Второй по значению город Ливонии, Ревель, был заложен в 1219 г. предводителем датских крестоносцев королем Вальдемаром II Победоносным. Как город Ревель впервые упоминается в 1238 г. Он пользовался значительной автономией. Многие вопросы внутренней жизни решались в Любеке, а в самом Ревеле было распространено любекское право.
Однако при решении более важных вопросов мог вмешаться магистр. Например, без его согласия город не мог проявлять политической инициативы. Особенно важную роль орден играл в качестве посредника между городом и рыцарством Гарриен-Вирланда. С другой стороны, город, являясь частью Ганзейского союза и имея тесные взаимоотношения с Ригой и Дерптом, имел определенный политический вес и мог оказывать политическое давление на орден.
Вместе с тем, Ревель находился в значительной зависимости от ордена. Ревельский комтур был достаточно влиятельной фигурой во внутриорденских структурах. Периодически он избирался сначала коадъютором, а затем и магистром ордена. Трудно точно описать отношения между городом и духовно-рыцарской корпорацией. В Ревеле ее глава до 1524 г. был только представителем Верховного магистра, а после — прямым сюзереном.
Усилению влияния ордена в городе способствовал союз магистра с гильдией Св. Марии, особенно прочный в начале XVI в. Возможно, эта гильдия имела изначально церковный характер.[74] В 1508 г. Вольтер фон Плетенберг подарил ей землю под строительство. Во главе гильдии стоял олдермен или магистр. Обязанности же верховного магистра гильдии исполнял сначала комтур, а затем фогт крепости, которому начиная с 1540 г. каждый новый член гильдии был обязан платить 4 рижских марки. Сложно сказать, как повлияли вассально-сеньориальные отношения на социально-политическую обстановку в городе, но стоит заметить, что начиная с XIV в. большая часть семейств города, из которых выбирались ратманы, были выходцами не только из Любека, но и из Вестфалии.
Одним из факторов роста политического влияния ливонских городов было их экономическое положение и принадлежность к Ганзейскому союзу. Еще до завершения военной кампании 1368–1370 гг. Дания и двадцать три ганзейских города, в числе которых была и Рига, подписали Штральзундский мир. Согласно его условиям, подтверждались все прежние и предоставлялся ряд новых привилегий, но уже не отдельным городам, а Ганзе в целом. Снижались пошлины, ганзейские фогты в Дании получали право высшей юрисдикции, а также Дания не могла короновать своих государей без согласия Ганзы. Вскоре возникло другое препятствие влиянию торгового союза. На сей раз во Фландрии, к которой в 1388 г. была применена блокада. Но, несмотря на ее общеганзейский характер, ливонским городам удалось добиться для себя особых условий, позволявших им продолжать торговать со своими фландрскими контрагентами.
Уже в первой половине XV в. ливонские города Ганзы, в особенности Рига, Ревель и Дерпт, стремились проводить собственную экономическую политику, что во многом было связано с начавшимся упадком Ганзейского союза.[75] В частности, с 1436 г. торговля с Русью стала осуществляться только через Ревель, Ригу, Пярну и Дерпт, и полностью ими контролировалась. Они стали избегать посредничества любекского отделения и напрямую следовали в Антверпен, а после подписания Утрехтского мира 1474 г. у них появилась возможность прямой торговли с английским купечеством.[76]
В связи с таким влиянием городов важными причинами разногласий между ними и рыцарством были вопросы экономического свойства, обсуждаемые на ландтагах. Можно выделить две основных проблемы — вопрос о поставках зерновых и о достоинстве монеты. Здесь следует вспомнить, что, согласно ландесорднунгу 1422 г., порядок созыва общеливонских сословных съездов ограничивался только представителями ландесгерров.
Важное экономическое значение ганзейских городов обуславливало и серьезную политическую роль бюргерства как сословия. Однако лишь к середине XV в., в период так называемой Валкской конфедерации (1435–1441), рыцарство и горожане стали полноправными политическими игроками в решении внутриполитических вопросов.[77] Однако на протяжении всего XV столетия политическая роль представителей бюргерства на ландтагах была недостаточно крепкой, чтобы оказывать сколько-нибудь существенное влияние на происходящие внутриполитические процессы.
В XV–XVI вв. важнейшим вопросом ливонской торговли была проблема хождения монет и их веса. Положение рижских талеров было нестабильным не только по отношению к марке чистого серебра (табл. 1), но и к рейнскому гульдену (табл. 2).[78] В первой половине XVI в. сохранялась аналогичная ситуация. Следует учитывать, что начиная с 1515 г. в Ливонии, кроме мелких номиналов, были также крупные и высокопробные виды монет, что открывало возможности для монетной спекуляции. Сразу вспоминается закон Коперника — Грэшема, идеи которого были высказаны сначала Николаем Коперником в трактате «Monetae cudendae ratio» в 1526 г., а в 1560 г. Томсом Грэшемом. Основная его мысль заключается в том, что лучшие монеты исчезали из обращения, что в конечном счете приводило к ухудшению стопы.
В целом для рассматриваемого периода характерно удорожание серебра (около 68 %). Коррекция содержания металла в монете происходила поэтапно (в 1531–1532 и в 1553–1554) и примерно соответствовала повышению цен на серебро.[79]
В одном из посланий горожане изложили свою точку зрения на данный вопрос. Также считая основной проблемой неверное соотношение между монетами обоих видов, они были не согласны понижать курс золотых денег: «…использовать все возможные пути и средства для того, чтобы обеспечить всю землю обращаемыми деньгами в достаточном количестве, с тем чтобы можно было добиться их размена. Для этой цели много добра и непременную пользу принесет осуществление изменения монет по стоимости рейнского гульдена».[80]
Но магистр и рыцарство продолжали настаивать. В конце 1531 г. Плетенбергом среди предложенных Ревелю вопросов для обсуждения на ландтаге был включен и пункт о необходимости исправить сложившуюся ситуацию в монетном деле. Для обоснования предполагаемого в документе понижения курса золотых монет он ссылался на важность решения денежных проблем для всей Ливонии. Магистр подчеркнул, что вывоз качественных монет не только приносит ущерб правителям, но и приводит к упадку всей экономики в целом. Результатом этого стало решение Вольмарского ландтага 1537 г., согласно которому курс золотых монет был все-таки понижен. В начале 50-х гг. XVI в. предпринимались попытки ввести фиксированную стоимость ввозимого серебра, в частности талеров, а для желающих продавать их русским установить соотношение 1/8 от ввозимого серебра.
Не менее важным предметом спора между городами и рыцарством был вопрос о беглых крестьянах. Особенно он обострился на рубеже XV–XVI вв., когда быстро развивалось мызно-барщинное хозяйство.[81] Стоит отметить, что в данном случае значительное влияние оказала правовая система городов. Наибольшее сопротивление рыцарству оказал Ревель, где действовало любекское право, содержавшее положение о невыдаче крестьян, проживших в городе более одного года и одного дня. Впоследствии к этой борьбе подключились другие города. Объединение сил городской курии произошло во второй половине 20-х гг. XVI в., что, возможно, было связано с необходимостью отстоять распространявшееся в городах евангелическое учение.
Глава 3Столетие движения по наклонной плоскостиПуть Ливонии к кризису с конца XIV до конца XV в.
Проигранная битва за Жемайтию
Ливония, как уже говорилось, была частью германского мира, но своего рода островом, который не имел с этим миром общей границы. При взгляде на карту видно, что Пруссию и Ливонию разделяла литовская Жемайтия (по-немецки она называлась Самогития). Из-за этой территорий шла борьба с Великим княжеством Литовским весь XIV и начало XV в. Рыцари пытались «срубить» перешеек и создать объединенную территорию Немецкого ордена на всем протяжении балтийского побережья от Поморья до Финского залива. Жемайты же были категорически не согласны с планами их покорения — на примере множества истребленных представителей племен прусов и ливов было ясно, к чему приводит приход крестоносцев. Ситуация усугублялась религиозным противостоянием: жемайты, как и значительная часть литовских племен, были язычниками. Вместе со своим государством — Великим княжеством Литовским — они воспринимались как объект крестовых походов. Их надо было покорить, сломить, обратить на путь истинный.
«Страшный сон» немецких рыцарей, что Литва примет крещение от кого-то другого, стал сбываться в конце XIV в. После Кревской унии 1385 г. началось вхождение Литвы в католический мир. Орден активно враждовал и с Литвой, и с Польшей. Он надеялся на победу, поскольку в Литве разворачивалась борьба за власть между польским и литовским королем Ягелло-Владиславом и великим князем литовским Витовтом. Ливония здесь пыталась вести собственную партию, отличную от прусского руководства ордена. А именно — играть на противоречиях внутри Великого княжества Литовского, благо недостатка в князьях с сепаратистскими настроениями в нем не было. И за счет этого укреплять положение и влияние Ливонии.
Полоцкий князь Андрей в 1385 г. заключил с ливонским магистром фон Эльцем договор о переходе Полоцка под сюзеренитет Ливонского ордена. Русские и ливонцы три недели вместе разоряли Восточную Литву. В 1390 г. войско ливонцев поддержало соперника Ягелло — Витовта — в походе на Вильно. Осада длилась пять недель, устояли только Верхний и Нижний замки Вильно, а город оказался разорен. В боях погиб брат Ягелло — Каригелло. Победители насадили его голову на пику.