– Не знаю, – брат качает головой, – думать об этом – больно.
– Я испортила тебе жизнь. Всем, во что впутывалась, я портила нашу с тобой жизнь. Всегда.
– У тебя не было выбора.
– А если был? Может быть, я просто его не видела? Я столько лет думала, что люблю Витю… Что со мной не так?
– Ты была в моем возрасте. Не думаю, что у меня сейчас хватит ума на что-то разумное.
– Ты мне льстишь, Рома. Ты гораздо, гораздо умнее меня.
– Не начинай, – брат закатывает глаза.
– Клим сказал, мы больше ничего ему не должны. Чувствую себя шлюхой.
Как он и сказал. Чувствую себя той, с кем ассоциирую, и он тут совсем ни при чем. Я сама создала в себе этот образ. Он жил внутри меня долгие годы. Я прятала его, как страшную маску.
– Лина знает код от сейфа Мельникова, – бросает словно между делом брат.
– Это она тебе сказала? – сглатываю и резко поворачиваюсь.
– Ага. Она хочет поехать домой и вскрыть этот ящик Пандоры.
– Не надо. Это может быть для нее опасно.
– Она надеется на помощь отца.
– Не думаю, что ее отец между бизнесом и дочерью выберет второе. Отговори ее, если сможешь.
– Попробую.
Рома подносит горлышко бутылки к губам и делает глоток.
– Ром, – шепчу, опуская глаза.
– М-м-м?
– Мне кажется, я его люблю.
Брат ставит коньяк на пол и упирается локтями в свои широко расставленные колени.
– Клима?
– Наверное, я всегда его любила, просто не понимала этого.
– И что будешь делать?
– Не знаю… Что у тебя с Гелей?
– С Линой, – брат задумчиво поджимает губы. – Геля звучит грубо, тебе не кажется? – передергивает плечами. – Ничего. Она просто хороший человек. Наивная, правда… Но кто сказал, что это минус?
– Будь осторожен.
– Мне не пять лет.
– Ты знаешь Витю не хуже меня. А она его жена…
– Не нагнетай.
– Я хочу ей рассказать, – выдыхаю.
– Что? О чем?
– Про меня, Витю и все, что происходило эти годы.
– Зачем?
– Ром, она все равно узнает. И будет хуже, если не от меня.
– Ложись уже спать. Завтра поговорим.
Касаюсь Ромкиной груди ладонью и хочу подняться. Но вот теперь ногу простреливает адской, нестерпимой болью. С губ срывается всхлип.
– Ты чего?
– Ногу подвернула. Блин, как больно.
– Пошли, – Ромка подхватывает меня на руки и относит в спальню, – сейчас мазь принесу.
19
Клим.
– Доброе утро! – звонкий женский голос раздается прямо над ухом.
Нехотя открываю глаза и вижу перед собой Стефу. Ее рыжие волосы рассыпаны по моей подушке, а губы растянуты в улыбке.
– Какого ты тут делаешь? – сжимаю пальцами переносицу. Головная боль дает о себе знать мгновенно. Стоит только открыть глаза, и весь смрад вчерашнего дня валится на плечи. Лопающаяся от нестерпимой боли башка как ответка за чрезмерное употребление алкоголя.
– Мне стало скучно, – Стефа закатывает глаза и падет на спину рядом со мной. – Ты совсем мне не рад?
– Буду рад, если принесешь что-нибудь от головы.
– Да у тебя похмелье. Что отмечал?
– Отвали.
– Клим, – Стефа приподнимается на локти, – неужели… ты снова с ней виделся? Ты же ее не убил? – округляет свои и так огромные глазища. – Ну труп хотя бы спрятал?
– Еще варианты…
Стефания проходится взглядом по моему лицу, поджимает губы, а после резко подскакивает на кровати.
– Ты с ней переспал! – шепчет заговорщически.
– Она сама предложила. Это как снять девку в клубе.
– Но она не девка из клуба.
– Стеф, заткнись.
– Ты злишься, – обнажает свои белые зубы, – ты – и злишься. Хм, это что-то новенькое.
– Я просто перебрал.
– Ну да, конечно. Завтракать будешь? Я могу пожарить яичницу.
– Валяй.
Стеф грациозно поднимается с постели и походкой от бедра чешет в сторону кухни.
Мы познакомились с ней пару лет назад, тогда она еще была проституткой в одном из элитных борделей, куда любил заглядывать Седой.
Я снял ее на ночь. И именно в этот чертов день у нее сдохла псинка. Девчонка разрыдалась, когда делала мне минет. Сказать, что я офигел, не сказать ничего.
Потом был долгий и нудный разговор. Эта помершая собака была ее единственным другом в столице, которую год назад приехала покорять бойкая девочка с периферии. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что вся эта пустота души близка и мне самому. Полный социальный вакуум.
Когда уходил, сунул ей денег. Намного-намного больше, чем оставляют шлюхам. Она нашла меня сама через пару месяцев. Завязала с клиентами, устроилась на какую-то «нормальную», по меркам большинства, работу и пришла, чтобы вернуть мне те самые деньги. А дальше наше общение просто вошло в колею обыденности. Полгода назад я помог ей открыть брачное агентство. Кто, как не бывшая проститутка, идеально разбирается в хитросплетениях чужих душ?
– Как дела с бизнесом отчима?
– Все продвигается так, как я и планировал.
– Это хорошо, – Стефа забирается на барный стул и ставит передо мной тарелку с завтраком. – А Луиза?
Опускаю руку, в которой держу вилку. Когда-то я рассказывал ей про Луизку. Сейчас понимаю, что зря.
– Что «Луиза»? – делаю глоток кофе. Стефка варит отличный кофе в турке.
– Твой порыв… опять крышу унесло?
Еще как. Не знаю, что на меня нашло. Она предложила, а я просто не имел права отказаться. И плевать, что это не в моих правилах. Что за годы выстроились железные принципы. Рядом с ней все превращалось в жидкий металл. Плавилось. Мысли, слова, обещания, поступки. Все.
– Нет. Она любовница Витьки.
– Она же не спит с ним. Четыре года, – заключает с умным видом Стефа.
– Откуда ты… рылась в моем ноутбуке?
Гадина. Вечно сует свой длинный веснушчатый нос куда не следует.
– Чуть-чуть. По-моему, ты к ней несправедлив. То, что я прочла, не делает из нее монстра. Скорее жертву.
– О-о-о, поверь, Хабибуллина не жертва. И вообще, мне сейчас не до нее. Дел по горло.
– Ну ты же все знаешь. Не поверю, что не навел о ней справки. То, что я прочла в ноутбуке, мелочь. Ты ее уже досконально пробил и изучил. На молекулы разобрал, – вздергивает свою яркую бровь. – А теперь мучаешь. И сам, кстати, тоже мучаешься. Ты очень дерганый. Тебе это несвойственно, – делает свой гениальный вывод, а вместе с ним глоток черного кофе.
– Откуда ты, такая умная, нарисовалась? Соль лучше подай.
– Белый яд, – протягивает солонку.
– Вкусный яд.
– Так что? – Стефа смотрит на меня выжидающе.
– Не вяжется, – барабаню пальцами по столу, – там что-то было. Что-то, что хорошо скрыли.
– В плане?
– Я пока не понял. Но думаю, если доберусь до правды, то быстро нейтрализую Мельникова.
– Какая-то тайна, да?
– Она самая.
– И твоя Луиза к ней тоже причастна?
– Скорее всего. Не зря она такая зашуганная.
– Но при этом она сделала первый шаг, – не унимается Королёва.
– Она избавилась от долга.
– Ты сказал ей об этом до или после секса? Вот-вот, – Стефа касается взглядом часов на моем запястье и с присущей ей легкостью поднимает руки вверх. Лениво тянется к потолку. – Я хочу на нее посмотреть, – потирает ладони друг о друга.
– На кого?
– На Луизу, конечно. На тебя я уже за сегодня насмотрелась, Вяземский.
– Зачем?
– Женское любопытство. Так где я могу ее найти?
– В телецентре.
– Окей. Тогда наведаюсь туда сегодня же.
– Заняться тебе нечем.
– Тут ты прав, нечем. Еще кофе?
– Валяй.
20
Клим.
Это было похоже на манию. Чистейший наркотик, от которого происходит срыв башки. Она оказалась слишком близко, когда совершенно не следовало этого делать. Стефа права, у меня опять сорвало планку. Напрочь.
Восемь лет назад, когда я свалил из города, думал, что сдохну. Она настолько въелась в кровь, мысли. Я бредил ей. Видел в прохожих и сходил с ума от отчаяния. Ее глупый выбор не удивил, скорее окончательно разочаровал. Она выдрала мое сердце со всеми артериями, но я продолжал думать о ней. Маниакально. Постоянно. Бегал марш-броски на запредельный километраж и все равно никак не мог вытряхнуть эти гнилые воспоминания. Они отравляли организм всецело. Рвали внутренности на куски. Поднимали из глубин моего сознания ту тьму, что пряталась там долгие годы. Я боролся с собственной тенью и ярким девичьим образом. Два противника, две чаши весов. Перепутье.
Лишь спустя время ее стройный силуэт начал расплываться. Покрываться пятнами. Стал далеким, где-то даже безликим. Воспоминания больше не отдавались внутри каким-то странным теплом с примесью жгучего яда. А позже и вовсе перестали всплывать в памяти. На плечи свалилась тонна работы. Я должен был сосредоточиться на другом и не допустить ни единого прокола.
Шесть лет чужой жизни. Последние шесть лет с людьми, к которым поначалу испытываешь неприязнь и отторжение. Потом привыкаешь. Когда тебя внедряют, то дают установку. Ты следуешь ей все время, что находишься в работе. Но человеческий фактор все равно продолжает играть большую роль. Ты проникаешься: шесть лет – это огромный срок.
1 Федеральная служба безопасности не вербует кого-то вроде меня. Но всегда бывают исключения. Я одно из них. Мой настоящий отец был офицером. Погиб при неизвестных обстоятельствах. Точнее, при скрытых секреткой
2. Но, когда у тебя появляется доступ, ты можешь узнать о причинах гибели подробнее. Первая – он копал под Мельникова, еще тогда. Страна развалилась, и отчим начал быстро подниматься вверх. Вторая – отец был правой рукой Мельникова. И третья – он был кротом
3. Его вычислили и зверски убили. Мельников убил. Человек, за которого в дальнейшем моя мать вышла замуж.
Отчим движется в поле зрения конторы 4 последние лет двадцать.