— Эрик, да тебе надо писать криминальные мелодрамы! — воскликнула я. — Объясни мне только, как соблазняют девушку двадцати восьми лет от роду?
— Да, вот у кого, оказывается, бурная фантазия! — присоединился ко мне Володя. — Ты, правда, не учитываешь, что мы живем в таком веке, когда никто и ничто не может заставить мужчину жениться, если он этого не хочет. К тому же я немного общался с этим Виленом; даже если у него с Алей что-то было — я вполне это допускаю — он не производил на меня впечатления человека, способного на убийство в припадке гнева — наоборот, это хитрый, расчетливый парень себе на уме.
— А жаль! Я так хорошо все придумал! — Эрик вовсе не выглядел разочарованным.
— И вот что, ребята, — продолжал размышлять вслух Володя, — несмотря на то, что беременность Али направила все наши мысли по одному, самому очевидному, пути, не стоит забывать и о других версиях. Мне почему-то кажется, что загадка ее гибели кроется вовсе не в ее личной жизни, а в том, что она узнала какие-то тайны, которые ее никак не касались.
Иными словами, сунула нос туда, куда не следовало, уточнила я про себя его мысль. Что ж, может быть, он и прав.
В воздухе, перебивая слабый запах ментола и табака, все еще витал тонкий аромат Светланиных духов. Я тоже пользуюсь дорогими французскими духами — еще из старых запасов — но мои не такие стойкие. Вздохнув и помахав мальчикам ручкой, я взяла со стола голубую папку и отправилась домой — читать.
13
Из дневника Александры
«13 марта (1986). Сегодня, вместо того чтобы приехать с обычным визитом в стрессовое, Г.Н. созвала всех сотрудников Центра и стационара на совещание в штаб-квартире, то есть на территории Института психиатрии.
Мне очень не хотелось туда ехать — тем более что мы должны были предстать пред ее светлы очи ровно в два часа дня, то есть мой рабочий день удлинялся почти в два раза. Но я так рада, что поехала! Хлеб у меня есть, а вот зрелищ было маловато. Теперь я восполнила этот дефицит — не надо ходить ни в театр, ни в кино! Впрочем, я постараюсь описать сегодняшние события как можно более подробно — может быть, лет через тридцать, когда я стану знаменитой писательницей, этот рассказ пригодится мне для мемуаров.
Но обо всем по порядку. Несколько месяцев назад у меня лежала больная Вера К., студентка, которая попала к нам якобы из-за обычной студенческой астении на почве переутомления, а выписалась с диагнозом «неврастения», под которой я подразумевала шизофрению. Честно говоря, я давно не встречалась с такими вычурными жалобами, в основном сексуального характера, как у нее. На половых органах она чувствует непрекращающееся жжение, а совратил ее вообще не однокурсник Юра, как она говорила вначале, а родной дядя, когда ей было 12 лет… Так как мы не можем держать пациентов в стрессовом до бесконечности, то я ее выписала под наблюдение психиатра Стрессового центра — им оказался Вилен. Как мне сказали уже в Центре, девушка недавно поступила к ним в женское отделение для тяжелых душевнобольных — уже с острым бредом. Секретарша Богоявленской тут же шепнула мне на ухо, что ожидается небольшой скандальчик — патопсихолог Ирина Матвеевна, пожилая дама, кумир больничных психологов и любимица Богоявленской, собирается публично покатить бочку на Вилена за то, что он засадил за больничную решетку абсолютно здоровую девку. Я тут же отправилась на поиски Орбеляна, обнаружила его в буфете и предупредила.
Совещание сначала, как и все подобные мероприятия, тянулось долго и нудно, но все собравшиеся в огромном кабинете профессорши нетерпеливо ерзали на стульях в предвкушении ожидавшей нас необычайной сцены, а у Г.Н. лукаво блестели глаза. Ирины Матвеевны все не было; наконец она вошла, сгорбленная, кругленькая и маленькая, тяжело ступая — ботинки ее, детского фасончика на шнурочках, показались мне непропорционально большими.
За ней по пятам следовала некрасивая девушка с ее старым портфельчиком в руках. Сидевшая рядом Светлана толкнула меня локтем в бок:
— Сейчас будет цирк, приготовься, — сама она протирала очки, чтобы лучше видеть. Уши, чтобы лучше слышать, она чистить не стала — наверное, уже сделала это дома.
Я спросила ее:
— А кто эта девушка, не знаешь?
— Одна из ее студенток. За ней ходит всегда их целая толпа, но все они какие-то ущербные.
Я редко бывала в Центре и мало встречалась с Ириной Матвеевной, знала только, что она гениальный патопсихолог; и еще слышала, что вокруг нее собирается странная компания. Еще год назад Светлана говорила мне, что мы с ней нашли бы общий язык — на почве одинаковой любви к несчастненьким. Мне эта ее фраза тогда не понравилась: в голосе ее звучала ирония, она явно имела в виду: обе вы — убогие, с комплексом неполноценности, и потому у вас общие интересы. Уж у кого комплексов нет, так это у Светы! Тем не менее она оказалась неправа: мы с Ириной Матвеевной не сошлись, что-то в ней меня отталкивало, и до меня наконец стало доходить — что именно.
Г.Н. очень любезно поздоровалась с И.М., как будто она и не прервала ее на полуслове, и предложила ей усаживаться. Та села, но тут же бросилась в наступление:
— Извиняюсь за опоздание, но я только что из женского отделения. В нашем Центре, у вас под самым носом, Галина Николаевна, совершенно здоровых людей записывают в сумасшедшие и запирают в палатах для буйных! И только потому, что пациентка не пошла навстречу бесстыдным желаниям доктора, нарушившего клятву Гиппократа, ее запихивают в психушку!
— О чем ты говоришь, Ира? — голос Г.Н. звучал совершенно естественно, но губы подергивались, как будто она сдерживала смех.
После эмоционального Ирининого рассказа послали за Верой К. и ее лечащим врачом. Вера К. произвела на всех одинаковое впечатление — перед нами была бредовая больная. Она так подробно и открыто рассказывала о разнообразных ощущениях в своих половых органах, что мне стало даже неудобно. Потом, в отсутствие пациентки, все, кроме Ирины и ее молчаливой ассистентки, согласились, что девушка находится именно там, где ей следует находиться в данный момент, и Богоявленская распорядилась увеличить ей дозу психотропных препаратов. Но Ирина так просто не сдалась, а потребовала пригласить Веру К. еще раз. Ей пошли навстречу, и несчастная девушка снова подверглась допросу, на этот раз роль следователя взяла на себя сама Ирина Матвеевна:
— Вера, кто прислал тебя сюда?
— Доктор Орбелян.
— Почему?
— Он сказал, что не сможет меня избавить от болей в матке, что только здесь меня вылечат.
— Он тебя осматривал?
— Да.
— Как осматривал? Как гинеколог?
— Да, попросил раздеться и лечь на кушетку. (Легкий шум в зале.)
— Он тебя трогал при этом руками?
— Да.
— А где это было? В его кабинете?
— Нет. В какой-то квартире. Там еще по стенам были развешены плакаты с голыми мужчинами — и на них показаны всякие точки, в том числе и на половых органах.
Ирина издала торжествующий вопль, а я внутренне похолодела, но как раз в эту минуту в кабинет со словами:
— Вы меня искали, Галина Николаевна? — вошел Вилен.
Он был совершенно спокоен и даже улыбался; думаю, он уже некоторое время подслушивал под дверью — иначе как ему удалось бы выбрать для своего появления столь подходящий момент!
Больную девицу увели, и Г.Н., скрывая довольную улыбку — она явно наслаждалась пикантной ситуацией, — поведала Вилену, в чем его обвиняют.
Вилен пожал плечами и ответил:
— Я могу понять Александру Владимировну, пользовавшую Веру в стрессовом стационаре, которая не перевела Веру на лечение в большую психиатрию, а просто ее выписала. Но за последнее время состояние больной резко ухудшилось, и она сама просила избавить ее от болезненных симптомов…
— Ты подлец, — набросилась на него Ирина, — ты пытался воспользоваться беззащитностью юной неопытной девушки, чтобы ее совратить, а когда тебе это не удалось…
— Ирина Матвеевна, а откуда вам это известно? — левая бровь Вилена удивленно поползла вверх, что придало его мартышечьему лицу лукаво-торжествующее выражение.
— Откуда? Да она сама нам только что рассказала, как ты ее заставил раздеться и лечь на кушетку…
— Ирина Матвеевна, если бы вы только слышали, что Вера рассказывала мне о вас! Как она жила в вашей квартире на Кузнецком мосту вместе с двумя другими девушками, как вы укладывались спать и чем вы там все вместе занимались… Но я же прекрасно понимаю, что все это — бред, и поэтому не придавал ее словам никакого значения.
Мгновение стояла мертвая тишина, потом кто-то не выдержал и прыснул, и тут же раздался гомерический хохот. Смеялись до слез все, начиная с Г.Н., и в этом дружном хохоте как-то затерялся звук захлопнувшейся за Ириной двери.
Мы долго не могли успокоиться и потом расходились, вытирая слезы. Мне удалось поймать Вилена на лестнице:
— Признайся, ты ведь приводил к себе эту девицу. Это ведь в твоей квартире по стенам развешены плакаты со схемами иглоукалывания.
— Понимаешь, Саша, она прилипла ко мне как банный лист, и я никак не мог от нее отделаться…
— Как ты был неосторожен, Вилен!
— Спасибо еще раз за предупреждение. Но загнать меня в угол никакой старой лесбиянке не по зубам!
Цирк, да и только!»
И так, моя сестра сделала все, чтобы предупредить Вилена о грозящей ему опасности и легко простила ему нарушение врачебной этики — это уже что-то!
«9 апр. (1986), среда. Обычные неприятности: позавчера у меня было дежурство — как назло, не удалось поспать ни минутки. После него я не ушла домой, на что имею полное право по советскому трудовому законодательству, а осталась в отделении. К трем часам я уже падала с ног, но сдуру осталась до четырех, заполняла истории болезни — Сучк. сказал, что ожидается тотальная проверка. И надо ж было такому случиться: в приемную привезли возбужденного больного. Позвонили мне: дежурного психиатра на месте не оказалось, Евгений Яковлевич, совместитель из диспансера, немного задерживался. Я отказалась идти на вызов — просто уже ничего не соображала. Через пять минут, когда я уже надевала пальто, мне позвонила разъяренная Аришина (зам. главного. — Л.Н.) и в приказном порядке велела идти в приемное. Была бы на моем месте моя младшая сестричка — она просто бы послала ее к чертовой матери! Ну а я произнесла: «Извините, я не в состоянии это сделать» — и положила трубку. Вчера на пятиминутке под руководством Сучк. меня прорабатывала общественность, потом мен