, так что давайте…
— Извините меня, Игорь Михайлович, — я снова вошла в свою роль, роль «дебютантки» (дебютантами сексологи называют людей, только начавших сексуальную жизнь, и их ошибки дают неисчислимое множество сюжетов для профессиональных анекдотов). — Я… я стесняюсь и не хочу занимать ваше время. Я лучше в следующий раз запишусь заранее и приду к вам с мужем… — и я повернулась и поспешила прочь.
Я шла по улице, посвистывая и помахивая сумочкой, чуть ли не приплясывая, как будто я снова училась на первом курсе — как приятно иногда залезть в шкурку в о семнадцатилетней девчонки!
Но внутри я уже была взрослой и, пока одна «я» радовалась жизни — день выдался хоть и холодным, но солнечным-другая «я» подводила итоги сегодняшней авантюры. Итак, Сучков меня не узнал — но, может быть, он просто не успел меня рассмотреть, я слишком быстро убежала? И, главное, он вполне мог быть в Москве в ту субботу — если он действительно вернулся из отпуска раньше времени, чтобы провести время со своей молодой пассией по имени Клара.
Все-таки придется, видно, Эрику разыгрывать роль пациента и обаивать юную Машу (уж она-то растает сразу!), чтобы ее разыскать. А потом соблазнять эту самую Клару, чтобы получить от нее информацию… В общем, тут как раз тот случай, когда сыщику просто надо быть красавцем мужчиной.
А на следующий день я сделала новое открытие. На отдельный листочек я выписала фамилии больных, чьи истории болезни я никак не могла найти — в том числе и Воронцова, и пошла с ним в архив, к знакомой даме с перехимиченными волосами. Увы, та не знала, куда они подевались, и не представляла, где их искать. На мое счастье, в этот момент в помещение архива вошла медсестра Нюся, от которой я с некоторых пор старалась держаться подальше. Как ни странно, но после того, как я прочла в Алином дневнике ее историю, я ее даже немного зауважала.
Весь персонал стрессового уже знал, что я собираю материал для диссертации, поэтому мои архивные изыскания никого не удивляли. Нюся, услышав знакомую фамилию, переспросила:
— Какой это Воронцов, Лидия Владимировна, — уж не Кирилл ли?
— Да, Кирилл. Он бы мне очень пригодился для статистики…
— Вы эту историю болезни никогда не найдете — ее у нас нет. Ее передали то ли в Институт Сербского, то ли в милицию, — Нюсино лицо все засветилось изнутри от удовольствия, которое испытывает злостная сплетница, нашедшая благодарного слушателя.
— Это было лет пять назад. Ну и шум тогда здесь поднялся! Помню, все бегали с побледневшими лицами, даже Богоявленская занервничала… — тут она сделала многозначительную паузу, рассчитанную на то, чтобы подогреть мое любопытство.
— Так что же случилось, Нюся?
— Он убил свою любовницу! Говорят, зарезал ее на даче…
Она могла быть удовлетворена произведенным эффектом: ее слова меня действительно поразили. Как ни старалась я контролировать свои лицевые мускулы, это мне не удалось, и, очевидно, именно удивление на моем лице побудило ее продолжать:
— Дело в том, что к тому времени его лечащего врача, Беловой, уже не было в живых. Диагноз она ему поставила — психопатия, но кто же знал, что он социально опасный? Уж во всяком случае — не она, — и тут Нюся-Нина выразительно поджала губы и замолчала.
— А почему — не она? — как мне было ни противно расспрашивать ее, но информация, как и деньги, не пахнет.
— Да она с ним возилась день и ночь и все отпаивала его кофем. На ночное дежурство придешь — а они уже тут как тут, сидят в ординаторской и воркуют, как голубочки, — только дым оттуда валит, как из топки. Я на всякий случай к ним без стука не заходила. Плохо, когда у женщины нет семьи и ее дома никто не ждет, — тут ее проницательные глазки впились в меня, и даже с моим самообладанием мне стало неловко. Я была уверена, что благодаря ей уже вся больница знает и о моем красавце поклоннике, и о слишком благосклонном ко мне отношении заведующего. — По-моему, Александра Владимировна с ним завела амуры. Конечно, это не мое дело, но с нашими больными надо быть поосторожнее: все-таки они все — психические. Конечно, он был собою видный, высокий, белокурый, похож на Олега Видова, — и, увидев недоумение в моих глазах, Нюся пояснила: