От Орла до Новороссийска — страница 120 из 130

– Г-н штаб-ротмистр!

Я подошел. На соломе, скорчившись, сидел молодой воин с забинтованной головой и стонал, держась за бок. На окровавленной гимнастерке были желтые погоны Владикавказского кадетского корпуса; ему было не более 14–15 лет. Я принес ему воды и какую-то еду, и он мне кратко рассказал свою, столь банальную для тех жестоких времен, драму. Сын офицера, замученного большевиками, мать умерла в тюрьме от побоев, и он, взяв винтовку, добровольно присоединился к проходившей через их город воинской части, горя желанием отомстить за смерть близких. Милый, славный кадетик, он сильно страдал и ждал обещанной эвакуации…

Ночью, в темноте, наш сводный отряд и остатки Чеченской Конной дивизии коротким ударом опрокинули большевиков и вышли из окружения, но все раненые и большая часть обоза попали в руки красных…

Потерпев неудачу под Астраханью, наш сильно поредевший отряд отошел на город Кизляр. Случайно по делам я как-то заехал в штаб дивизии. Меня встретил молодой ординарец, на черкеске которого были нашиты родные мне белые кадетские погоны с буквами «См. К.». Этот бедный юноша, Глеб Ковалевский, не выдержал тяжелой походной жизни и, заболев тифом, вскоре умер.

Слава вечная вам всем и многим тысячам Русской молодежи, за верность Отечеству на поле брани убиенным и в смуте погибшим.

С. Вакар{321}Этюд из Гражданской войны{322}

Это было в конце 1919 года, когда, под давлением сильно превосходящего нас противника, после отхода от Воронежа, мы заняли Луганск, откуда впоследствии пришлось отступить дальше на юг. Я, в прошлом гусарский офицер регулярной Императорской армии, в это время был на службе в Сводно-Кавалерийском полку 1-й Кавказской Казачьей дивизии, причем мой полк был сведен в четыре эскадрона, из коих два были туземные: Черкесский эскадрон был послан в станицу Луганскую, и, так как в нем не было больше никого из офицеров, кроме командира эскадрона, тоже черкеса по происхождению, командир полка назначил меня следовать в эту командировку вместе с ними; таким образом, здесь я оказался единственным русским, православным человеком – офицером регулярной кавалерии, среди черкесов-магометан, уроженцев Кавказа, представителей туземной иррегулярной конницы.

После выполнения возложенной на эскадрон задачи и под давлением сильно наседавшего на нас противника настал наконец час покидать станицу Луганскую, в направлении на Дон, и мы, потеряв много времени на переправу через реку Северный Донец, начали наше походное движение, в поздние вечерние часы. Погода сперва нам благоприятствовала, и я легко по звездам взял направление для нашего движения, но среди ночи небо стало заволакиваться и началась снежная метель, быстро занесшая едва заметную проселочную дорогу, по которой мы шли. Чтобы не плутать зря целым эскадроном, мы расположились в поле вокруг костра, выслав вперед двух черкесов, разведать жилье. Отъехав от нас на 2 или 3 версты, посланные разведчики в открывшейся перед ними долине обнаружили огонек и немедленно направились к нему. Оказалось, что свет исходит из окна небольшой помещичьей усадьбы, находившейся впереди большого села, расположенного в долине. Когда разведчики верхом подъехали к освещенному окну усадьбы, они обнаружили, что, несмотря на поздний час, жители дома были одеты и не спали, а во дворе стояла запряженная в сани лошадь, вполне готовая к отъезду. На их стук к окну подошел хозяин дома, и, увидев за окном двух вооруженных всадников, в меховых папахах и в бурках, занесенных снегом, без погон, без кокарды, без белых повязок и без красных звезд, то есть без отличительных знаков воюющих армий, он спросил: «Кто вы такие?» На что черкесы ответили: «Мы красные!» После такого ответа в доме сразу потух свет, в окне раздался выстрел, и один черкес упал с коня мертвым, а другой галопом поскакал к эскадрону, чтобы сообщить о случившемся. Встревоженный эскадрон быстро доскакал до места происшествия, но в опустевшей квартире никого уже не обнаружил, и лишь тело убитого черкеса свидетельствовало о трагедии, только что здесь разыгравшейся. Захватив с собой покойника, эскадрон пошел на ночлег в ближайшее село.

После описанного печального случая и после ночи, проведенной в снегу в открытом поле, мы хорошо отогрелись и отдохнули в большом и богатом селе, а затем двинулись дальше на присоединение к своему полку.

Пройдя после отдыха верст 25 или 30, нам попался на пути небольшой государственный конный завод, а так как у моей лошади расхлябались подковы, я решил отстать от эскадрона, заехать в кузницу и подтянуть подковы. Зайдя в канцелярию, я встретил там офицеров в форме Донского казачьего войска, которые не только разрешили мне воспользоваться услугами кузницы, но и пригласили меня на обед. За обедом они мне рассказали недавно происшедший следующий кошмарный случай.

«В свое небольшое имение, по описанию то, где был убит из окна наш бедный черкес, приехал с фронта офицер Белой, Добровольческой армии, чтобы эвакуировать свою жену перед приближением красной опасности. И вдруг поздно ночью, когда все уже было готово к отъезду, вещи уложены, муж и жена одеты в дорогу и лошадь, запряженная в сани, ожидала хозяев во дворе, в окно раздался стук, на белом фоне снега вырисовались две темные вооруженные фигуры, верхом на лошадях, одетые в занесенные снегом кавказские бурки и меховые папахи.

На вопрос хозяина дома, кто они такие, последовал ясный и отчетливый ответ: «Мы красные». Недолго думая офицер быстро потушил свет и из темной комнаты, выстрелом через окно снял с коня одного всадника, а другой моментально ускакал прочь. Сильно взволнованные происшествием, офицер и его жена, предвидя нападение на усадьбу красной конницы, не теряя ни минуты, уехали из дому, и в данный момент оба они находятся здесь, у нас, под нашим гостеприимным кровом. Вот какой разыгрался кошмарный случай, и только нерастерянность офицера и случайная готовность к отъезду спасли положение!»

По мере того как рассказчик описывал печальное происшествие, предо мною ясно раскрывалась истинная ужасающая картина того, как глупая шутка наших разведчиков, назвавших себя для чего-то красными, привела к смерти черкеса и поспешному оставлению супругами родного угла, при самой кошмарной обстановке.

Но ужас происшествия чуть-чуть не продлился дальше! Дело в том, что, не подозревая ничего опасного, рассказчик выдал мне местопребывание офицера, убившего черкеса, а у кавказцев понятие чести и долга основаны на кровной мести, которая требует обязательной смерти каждого из убийц, независимо от суда над ним, или его полной невиновности. Бог просто спас белого офицера тем, что подтянуть подкову задержался я, единственный христианин во всем только что прошедшем Черкесском эскадроне, а не задержались черкесы-магометане, потому что, узнай они то, что стало известно мне, никто не удержал бы эскадрон от жестокой, кровной расправы над человеком, в сущности поступившим вполне правильно, будь убитый черкес действительно красным.

Когда я рассказал присутствовавшим, что убитый был белый воин, черкес моего эскадрона и никак не красный, и описал, как все это произошло, как безобидно подъехали черкесы к роковому окну, исключительно с целью разведки ночлега для нашего эскадрона, и когда я объяснил, что неосторожность упоминания о местопребывании офицера, застрелившего черкеса, могла привести здесь, сейчас, к ужаснейшей расправе над ним, во имя кавказской кровной мести, присутствующие были просто ошеломлены и потрясены всем тем, что случайно выяснилось только благодаря хлябавшей подкове моей лошади.

Мои христианские убеждения, равно как и закон Российской империи, строго осуждают кровную месть, и я дал уверения, что, догнав эскадрон, я не скажу никому ни слова о наших разговорах здесь. Я сдержал свое слово, и только теперь, более полувека спустя, когда для участников события миновала всякая личная опасность, я впервые описываю этот эпизод, исключительно из чисто исторических соображений.

Я не стал бы описывать это небольшое происшествие, просто как любопытный эпизод, если бы в данном случае ярко не отражались некоторые характерные особенности братоубийственной войны, о чем стоит упомянуть. Дело в том, что в Гражданскую войну 1918–1920 годов оба противника были одинаково русскими, говорили на одном и том же языке, родные братья часто находились в противоположных, враждующих армиях, и поэтому внешний вид и язык не давали никакой возможности при взаимных встречах определить принадлежность части войск к той или другой стороне. Форма одежды не только не помогала разобраться в этом вопросе, но часто только сбивала с толку благодаря переодеванию, главным образом красных кавалерийских разъездов, проникавших в наше расположение в нашей форме, в погонах и с белыми кокардами и подавая команду «смирно» при встрече с белыми войсками.

Известен даже случай, когда командир красного конного переодетого разъезда, бывший царский офицер, встретил в белом расположении своих однополчан по Императорской армии, посетил их и даже вместе с ними выпил и пообедал, а на их заявление: «А мы слышали, что вы перешли на службу в Красную армию…» – ответил: «Что вы? Что за глупости? Вы же видите, что я здесь, вместе с вами». После чего он, заслужив доверие, легко вывел свой красный конный разъезд обратно на красную сторону, захватив с собой полученные нужные сведения. Ошибки в опознании воинских частей в Гражданскую войну случалось довольно часто, вследствие чего в обеих враждующих армиях нередко разыгрывались бои своих со своими.

Соприкосновение войск с мирным населением имело в Гражданскую войну очень большое значение, в особенности когда мирные жители почему-либо больше симпатизировали нашему врагу, чем нам, их нужно было сбивать с толку относительно истинного положения вещей, чтобы они не могли быть полезны противнику доставлением ему о нас ценных военных сведений. В этих случаях конная разведка и подвижные передовые отряды, входя в села, в одних избах называли себя белыми, а в других красными или во всем селе называли себя именем противника. В военной практике это называлось «заметать следы», что часто достигало известной цели; однако это надо было делать разумно, умело и осторожно. В описанном мною происшествии в таком заметании следов не было абсолютно никакой надобности и со стороны разведчиков-квартирьеров это был лишь чисто мальчишеский поступок, из озорства назвать себя красными, что привело к