— Я всегда считала, что травят людей цианистым калием, а не натрием. В свое время, помню, так пытались убрать Гришку Распутина…
— У тебя хорошая память, Лида, если ты помнишь то, что было в 1916 году, — саркастически заметил Эрик. — А почему именно цианистый натрий — что ж, на это я могу ответить. Потому что его легко было достать. Ты не помнишь, случайно, что в газетах недавно промелькнуло сообщение о целом составе с цианистым натрием, застрявшем на запасных путях где-то в средней полосе России? То ли отходы какого-то производства, то ли, наоборот, сырье. Так вот, это «где-то» оказалось рядом с тем поселком, где расположена фазенда супругов Вешневых (поместье, между прочим, тоже было записано на имя Натальи Ивановны). Мы еще не были на месте, но…
— Да какое там «но», — вмешался Володя. — Наверняка все растащили — неважно, нужен кому-нибудь этот цианистый натрий или нет. Хотя бы как отрава для крыс… Растащили и распродали — вот он и пригодился.
— Таким образом, легко можно было бы доказать, что Вешнева организовала покушение на Лиду. После того как Викентий не выполнил возложенную на него миссию, супруги очень торопились — и совершили ряд ошибок. Анатолий сам поднимался сюда со злополучными конфетами. Он, конечно же, должен был незаметно проникнуть к тебе и подменить коробки, но не учел, что в квартире был заперт доберман. Поэтому ему пришлось обращаться к соседям. Сама Вешнева, как мне кажется, такой глупости бы не сделала.
— Вот видишь, Гриша, и ты на что-то пригодился, — я почесала пса за ушком. Начесавшись, Грей нашел свою игрушку, подошел к Эрику и ткнулся в него носом — играй со мной!
— Надо же, кажется, он меня признал! — искренне удивился сыщик. — Хорошая собака, хорошая собака… — и он, хоть и с опаской, но погладил Грея по голове.
— Эрик, не отвлекайся, рассказывай дальше, — не выдержала я.
— Так вот, тут они допустили прокол. Только что твой юный сосед узнал в Анатолии Вешневе — я показал ему фотографию — того типа, что приносил тебе конфеты. Но шанс расправиться с тобой у них все-таки был.
— Давайте вернемся к самому началу, — предложил Володя. — Расскажи нам, как ты представляешь себе события, которые происходили в больнице десять лет назад.
— Что ж, Александра вела себя очень неосторожно. Извини меня, Лида, я не был знаком с твоей сестрой, но сдается мне, что она была несгибаемым борцом за справедливость — чересчур несгибаемым…
— Увы, это так и было, — подтвердила я.
— Кто-то, кажется, Анатоль Франс, сказал, что самая страшная в истории человечества идея — это идея справедливости. Где она ни появляется, там льется кровь. Правда, это было сказано о Великой французской революции, но в данном случае относится и к одной конкретной человеческой жизни…
— Кончай философствовать, — прервала его я.
— Почему Ниро Вульфу или тому же самому Шерлоку Холмсу пофилософствовать разрешается, а мне нет? Ну, ладно, вернемся на десять лет назад, в 1986 год. Твоя сестра решила стать сыщиком-любителем — у вас это фамильное — и вывести на чистую воду своего заведующего, Игоря Михайловича Сучкова, доказать, что он берет взятки. Она расспрашивает больных, медсестер, пьянчугу доктора Иванчука. Сучкову на ее деятельность глубоко наплевать, наоборот, она его даже забавляет. Он, что называется, «крепко сидит»; если он и ставит психиатрические диагнозы за некую мзду, то он и сам в них верит. Кстати, вы говорили с Черевкиным — как вы считаете, он и в самом деле шизофреник?
Мы с Володей переглянулись, и ответил он:
— Черевкин — художник, большинство его картин — это мрачный сюр. Но сюрреалист сюрреалисту — рознь. Взять, например, Сальвадора Дали: он был гением и как все гении выделялся среди общей массы. Да, он был большой чудак — чего стоит, например, его появление среди гостей в своем собственном замке в абсолютно голом виде — но он мог себе это позволить и любил эпатировать публику. Но он отнюдь не был психом.
Хотя картины душевнобольных и напоминают порой творения истинных художников, но это сходство чисто внешнее. Мне трудно сказать, насколько талантлив Черевкин — я не искусствовед — но мне показалось, что он человек творческий, и, как и многие люди свободной профессии, странноватый. Сучков, да и добрая половина наших психиатров вообще, вполне мог поставить ему «шизофрению», не кривя при этом душой. Ты согласна со мной, Лида?
— Да. Мне Черевкин тоже показался психически здоровым — несмотря на его художественный стиль и показную набожность. Но не забывайте, что десять лет назад психиатрический диагноз с легкостью ставили всем, кто как-то выделялся из общего фона — например, рок-музыкантам, которые не вписывались в систему. Или — мальчишке, который сделал себе необычную прическу — об этом есть запись в Алином дневнике. А вот на инвалида, по-моему, Черевкин никак не тянет.
— Так вот, Сучков ни на какие прямые подлоги не шел, — продолжал Эрик. — А Вешнева не просто помогла перейти на инвалидность здоровому человеку, но и оставила за собой улики — в виде документов с подделанными ею подписями членов комиссии. Викентий и Вешнева были знакомы — по-соседски, Плюскин не раз помогал ей, когда у нее текли краны. Вообще, надо сказать, их дом — сталинской постройки, с высоченными потолками; у Вешневых там были настоящие хоромы за стальной дверью, евроремонт, а коммуналку, где жил и умер Витамин, иначе, как клоповником, и не назовешь. Социальные контрасты, так сказать… Так вот, скорее всего о том, что молодая докторша баламутит воду, Вешнева узнала от Витамина. Она становилась опасной — и Вешнева принимает решение ее убрать, тем более что наемный убийца сам предлагает свои услуги. К тому же алкашу-санитару это не впервой — убивать. Мы не знаем, сколько Вешнева заплатила Витамину и была ли это единовременная выплата или он все время держал ее на крючке.
Проходит десять лет, о совершенном преступлении можно бы и забыть, тем более что Вешнева — не из тех, кого часто беспокоит совесть. Но нет — вдруг в больнице появляется еще одна молодая врачиха, которая повсюду сует свой нос, совсем как Александра Белова. Более того, оказывается, что она — младшая сестра убитой. Что она может знать? Встревоженный Витамин ставит об этом в известность Вешневу. Но Неглинкина не успокаивается, несмотря на все предупреждения, она становится опасной… К тому же она нанимает частного детектива, об этом болтает вся больница — и тогда Вешнева решает действовать. Витамину предложено ее ликвидировать. Но у того ничего не получается: когда он нападает на Лиду во время дежурства, не вовремя появляется Володя; в ординаторской на шестом этаже ее спасает приставленный к ней студент Феликс; наконец, дома ее стережет здоровенный пес. К тому же Плюскин совершает еще одну ошибку, на этот раз роковую: он решает пошантажировать Вешневу.
— Откуда ты знаешь? Неужели у Вешневых остались какие-то бумаги?
— Нет, Лида, Наталья Ивановна была для этого слишком осторожна. Черновики такого послания мы нашли в комнате у Витамина. Он был не особенно силен в грамоте и оставил нам несколько вариантов, написанных на оберточной бумаге. В общем, все это сводилось к одному — он требовал денег за молчание. Я думаю, для Вешневой не составило особого труда от него избавиться.
— Что ж, он получил по заслугам, — заметила я.
— Да, можно и так сказать. Но что дальше? Время не ждет! Лида уже добралась до Черевкина — и сама ей об этом сказала! Она угрожает, она загоняет начальницу ВТЭК в угол — и та вынуждена действовать сама. Ей уже некогда искать наемника — тогда она решается использовать собственного мужа. Им обоим есть что терять. Но уже поздно, ее собственная судьба уже предрешена. Аннушка уже пролила подсолнечное масло — настоящий киллер устанавливает бомбу в их лифте…
— Значит, если бы Вешневы не были замешаны в аферу и их бы не взорвали, то я была бы в полной их власти?
— Нет, Лида, с нашей подачи их уже собирались арестовать по подозрению в убийстве Плюскина — а там уж постарались бы раскрутить всю историю. Просто бандиты на этот раз поспели раньше, чем милиция.
— Не могу сказать, что я этим огорчена. Теперь я знаю все и убийцы моей сестры наказаны. И все-таки у меня внутри такое чувство… чувство незавершенности, что ли, — судьба их наказала совсем за другое.
— Ну, что касается Витамина, то его смерть — это прямое следствие убийства, совершенного им десять лет назад, — заговорил до того молчавший Володя. — Теперь ты, Лида, можешь успокоиться. Ты узнала, как погибла твоя сестра, кто виноват в ее смерти — и, более того, все, кто был причастен к ее гибели, получили по заслугам. Ты этому рада?
Такой простой вопрос — и он поставил меня в тупик. По идее, я должна была бы радоваться — но я чувствовала только какую-то внутреннюю опустошенность. И разочарование. С меня спал тяжкий груз сомнений и подозрений, моей жизни уже ничто не угрожает — но что же мне делать дальше? Я уже так привыкла к этой атмосфере авантюр и опасностей, что жизнь без них мне покажется пресной и скучной… К тому же до сих пор у меня была цель — а вот теперь ее не стало. Вслух я сказала:
— Не знаю, право, не знаю. Я еще пока ничего не чувствую, кроме того, что мне, как всегда, повезло, и киллеры добрались до Вешневой раньше, чем она добралась до меня.
Володя как бы подслушал мои мысли, потому что он сказал:
— Приключение закончилось, и нам всем пора возвращаться к нормальной жизни.
— Для кого как, а для меня такая жизнь и есть нормальная, — отозвался на его слова Эрик. В его снисходительном тоне прозвучало такое высокомерно-снисходательное презрение к нам, простым смертным, что мне стало смешно.
Сейчас он мне напоминал напыщенного красавца петуха, горделиво выступающего среди восторгающихся им курочек. — Кажется, я выбрал себе очень подходящую профессию. Лучше быть профессионалом в какой-нибудь одной области, чем дилетантом широкого профиля. Но для любителя ты, Лида, великолепно справилась со своей задачей. Шеф принял бы тебя к себе на службу — а платит он гораздо лучше, чем твой Минздрав.