Возрождение значимости Франкфуртской школы
Сейчас, в этом втором fin de siècle154, настал удачный момент для возвращения Франкфуртской школы. Слова Адорно гораздо ближе радикальному настрою 2008 года, чем ситуации 1968‐го: «Философия, которая с давних пор представляется преодолённой, снятой, продолжает жить, потому что момент её воплощения в действительность оказался упущенным, непонятым, невостребованным. Приговор гласит: философия только объясняет мир, но, отрекаясь от реальности, калечит и разрушает себя»155. Людям XXI века критическая критика «Святого семейства» начала 1840‐х годов может показаться ближе, чем более поздняя марксистская критика политической экономии. Объекты рассуждений Бруно Бауэра – «еврейский вопрос», «свобода», «государство, религия и партия» – кажутся более близкими, чем «революция, материализм, социализм, коммунизм»156, которыми занимались Энгельс и Маркс.
В любом случае, в этом контексте критическая теория является метонимом. Изначальная редакция критической теории была чем‐то гораздо большим, чем критическая теория в буквальном смысле, а именно «наследие марксизма». В то время как марксизм XX века бесконечно богаче и шире, чем крохотный западный кружок, который пропагандирует критическую теорию; можно утверждать, что, несмотря на все ограничения, критическая теория была внучкой Маркса, которая наиболее эксплицитно и настойчиво выражала аспекты исторической квинтэссенции марксизма – его диалектического осмысления современности. Угрюмые марксистские мыслители негативной диалектики, которые избрали путь индивидуального неприятия, в особенности Адорно и Маркузе, схватывают эту диалектику как позитивную классовую диалектику, которой придерживался Карл Каутский в работах «Социальная революция» (1902) и «Путь к власти» (1909). Каутский представляет одну перспективу, в то время как «Диалектика Просвещения», «Minima Moralia», «Негативная диалектика» и «Одномерный человек» представляют собой другую157.
Критическую теорию обычно рассматривают как часть более обширного направления марксизма ХХ века, который называют западным марксизмом. Термин был введен в обращение в середине 1950‐х годов Морисом Мерло-Понти, которого иногда и самого включали в число западных марксистов158. К западному марксизму, в общем, относились не как к традиции или движению, но как к пантеону авторов и их работ, в которых выражено определенное интеллектуальное настроение. Круг западных марксистов всегда был трудно определим, хотя согласно общему соглашению, движение началось после Октябрьской революции, будучи западноевропейской реакцией на нее, позитивной, но специфической реакцией, начало которой положили работы Георга Лукача «История и классовое сознание» и Карла Корша «Марксизм и философия», опубликованные в 1923 году в Германии. Лукач был венгерским философом и эстетиком, получившим образование в Германии, а Корш – немецким профессором права. Оба были заметными коммунистическими деятелями в неудавшихся революциях в Венгрии и Германии, оба подвергались критике со стороны своих товарищей за левизну и философскую нетрадиционность. В 1925 году Корша исключили из Немецкой коммунистической партии. Придумав ярлык «западный марксизм», Мерло-Понти позаимствовал ключевую аллюзию у Корша, который иронично отсылал к советской критике его персоны, Лукача и двух других венгерских интеллектуалов, Йозефа Реваи и Белы Фогараши159. Мерло-Понти применял термин главным образом к Лукачу, противопоставляя его работы, испытавшие сильное влияние Макса Вебера, ортодоксальной коммунистической традиции, в особенности «Материализму и эмпириокритицизму» (1908) Ленина. Существует консенсус касательно того, что другим отдельным представителем первого поколения западного марксизма был Антонио Грамши, который стал лидером Итальянской коммунистической партии в 1924 году. Большая часть его литературной работы содержится в «Тюремных тетрадях», включающих широкий диапазон яркого и оригинального политического, культурного и социального анализа, которые были написаны во время его заключения в фашистской тюрьме, начиная с 1926 года. Возможно, его самая знаменитая статья посвящена Октябрьской революции. Впервые она появилась 24 ноября 1917 года под заглавием «Революция против “Капитала”»: «Революция большевиков материализовалась в большей степени из идеологий, нежели из фактов… Это революция против “Капитала” Карла Маркса»160.
Западный и другие марксизмы
Социолог знания или экуменический историк идей могли бы определить западный марксизм как политически-автономное марксистское течение мысли в странах развитого капитализма после Октябрьской революции. В таком виде он отличается и от марксизма в других частях света, и от практически институционализированного марксизма партий и политических группировок. Тем не менее западный марксизм – это конструкция post hoc, у которой сохраняется особое значение даже в наименее лояльных и наиболее образованных кругах. Начиная с последних в качестве важного определения мы попытаемся рассмотреть здесь феномен, ассоциируемый с западным марксизмом, несколько иначе, обратившись к другой перспективе.
Лучшие исследования западного марксизма тяготели к работе с перечислением важных авторов. Итак, Перри Андерсон перечисляет в хронологическом порядке Георга Лукача (род. 1885), Карла Корша, Антонио Грамши, Вальтера Беньямина, Макса Хоркхаймера, Гальвано Делла Вольпе, Герберта Маркузе, Анри Лефевра, Теодора Адорно, Жана-Поля Сартра, Люсьена Гольдмана, Луи Альтюссера и Лючио Колетти (род. 1924)161. Определяющий критерий здесь поколенческий. Западный марксизм, таким образом, состоит из групп теоретиков, которые интеллектуально и политически сформировались только после Первой мировой войны, но их позиции консолидировались позже: после Второй мировой войны. Для Андерсона «скрытый признак» западного марксизма – это поражение, характеристика, которая становится ясной только в категориях его периодизации. Он также противопоставляет марксизм троцкизму, из которого он выделяет Эрнеста Манделя как выдающегося представителя теории.
Мартин Джей видит западный марксизм как «…созданный кругом теоретиков, многое позаимствовавших у Лукача и других отцов-основателей эпохи, последовавшей за Первой мировой войной, Антонио Грамши, Карла Корша и Эрнста Блоха»162. К Адорно, Беньямину, Хоркхаймеру и Маркузе он добавляет Лео Лёвенштайна (тоже из Франкфуртской школы) и Мориса Мерло-Понти, и указывает, что они
…входили в один круг с Бертольдом Брехтом, Вильгельмом Райхом, Эрихом Фроммом, Коммунистической партией Нидерландов (Герман Гортер, Антон Паннекук и другие), группой философского издания Arguments (в конце 1950‐х годов Костас Акселос, Эдгар Морен и другие), а также вторым поколением членов Франкфуртской школы, Юргеном Хабермасом и Альфредом Шмидтом. И другими фигурами: Альфредом Зон-Ретелем, Лео Кофлером, Францом Якубовским, Клодом Лефором и Корнелиусом Касториадисом163.
Указывая на то, что западный марксизм ранее означал по большей части гегельянский марксизм, Джей в общем принимает более социологическое определение Андерсона.
Из этой переклички выросли некоторые более широкие темы. Мерло-Понти хотел напомнить своим читателям о «юности революции и марксизма», провозглашенной в «живом и решительном эссе» Лукача, о контрасте с научной концепцией марксизма, с ее вниманием к «надстройкам» и ее неспособностью «выражать инерцию базиса, сопротивления экономических и даже природных условий, как “личные взаимоотношения” вязнут [l’enlisement] в “вещах”»164.
Андерсон акцентирует переход этих интеллектуалов от работ по политике, экономике и институтах рабочего движения к академии и философии. После Второй мировой войны все выжившие – Грамши и Беньямин были доведены до смерти фашистскими режимами165 – стали академическими философами с профессиональным статусом, за исключением Сартра, который оставил многообещающую академическую карьеру, чтобы стать писателем. «Наиболее разительная черта движения… как общей традиции… это, возможно, постоянно испытываемое давление и влияние со стороны успешных видов европейского идеализма». Работа западных марксистов фокусировалась в особенности на эпистемологии и эстетики, одновременно производя тематические инновации в марксистском дискурсе, среди которых Андерсон выделяет грамшианский концепт гегемонии, франкфуртское видение освобождения как примирения с природой, а не принуждения, и обращение к Фрейду. «Общий и латентный пессимизм» проходит через все эти новации.
В работе Мартина Джея используется концепт тотальности в качестве ориентира на территории западного марксизма. Джей сознательно воздерживается от проговаривания того, что тотальность является единственно возможным компасом для таких задач, но с тех пор, как это было подчеркнуто Лукачем, именно этот концепт был в центре западного марксизма и получал совершенно разные определения, оценки и применения, которые Джей очень умело прослеживает.
Ретроспективно перечитывая западный марксизм
Каково бы ни было определение, западный марксизм – это Nachkonstruktion166, конструкция post hoc, не самопризнанная группа или течение. Тем не менее более отдаленная перспектива, чем та, которой придерживаются Мерло-Понти, Андерсон и Джей, делает возможным иное историческое позиционирование западного марксизма, буквально в качестве еще одного способа исторического прочтения, открытого для эмпирической фальсификации.