– У тебя кровь! – вопит брат.
– Я позову врача, – заключает Матвей и выходит из палаты.
Он очень широко открывает дверь. Коридор хорошо просматривается, и я вижу в нем людей. Они явно пришли сюда с этим человеком.
– Как ты? – касаюсь Ромкиной руки.
– Нормально. Они реально приехали вовремя, – поджимает губы.
– Тебе что-то сделали? Витины люди что-то…
– Нет, – сжимает мою ладонь в ответ.
Через пару минут в палате появляется врач. Он фонтанирует недовольством, ругает всех присутствующих здесь и выгоняет из палаты посторонних. Мы с ним остаемся вдвоем.
К счастью, мне не накладывают повторных швов и не ставят дренаж. Рану обрабатывают, перевязывают и настоятельно рекомендуют полный покой.
– Это сумасшествие. Вы должны оставаться в больнице.
Артур Равилевич – так написано на бейдже – разводит руками. Но оставить меня здесь и не дать Матвею увезти попыток не предпринимает. Его либо хорошо «благодарят», либо просто запугивают.
Весь этот переезд проходит в тумане. Слабость берет верх. Очень хочется спать. Поэтому, когда я открываю глаза и понимаю, что это отдаленно похоже на мою квартиру, – пугаюсь. Чуть позже, конечно, распознаю в этой комнате ту самую спальню, где мне пришлось ночевать за день до ранения.
Бесспорно – это дом Клима. А если учесть вопли Стефы, что я пришла в себя…
Вздыхаю и поворачиваю голову к окну. На улице дождь. Плохая погода всегда навеивает не самые лучшие воспоминания и погружает в уныние.
– Как жаль, что я улетаю и не смогу тебе ничем помочь, – сокрушается Стефа, расположившись на краю моей кровати, – соблюдай все инструкции, что дал врач, – стучит ноготком по тумбочке, усыпанной листками и таблетками.
Киваю.
– Все будет хорошо, – улыбается, но после сразу поджимает губы. – Клим за тебя переживает, – добавляет шепотом.
– Я знаю. Что с Линой? Ты не в курсе?
Стефа отрицательно мотает головой.
– Ладно. Хорошего полета.
– Спасибо. Я еще вернусь.
Стеф целует меня в щеку и своей суетливой походкой вышмыгивает за дверь.
Остаток дня я лежу одна. Пару раз забегает Ромка, но, видя мой абсолютно не разговорчивый настрой, ретируется.
А я… я постоянно прокручиваю в голове Витины слова. Он готов к войне и сегодня дал понять это слишком четко.
На улицу опускается ночь. В сотый раз смотрю на тарелку с ужином и чувствую легкую тошноту. Аппетита ноль. Спать не хочется. Мозг переполнен мыслями и картинками. Они ужасны, кровожадны и не дают покоя.
Стрелка часов переваливает за три. Во дворе лают собаки.
За дверью слышатся шаги. Настораживаюсь, но, когда вижу, кто пришел, расслабляюсь. Напряжение этого дня теряет градус.
– Привет, – говорю первая, хочу, чтобы он знал, что я не сплю.
В комнате полумрак. Зажжен лишь торшер, стоящий у окна.
– Разбудил? – Клим сокращает расстояние от двери до кровати.
– Нет, я не спала.
– И не ела, – косится на тарелку, которая стоит на тумбочке.
– После произошедшего еда – последнее, о чем я думаю, – пожимаю плечами, а Вяземский приоткрывает окно, впуская в помещение холодный ночной воздух поздней осени.
Затаиваю дыхание, наблюдая за его движениями. Он снимает пиджак и небрежно бросает его в кресло. Закатывает рукава черной рубашки до локтя и расстегивает верхние пуговицы воротника. Галстука на нем нет. Клим вообще старается избегать этого предмета гардероба.
– Мне сказали, что ты улетел.
– Вернулся.
– Почему?
– Потому что не могу оставить тебя здесь одну.
Он говорит это так обыденно, а у меня сердце выпрыгивает из груди.
33
Клим
– Спасибо, – ее голос звучит приглушенно.
Я должен был вернуться завтра, но после рассказа Матвея о том, что Витька устроил в больнице, решил немного ускорить процесс переговоров. Мне было необходимо встретиться с бывшим партнером отчима. Он больше пяти лет назад поселился отшельником в двух часах лета от города. Пришлось поднимать вертолет и ускорять наш разговор.
Ничего глобально нового он не выдал. Зато рассказал о загадочном убийстве четырехлетней давности. Витька тогда сыграл там не последнюю роль. Помог в «расследовании». Но что-то мне подсказывает, что всю эту дичь заварил именно он.
– Как ты себя чувствуешь? – обвожу тонкую Луизкину фигуру взглядом.
Она все еще бледная и запуганная. В общем, выглядит не лучшим образом, и это понятно. Последние двое суток выдались напряженными.
Для меня тоже.
Прийти к ней в больницу той ночью было спонтанной идеей. Порывом высказаться в тишину. Она отходила от наркоза и все равно ничего бы не услышала. А мне было просто необходимо выплеснуть эти чувства. Эмоции, что скапливаются в груди и не дают спокойно жить.
– Нормально, правда, – растерянно кивает. Ее губ касается легкая улыбка. В полутьме комнаты ее почти невозможно рассмотреть.
– Хорошо. Спи.
Ретируюсь. Мне лучше уйти. Наши разговоры сейчас практически бессмысленны. Мы оба под гнетом опасений. Я за нее, а она за свою жизнь.
Не стоит ничего ворошить, даже если очень этого хочется.
Подаюсь к выходу. Прежде, конечно, закрываю окно. Когда обхожу кровать, Луиза вылезает из-под одеяла и, переместившись к краю, проворно хватает меня за руку. Холод ее пальцев ярко контрастирует с теплом моей кожи.
– Я должна рассказать, – сглатывает и отдергивает ладонь.
Останавливаюсь. Поворачиваюсь к ней.
– Говори.
– Мне страшно, – шепчет, подтягивая одеяло к коленям.
Инстинктивно цепляюсь взглядом за ее ноги. Раздражаюсь внутренними соблазнами. Они слишком быстро затмевают разум. Поэтому, чтобы вычленить из ее рассказа суть, приходится поднапрячься.
– …он просто убьет нас. Что мне делать?
Заканчивает свою исповедь, суть которой ясна и так. Витька угрожал. Она боится за себя, брата и жизнь в целом.
– Я сделала выбор, – сминает край пододеяльника. – Я больше не с ним, – кусает нижнюю губу и смотрит снизу вверх своими огромными глазами. Ведьма.
– Я сделаю все, что от меня зависит, – выдаю уже больше на автомате. Привык решать чужие проблемы, даже те, что на фиг не уперлись. Она, конечно, другое дело, но знать ей об этом необязательно.
– Пожалуйста...
Лу опускает взгляд. Что скрывается за этим «пожалуйста», я не понимаю. Неизвестность злит еще больше. Убираю руки в карманы брюк. Сам осознаю, что смотрю на нее сейчас как на провинившуюся девчонку. А внутри все горит огнем. Едкое пламя плавит органы один за другим.
– Тебе ничего не угрожает. Больше ничего не угрожает.
После моих слов она как-то преображается. Теперь уже смотрит в глаза. Душу вытряхивает от ее взглядов. Притягательных, открытых, детских каких-то. В них отголоски невинности, которой в ней самой вовсе нет. Но яркие радужки кричат обратное. Вынуждают заглянуть глубже, проникнуться ее болью и отчаянием.
– Я правда не хотела, чтобы все вышло так.
– Знаю.
– Ты злишься, Клим, и это нормально. Злиться. Только не поступай со мной так, как это сделала я. Не давай надежду, если… – замолкает. Делает глубокий вдох. – Знаю, наверное, я многого прошу…
Она говорит что-то еще, но все ее слова проходят мимо меня, с разгона улетают в черную дыру. Смотрю на ее шевелящиеся губы и ни черта больше не вижу. Одержимость возвращается. Вырывается из потаенных глубин сознания. Поднимает свою уродливую голову и кровожадно улыбается.
– …я слышала, что ты говорил мне в больнице… отошла от наркоза… Витя не оставит это… я не знаю, что мне с этим делать Клим… эти чувства, они… ты признавался мне в любви в машине… как дальше жить?
Слышу урывками. Она говорит, говорит. Плачет, растирает слезы по лицу. В веренице происходящего я остаюсь стоять на месте. Не шевелюсь. Время словно минует меня стороной. Даже дышу через раз, а она продолжает говорить. Выворачивается передо мной наизнанку.
В ушах шум крови. Сердце напряженно разгоняет ее по венам.
– Прекрати, – обрываю поток ее уже бессвязных слов и подаюсь вперед. Получатся громче и грубее, чем хотелось.
Лу отшатывается, шмыгает носом и замолкает.
Нависаю над ее красивым лицом. Ее неровное дыхание и всего несколько чертовых сантиметров, что отделяют нас друг от друга. Гребаный соблазн велик.
Внутри горю адским желанием дотронуться до нее. Провести пальцами по гладкой, слегка влажной от слез коже. Вытягиваю ладонь, но сжимаю ее в кулак, стоит руке поравняться с Луизиной щекой.
А потом происходит то, чего я не ожидал. Она перехватывает мою руку и прижимает к своему лицу, вынуждая разжать пальцы, дотронуться.
– Я тоже это чувствую, – шепчет с придыханием и бегает глазами по моему лицу в поисках поддержки.
34
Все происходит быстро. На рефлексах и инстинктах. Упираюсь коленом в кровать и фиксирую ее затылок ладонью.
Лу дрожит. Сама ко мне тянется. Ломает мое внутреннее сопротивление. Лед трескается, холодная стена, которой я отгораживался от нее все это время, тает.
Вдыхаю аромат ее кожи, смешанный с легкими цветочными духами, и прижимаю раскрытую ладонь к спине. Опускаюсь на кровать. Сажусь рядом.
Ее пальцы касаются кожи под распахнутым воротом рубашки.
– Я… – размыкает губы.
– Молчи.
Лучший способ оживить собственную просьбу – поцеловать.
Поддаться искушению. Заклеймить.
У нее мягкие губы. Желанные, как и она сама, сколько бы я ни пытался доказать себе обратное.
Она отвечает. Впускает язык в свой рот и тихо стонет. Впивается ногтями в мою шею, группируется, чтобы притиснуться еще ближе.
Идиотское ощущение, ты вроде бы вырос, но рядом с той самой отматываешь время и чувствуешь себя мальчишкой. Лулуша всегда была чем-то безгранично желаемым, но в то же время запретным. Но сейчас рамки стерлись.
Трогаю ее грудь под тонким черным шелком пижамной майки. Пальцы нащупывают сосок, уже давно ставший горошинкой. Острая вершинка сама тянется к моим рукам. Лу