180.
У Великобритании, в конце концов, были собственные эмпирические традиции, и поэтому страна не была втянута на американскую интеллектуальную сцену после войны. Значимое марксистское движение постепенно возникло из коммунистических политических движений конца 1930‐х – начала 1940‐х годов. Им предшествовала когорта выдающихся ученых, историков науки и специалистов по античной истории181. Великобритания представляла собой наиболее значимую зону эмпирического марксизма в Европе после Первой мировой войны. После 1945 года ее ядром была «Группа историков Коммунистической партии Великобритании», которая распалась в 1956‐м. До этого она успешно запустила научный журнал «Past and Present», который и сейчас процветает. В круг послевоенных марксистских историков входили Кристофер Хилл, Эрик Хобсбаум, Эдвард Томпсон и примкнувшие к ним Реймонд Уильямс, Морис Добб и Джордж Томсон. В то время как Исаак Дойчер имел иную позицию и политические убеждения, как историк и биограф Троцкого и Сталина он хорошо вписывается в картину британского марксизма182.
Несмотря на то что социальная теория в значительной степени опирается на политическую и социальную историю, она с ними не синхронизирована. Конец 1950‐х и первая половина 1960‐х годов ознаменовали упадок политического марксизма в Западной Европе. Австрийские, западногерманские и шведские социал-демократические партии вычищали свои программы от любых следов марксизма в 1958–1960 годах. Французский социализм и официальный марксизм дискредитировали себя во время Алжирской войны. Коммунистические партии старели и оказывались в изоляции. Неожиданный послевоенный бум не просто продолжался: он ускорялся. Тем не менее некоторые из наиболее влиятельных работ западноевропейского марксизма появились именно в это время: «За Маркса» и «Читать Капитал» (1965) Луи Альтюссера, трехтомник Исаака Дойчера о Троцком (1954–1963), «Критика диалектического разума» (1960) Жана-Поля Сартра, «Становление английского рабочего класса» (1963) Эдварда Томпсона183. Базирующийся в Лондоне журнал «New Left Review», которому было суждено стать ведущим мировым марксистским журналом, был основан в 1960 году184.
Кратковременное возрождение
Позже политическая ситуация кардинально изменилась в связи со студенческими волнениями – результатом появления новых массовых университетов и войны во Вьетнаме, а также вдохновения, порожденного китайской культурной революцией. Примерно в то же время истощение рынка труда создало почву для возрождения классового конфликта. Стремительно расширяющийся предмет социологии предоставил основную площадку для академических баталий. Марксизм стал политическим языком и теоретической установкой для поколения радикалов, которые нашли в нем лучший способ понять феномены колониальных войн и слаборазвитости, равно как и социально-экономические механизмы функционирования западноевропейской демократии. Этот неомарксизм представлял собой гораздо большую волну, чем оригинальный западный марксизм, но едва ли произвел нечто столь же впечатляющее.
Одной из причин этого было то, что политика и теория стали гораздо более дифференцированными. Даже наиболее блестящие и рефлексивные политические тексты этого периода в значительной степени эмпирические. Теоретические и ученые труды даже политически активных людей очень академичны. Лучшими среди них являются, вне всякого сомнения, работы Режиса Дебре о революционных стремлениях в Латинской Америке185. Гораздо сложнее выбрать наиболее впечатляющие теоретические и ученые работы из неомарксистского движения в Европе. Но фундаментальные исторические труды Перри Андерсона «Переходы от античности к феодализму», «Родословная абсолютистского государства» (обе 1974), Джеральда Аллана Коэна «В защиту теории истории Карла Маркса» (1978) и Никоса Пуланзаса «Политическая власть и социальные классы» (1968) будут в большинстве списков. Они прекрасно иллюстрируют мою позицию.
Неомарксизм добился включения Маркса в классический канон социологии и сделал марксистскую или марксизирующую перспективы легитимными – пусть и в меньшинстве – точками зрения на большинстве факультетов социальных и гуманитарных наук. Марксизм вошел в антропологию главным образом через работы французских антропологов Мориса Годелье, Клода Мейясу, Эммануэля Террея и др. И объединившись с неорикардианскими работами друга Грамши Пьеро Сраффы, экономисты бросили первый серьезный теоретический вызов триумфальному маржинализму. Английский Кембридж, занявший сторону Рикардо и Маркса, выступил против американского Кембриджа в Массачусетсе186. Но когда радикальный политический запал начал затухать во второй половине 1970‐х годов, политический марксизм быстро испарился. Академический марксизм также пережил значительный спад, будучи отброшенным ради новых теоретических «‐измов». Его постигло частичное подчинение экуменическим дисциплинарным практикам. Лучше всего он сохранился в социологии и историографии.
Марксизм в Новом Свете
В Новом Свете, созданном завоеваниями в раннее Новое время и массовой иммиграцией, теоретическая и практическая борьба за современность была в значительной степени направлена вовне, против колониалистской Европы, а также со стороны колонизированных чужаками против самих колонистов. Ни внутренний конфликт исторических сил, ни классовое разделение движущих сил не были настолько же важными, как в Европе187. Сам предмет диалектики современности, в особенности классовая диалектика, были менее значимы в обеих Америках и в Океании. Таким образом, нам следует признать, что марксизм сыграл гораздо более скромную роль в современной истории Нового Света.
Марксистские партии, которые имели бы хоть какую-то значимость, появлялись как исключения и довольно поздно, только после Второй мировой войны. Гайана, Чили и, возможно, Куба здесь самые важные примеры. Чикагское издательство Charles H. Kerr стало на рубеже веков важным межконтинентальным центром распространения марксизма на английском языке, издав среди прочего первые переводы 2‐го и 3‐го томов «Капитала» на английский. Иммигранты распространили марксизм в Латинской Америке, где, например, в Аргентине перевод «Капитала» появился гораздо раньше, чем в Швеции и Норвегии. Тем не менее марксизм не смог пустить там корни.
Помимо прочего в этом движении наблюдалась нехватка индивидуального творческого вклада. «К пониманию Карла Маркса» (1933) Сидни Хука и «Теория капиталистического развития» (1942) Пола Суизи были обстоятельными и неординарными толкованиями, но единственной творчески оригинальной работой в первой половине столетия стали «Семь очерков истолкования перуанской действительности» (1928) Хосе Карлоса Мариатеги. Это было замечательное совмещение радикальной европейской мысли – включая Парето и Сореля – с ленинским марксизмом и латиноамериканским культурным авангардизмом, что было применено ко всему спектру вопросов от экономики до литературы188.
Тем не менее после Второй мировой войны марксистские гуманитарные науки также склонились в сторону Запада, как и другие научные области, хотя в первом случае это потребовало большего времени. Маркузе не получил достаточно хорошего предложения, чтобы вернуться в Германию, и остался в США; помимо его поздних работ американский марксизм получил совсем немного от антифашистских беженцев. Пол Суизи запустил «Monthly Review», которое стало самой важной международной платформой для серьезной критики политической экономии. Новая марксистская теория капитализма в развивающихся странах была связана с «Monthly Review». Работы Пола Барана (1957) и Анре Гундера Франка (1967) отстаивали точку зрения, согласно которой недостаточная развитость не была отсутствием развития, но скорее следствием глобального капитализма, одной из его конститутивных крайностей189. В Латинской Америке в середине 1960‐х годов вышла более социологически ориентированная работа о неразвитости – это труд бразильца Фернанду Энрики Кардозу190, – на которую часто ссылаются как на «теорию зависимости» из-за позиции, согласно которой неразвитость в Латинской Америке коренилась в ее отношении к капиталистическим метрополиям.
Беспорядки конца 1960‐х годов на североамериканской академической сцене, похоже, были интеллектуально более продуктивными и инновационными, чем параллельные им события в Европе или где бы то ни было еще. Весьма креативный вклад неожиданно был сделан несколькими североамериканскими марксистами, двое из которых выступали как соперники. Первый – Роберт Бреннер, опубликовавший историографическую работу о релевантности классовой борьбы и расцвете современности. Эксплицитная и ортодоксальная историко-материалистическая перспектива Бреннера была декларирована, а затем и закрепилась в серии конфронтаций с другими экспертами-историками о важности классового конфликта для возникновения индустриальной и капиталистической Европы. Они были собраны в издании «Дебаты Бреннера»191. Позднее Бреннер внес очередной весомый вклад в центральный вопрос историографической дискуссии. В этот раз он по‐новому аргументировал классовый характер гражданской войны в Англии192.
Его оппонентом был Иммануил Валлерстайн, социологически насыщенные работы которого могут быть даже более противоречивыми, чем труды Бреннера, но предпринимательская хватка и достижения которого имели только одного соперника среди марксистов – Макса Хоркхаймера