315.
Всемирные социальные форумы, одни из наиболее важных и вдохновляющих движений в левой политике в новом тысячелетии, до настоящего момента породили сравнительно мало социальной теории; португальский правовед Боавентура ди Соуза Сантуш, тем не менее, внес весомый вклад в попытку проанализировать и интерпретировать это комплексное и гетерогенное движение316. В то же самое время тематика неравенства и условий труда при капитализме, которая долгое время была главной для левых, также подверглась радикальному теоретизированию вне рамок левой мысли. Контрастирующие подходы Ричарда Сеннета, высоколитературные и описательные, и Чарльза Тилли, всегда строго систематичные, представляют собой два важных кейса317. Радикальная социальная теория остается большим домом с множеством дверей.
Северо-восточный квадрат, показанный на рис. 3.1, не обязательно пустой. Логически возможно, сегодня более чем когда-либо, воздерживаться от любых антикапиталистических практик или идеологических позиций, в то же самое время находя Маркса проницательным и интеллектуально стимулирующим аналитиком капитализма. Согласно Буравому и Райту, такая позиция не обязательно неполноценна, цинична или пессимистична318. Принимая во внимание нормальную культурно-политическую ангажированность социальной науки, нам следует ожидать, что в этой дисциплине будет очень мало специалистов. Наиболее яркий современный пример этой позиции – это индо-британский экономист Мегхнад Десаи, назначенный Тони Блэром в Палату лордов. Опираясь на ее библиотеку, он написал вдохновенный отчет о динамике капитализма, в которой Маркс жмет руку Хайеку. Книга «Возмездие Маркса» (2002) – это реабилитация Маркса как социального исследователя капиталистической политэкономии, первоначально вдохновленная работами Ленина и классических марксистских экономистов, которая одновременно занимает агностическую позицию в отношении того, возможен ли какой-либо посткапиталистический социальный порядок. Сюда же мы можем поместить историографию британского академического марксизма.
Последние годы ХХ века породили два замечательных прочтения Маркса: «Призраки Маркса» Жака Деррида (1993) и «Постмодернистский Маркс» (1998) Террелла Карвера. Деррида и Карвер видят Марксов во множественном числе; оба подчеркивают в симпатизирующей, но критичной манере политическую значимость Маркса, но только в качестве исторической фигуры, в отрыве от марксизма или любых современных движений. Деррида поместил свое творение деконструкции «в традицию известного марксизма, в известный дух марксизма», освещая свое прочтение литературной пиротехникой319. Постмодернизм Карвера был «умеренным» и не вступал в противоречие с современностью и Просвещением. Более всего он проявлял себя в перцептивном анализе языка Маркса и стратегий письма в разных текстах320.
Термин «постмарксизм» здесь употребляется в широком смысле в отношении писателей с эксплицитно марксистским бэкграундом, недавние работы которых вышли за пределы марксистской проблематики и которые публично не афишируют приверженность марксизму. Постмарксизм не эквивалентен эксмарксизму. Он также не включает осуждение или предательство; развитие и новые желания – да, возможно, даже развод, но только на дружеских условиях. Границы между пост- и неомарксизмом размылись в последнее время, и некоторые важные авторы – к примеру, Этьен Балибар – могут легко быть отнесены к обоим направлениям. Здесь мы не приводим никакой критической оценки принадлежности к этим группам; тем не менее термин «неомарксизм» будет использоваться только для теоретических проектов, которые одновременно обозначают значимое отхождение от классического марксизма и сохраняют ему открытую приверженность.
Лакло и Муфф, принимая постмарксистский ярлык, отсылают к «реапроприации интеллектуальной традиции, а также к выходу за ее пределы»321. «Гегемония и социалистическая стратегия», которую мы обсуждали ранее, может рассматриваться как одна из наиболее важных работ, отталкивающихся от этой позиции. Разворачивая серию великолепных абстракций, авторы с трудом тащатся через классическую марксистскую политическую теорию, от немецкой и русской социал-демократии до Грамши. Но главной загадкой их проекта остается Великая французская революция – сама по себе почтенная традиция, от Маркса и Ленина до Грамши – и призыв к «радикальной демократии», в которой «социалистическое измерение» будет достигнуто посредством «углубления демократической революции».
Немецкая критическая теория была первым значительным направлением постмарксизма, политически скрытого в молчании Адорно и Хоркхаймера после Второй мировой войны, и очевидного в работах Юргена Хабермаса. Как постмарксист Хабермас остался интеллектуалом и теоретиком либеральных (в американском смысле) левых, став левоцентристским сознанием западногерманской нации. Он был гораздо менее радикален, чем Сартр, но к нему больше прислушивались. В последние годы он обратился к вопросам морали, которые окружают генную инженерию, и боролся за договор со все более интенсивными и неприятными импликациями Westbindung322 с США – связи, к которой Хабермас как немецкий антинационалист всегда был привержен. В контексте вторжения в Ирак возникло интересное сближение между Хабермасом и Деррида323. Для этого обзора центральное значение имеют программа диалогической политики Хабермаса – изложенная в его magnum opus324 о коммуникативном действии – и его защита современности как «незавершенного проекта»325. Клаус Оффе, бывший студент Хабермаса и давний постмарксист, один из немногих, кто в качестве заметного политического ученого продолжил марксистское дело 1960–1970‐х годов в отношении государства, среди прочего включив в программу рассмотрения посткоммунистические государства Восточной Европы326.
Актуальным профессорским преемником Франкфуртской школы является Аксель Хоннет. В его наиболее важной работе рассматривается борьба за признание, которой положил начало гегелевский анализ диалектики господина и раба. Хоннет далее разделил тему на три сферы: любовь, закон и солидарность327. В дискуссии с американским философом Нэнси Фрейзер, которая вооружилась радикальными «политиками идентичности» США в защите перераспределения, Хоннет выступал за нормативную теорию опыта несправедливости, которая была бы шире, чем «более или менее утилитарная антропология» марксизма328. Из перспективы эгалитаризма, как я утверждал ранее, «признание» может рассматриваться как критически важный аспект экзистенциального равенства, как одно из трех фундаментальных измерений (не)равенства; учитывая бэкграунд Хоннета, модернистский оптимизм его наблюдений о «моральном прогрессе» также достоин упоминания329.
Постмарксизм не сводится к текстуальным реинтерпретациям; он равно может принимать формы вторжения в область эмпирики или социального комментария. Две из наиболее экстраординарных работ, которые возникли из марксистского бэкграунда, представляют собой полевой социологический анализ мирового общества Мануэля Кастельса, о котором говорилось выше, и поразительно амбициозную историческую «медиологию» Режиса Дебре. Последняя начинается с критики марксистского концепта идеологии и сцепки с альтюссерианской дискуссией об «идеологических аппаратах государства», которая открывается longue durée330 открытием материальности опосредованной коммуникации, или «механик [культурной] передачи», с особым вниманием к иудаизму и христианству331. Теоретически оригинальные и мастерски выполненные, эти работы в первую очередь представляют собой вклад в социальный анализ, а не в социальную теорию. В качестве таковых их можно назвать выдающимися. Наконец, многочисленные социальные комментарии Зигмунта Баумана вызвали большой международный резонанс; по сути, это социологическая разновидность постмодернизма. Последние работы Баумана путешествуют налегке, не будучи отягощенными ни исследованием, ни теоретической аналитикой, но поддерживаемые необыкновенной жизненной мудростью, искушенным взглядом наблюдателя и бойким пером332.
Несмотря на все политические поражения, творческая энергия марксизма не иссякла. Последнее десятилетие333 засвидетельствовало появление по меньшей мере двух весьма оригинальных, бескомпромиссных дискурсов, которые открыто отталкиваются и основываются на наследии марксизма. Мы уже отмечали непочтительную философскую политику Славоя Жижека, который не только радикально обновил культурный критицизм марксизма, но отчаянно защищает иконоборческий марксизм против «конформистских либеральных негодяев». Oeuvre334 Жижека включает энергичную защиту классической современности и обширное обращение к популярному кинематографу в культурно-философских комментариях. Он бросил перчатку в лицо конвенциональной мудрости, представив снабженную комментарием новую подборку работ Ленина 1917 года