ет, сотрудники Стрессового центра к этому непричастны, так же как и сама Галина Николаевна: она уже была на таком уровне, что эта мышиная возня ее не могла заинтересовать.
— Значит, надо искать в других местах, — продолжала я. — Например, в районных психдиспансерах. Во ВТЭК — без них инвалидность не оформишь. Или в нашей же больнице — например, могла ли в этих делишках помогать ему небезызвестная Валентина Юрьевна Аришина, заместитель главврача?
Аришину, которую когда-то признали несоответствующей занимаемой должности, тогда так и не сняли: некем было заменить. Она проработала на этом месте еще несколько лет после смерти Александры, потом ушла на скромную должность врача-физиотерапевта — там, наверное, она не могла причинить особого вреда. Сейчас, будучи уже в пенсионном возрасте, она все еще продолжала работать в физиотерапии, и я специально туда ходила, чтобы на нее посмотреть. Я сделала вид, что у меня хроническая ангина — на самом деле у меня в тот день прохватило горло — и пришла проситься на УВЧ.
Поджарая бесцветная старушка в кудряшках, она молча заполняла мою карточку, низко склонившись над столом; а потом вдруг подняла голову и взглянула на меня — и я увидела в ее глазах ту же ужасающую пустоту, что поразила когда-то Алю… Аля зря тратила на нее свою энергию: уже в то время Аришина была не более чем ветряная мельница, а сейчас от нее остались лишь жалкие обломки крыльев.
— Не думаю, что в этом могла быть замешана Аришина, — откликнулся на мои мысли Володя. — Она слишком для этого неумна и неизворотлива, даже хитрости ей Бог не дал. Нет, нам надо поискать кого-то другого.
— Значит, помогали Сучкову в его незаконной деятельности какие-то неизвестные, — подвел черту сыщик. — Возможно, Аля не только знала их имена, но и имела на них что-то осязаемое. У кого она могла почерпнуть эти сведения? Наверное, в первую очередь у больных и только во вторую — у сотрудников, скорее всего, у медсестер и санитаров. Мне кажется, что в архивах мы выкопали все, что можно, и теперь пора переходить к более активным расспросам свидетелей. Сами видите, сколько нам дал один только разговор со Светланой Горшечниковой.
Мы, конечно, с ним согласились — нам ничего другого не оставалось. Но я напомнила:
— Эрик, а как же твой вариант Г — убийство, совершенное КГБ?
— Знаете, ребята, будем надеяться, что это не Контора. Потому что если это они, мы все равно ничего не докажем и только подставим себя.
— А вот Аля бы с тобой не согласилась, — подначила его я.
— Но ты не Аля, и слава Богу, потому что то, что осталось от Конторы, все еще обладает немалым могуществом. Сами понимаете, что «майор Кашин», что «капитан Семенов» — это мелкие сошки, но и они принадлежали к этой организации. Органы вряд ли принимали Александру всерьез: ведь она не заступала им дорогу, защищая диссидентов, и очень слабым голосом вступалась за права человека…
Я уже открыла рот, чтобы прервать его, но он жестом заставил меня замолчать:
— Вы не думайте, что я все это время бездельничал — я обещал Вахтангу, что выручу его кузину, а раз обещал, значит, доведу дело до конца. Так вот, я пообщался с друзьями, и они мне сообщили, что Стрессовый центр Богоявленской пользовался в застойные времена особыми правами — от ее сотрудников не требовали проведения линии партии и правительства в работе с пациентами — остались бы они в живых, и то ладно. С одной стороны, по такому принципу действуют подобные учреждения во всем мире: в них запрещена любая идеологическая или религиозная пропаганда — или атеистическая, что одно и то же. С другой стороны, ваша Галина Николаевна лечила многих больших людей и их родственников, и делала она это успешно и, главное, тайно. В то время, когда существовал всеобщий учет, психбольных и психиатров боялись как огня, это был огромный плюс, потому что даже на самом верху не так-то просто было спрятаться от системы. Таким образом, заведение Богоявленской не трогали — но и она, в свою очередь, не должна была давать чрезвычайных поводов для вмешательства.
Поэтому, как мне кажется, было мало шансов на то, что КГБ всерьез заинтересовался Александрой. Это могло произойти в том случае, если в руках у нее оказался какой-то компромат на его сотрудников или кто-то из пациентов посвятил ее в страшные секреты. Так как осенью 1986-го, в последние месяцы жизни, Аля перестала вести дневник, то мы об этом ничего не знаем. Во всяком случае, «страшной мести» со стороны Конторы за унижение «майора Кашина» или «капитана Семенова» быть не могло — если только эти шестерки не решили расквитаться с ней самостоятельно. Я лично считаю, что вариант Г — в смерти Али виновата Контора — надо разрабатывать в самую последнюю очередь, в случае, если наши поиски по всем другим направлениям окажутся бесплодными.
Вы согласны со мной? — и он обвел нас надменным взглядом: смотрите, как хорошо я все рассчитал и продумал!
— Я как сестра могу получить в архиве ФСК досье на Александру, — начала я, но детектив меня перебил:
— Я считаю, что это преждевременно — не надо без особой надобности ворошить осиное гнездо. Лидой и так уже кто-то заинтересовался, не хватало только, чтобы к этому «кто-то» присоединились и органы, — и он поднялся, давая понять, что совещание закончено, но Володя не дал ему поставить на этом точку.
— Давайте не торопиться, — сказал он. — Мы теперь представляем, кто мог убить Алю и почему. Но остается еще один вопрос: чьими руками? Сучков, конечно, сильный мужчина, но мне как-то не верится, что он сам вытолкнул Алю в окно. Впрочем, для этого особой силы не нужно, нужно всего лишь, чтобы жертва была недалеко от окна. Итак, у нас есть еще вопрос: кто был непосредственным убийцей Али, если ее убили потому, что она слишком много знала?
— Ты, наверное, прав, — задумчиво произнес Эрик, снова опускаясь в кресло. — Наемный убийца — это вовсе не изобретение новейшего времени, профессия киллера такая же древняя, как и проститутки. Давайте вспомним все, что мы знаем про этот роковой для Али вечер 18 ноября 1986 года. У нее в этот день было суточное дежурство — плановое, так что многие могли знать, где она в это время будет находиться. По материалам милицейского следствия, вместе с Алей в этот день на пятом этаже дежурили медсестра Нина Фирсова и санитары Викентий Плюскин и Алексей Мешков. Но, по свидетельству Фирсовой и Плюскина, Мешков все это время находился в бессознательном состоянии — он напился и спал. В таком виде его и застал утром дознаватель. Когда он пришел в себя и немного протрезвел, то утверждал, что ничего не видел, не знает и не помнит.
— Я склонен ему верить, — вставил Синицын. — В психосоматике в то время работала страшная пьянь и рвань. Откуда только Сучков их брал?
— Итак, остаются Нина Фирсова и Викентий Плюскин, которые утверждали, что ничего не видели и не слышали, потому что были в это время на боевом посту среди больных, и о гибели врача Беловой они узнали, только когда снизу прибежал насмерть перепуганный ночной сторож, обнаруживший ее тело.
— Они оба — убийцы! — воскликнула я. — Они оба могли убить мою сестру!
— Успокойся, Лида, — призвал меня к порядку Синицын. — Что значит убийцы? Про Нюсю ходят слухи, что она отравила забулдыгу-мужа ради счастья детей. Конечно, поступок весьма непохвальный — если это правда — но такое убийство вполне можно понять и простить. Я не вижу Нюсю в роли киллерши — не та это женщина; хотя если сумма была бы очень большой, то она могла бы и задуматься — ради своих девочек… Про Витамина все говорили, что он не раз забивал больных до смерти, и я этому верю, хотя никаких доказательств нет. Но, увы, почти в каждой психбольнице можно было найти таких санитаров — а уж о спецбольницах и говорить нечего, садисты там чувствовали себя на своем месте. Я не знаю, как обстоит дело сейчас…
— Ты что же, Володя, оправдываешь мерзавцев, которые истязают душевнобольных?
— Нет, Лида, возьми себя в руки. Я просто хочу вам показать, что одно дело — забить до смерти возбужденного психа, что почти всегда сходит с рук, и совсем другое — убить врача.
— Я совершенно спокойна, но я видела Витамина, я читала о нем в дневнике сестры и убеждена: у него абсолютно нет никаких моральных устоев, он мог убить и за бутылку. Если его прижать к стенке и заставить рассказать все, что он знает…
— Ну, конечно, ты, Лида, его отвезешь в загородный дом своих родственников и будешь пытать при помощи раскаленного утюга, — ехидно заметил Эрик. — Этот тип не расколется до тех пор, пока неопровержимо не докажешь его соучастие в убийстве, а никаких доказательств на этот счет у нас нет и, скорее всего, не будет.
Хотя, и тут я с тобой согласен, он очень смахивает на того, кто нам нужен. Но у меня еще вопрос к вам, вернее, к Володе: мог ли Алю убить кто-то из тяжелых психов с пятого этажа? Предположим, под влиянием кого-то из сотрудников?
— Ночью душевнобольным не полагается разгуливать по палатам — только в туалет и обратно, и то чаще всего в сопровождении санитара — если он, конечно, не валяется в алкогольной коме. Но на самом деле к двери большой ординаторской, которая расположена недалеко от входа в отделение, незаметно подойти не так уж сложно, потому что медсестры и санитары чаще всего заняты с тяжелыми больными — забот у них хватает — или ловят минуты отдыха в сестринской. Ординаторская была заперта на гранку — наш психиатрический ключ, — но больные могут сами ее изготовить. Мою гранку, например, делал алкаш из больницы Ганнушкина, сработана на совесть, — и он вынул из кармана и бросил на стол тяжелую изогнутую штуковину, красиво сверкавшую медным блеском; Эрик стал с любопытством ее рассматривать. — Если Аля погибла насильственной смертью, то убийцу впустила в комнату она сама или он вошел, открыв дверь своим ключом — и захлопнул ее за собой, уходя, ведь все двери в психиатрии запираются автоматически. Мог это быть пациент из психосоматики? Не думаю; если уж нанимать убийцу, то легко найти гораздо более надежного типа, чем душевнобольной, которому не прикажешь молчать.