На другой день рано утром полковник Скоблин поехал разыскивать штаб корпуса. По дороге он встретил молодого адъютанта, причисленного к Генеральному штабу. Капитан передал начальнику дивизии в конверте приказание командира Добровольческого корпуса. Скоблин пробежал приказ и весь побледнел. Выпустив трехэтажное ругательство, он набросился на капитана: «Как, приказ об отходе моей дивизии через Александровскую переправу вы доставляете мне только сегодня? Почему вчера не доставили его мне? Из-за вашей трусости у меня убитых только 600 человек… Расстреливать таких офицеров!» Скоблин помчался к Батайску. Когда он подскакал к станции, штабной поезд медленно отходил. «Задержать поезд!» – закричал Скоблин. Поезд остановили. Вне себя Скоблин вскочил в вагон командира корпуса. «Николай Владимирович, – это ты? Слава Богу! Твоя дивизия цела?» Генерал Кутепов обнял Скоблина и поцеловал. Скоблин, возмущаясь, стал рассказывать ему, что перенесла его дивизия. «Ты потерял половину дивизии, а я почти весь свой корпус… Катастрофа… Поезжай обратно, – твоя задача защищать Батайск. Когда успокоишься, спокойно обо всем переговорим…» Медленно, шагом поехал Скоблин к своим корниловцам».
8 и 9 января н. ст. 1920 года. По журналу боевых действий 2-го Корниловского Ударного полка: 8 января 1920 года Корниловская Ударная дивизия выступила рано утром на Новочеркасск и, дойдя до хутора Большелогского, узнали, что идет полное отступление казаков и что надежды на переход в контрнаступление нет. На ночлег полк в составе дивизии перешел в станицу Александровскую.
9 января. В 3 часа дивизии приказано выступить и идти на Нахичевань, на старые квартиры. В авангарде дивизии шел наш 2-й полк. При подходе к городу в нем была обнаружена кавалерия Буденного (здесь считаю долгом отметить доблестную службу разъезда конного дивизиона штаба дивизии). Я в это время по занимаемой мной должности помощника командира 2-го полка по строевой части был при авангарде, который, хотя и заметил большое скопление на окраине Нахичевани чьей-то кавалерии, двигался нормально. Донесение об этом командиру полка дошло и до начальника дивизии, и недалеко от авангарда показался в темноте кавалерийский дивизион нашей дивизии, где, по-видимому, был и начальник дивизии. До меня донеслось приказание: «Очередные – вперед!» Я видел, как из общей колонны выехало несколько всадников, к кому-то они подъехали и, проезжая рысью мимо меня, снимали фуражки и крестились. В предрассветной мгле было видно, как они подъехали к неизвестной кавалерии на окраине города, как затем глухо застучали выстрелы и засверкали шашки. Минут через 15, когда наш авангард навалил груды кавалерии красных и взял бронеавтомобиль, мы увидели и наших убитых героев, которые самоотверженно исполнили свой долг при срочной и запутанной операции.
Приказано пробиваться к переправе. Сначала трудно было разобраться в обстановке, так как из-за Дона по нам стреляли наши же казаки, но потом связь восстановили, и мы ворвались в город. Наступил рассвет, мы заняли нужную нам часть города, в районе переправ через Дон, и стали переправлять обоз. Все попытки красных наступать были отбиты. Нами было много набито коней, взят один броневик, четыре пулемета, пленные кавалерии Буденного и еврейского полка (здесь интерес представляет, как мы взяли броневик). У красных было шикарное положение для контратаки: мы поднимались по крутому берегу реки, а они шли в атаку под прикрытием броневика прямо с возвышенной окраины Нахичевани. Красная кавалерия нами была уже отброшена, и улицы сплошь были ею завалены. Она здесь попала в невыгодные условия: накопив большие силы перед городом, им пришлось в беспорядке спасаться от нашего огня, взбираясь на возвышенность по льду – был мороз, скапливаясь в улицах без малейшей возможности использовать пулеметы. Наши же пулеметчики, как и всюду, использовали силу своего огня. Однако на выручку красной кавалерии появился броневик с каким-то еврейским полком. Их порыв по обледеневшему скату в нашу сторону преподнес им сюрприз: их броневик, и без того взятый под сильный сосредоточенный наш пулеметный огонь, закрутился и в таком вертящемся состоянии прямо сполз в наше расположение, отчаянно стреляя куда попало. Еврейскому полку, подобно его собрату в боях под Орлом, лихо попало, хотя с маленьким отступлением: здесь их почему-то брали в плен.
Главной целью боя была переправа дивизии через Дон. Обстановка для таковой сложилась весьма неприятная. На окраине Нахичевани хотя и отбросили противника, но все же это были его передовые части, а артиллерия продолжала свой огонь по нашему расположению. В арьергарде наш 3-й полк едва сдерживал натиск врага. С противоположной стороны Дона по нам была открыта стрельба, казаки стали поджигать мост, и только прямое вмешательство начальника дивизии устранило это препятствие. Переправа началась.
После окончания переправы всех обозов и 1-го полка нам было приказано отступать. Отступление прошло под сильным артиллерийским огнем, но в полном порядке, по так называемому понтонному мосту. От огня красных и здесь мы несли потери. Один из числа тяжелораненых здесь, поручик Диадюн{137}, 2-го полка, спустя почти сорок лет, узнав мой адрес, написал о том, как он встретился со мной при переправе. Привожу содержание его письма по памяти: после ранения он лежал на мосту в каком-то потустороннем забытьи, сознание его стало пробуждаться и уже определяло, что с ним происходит. В это время я проходил мимо него и, увидев его, остановился и спросил: «Вы ранены?» По его словам, он в этот момент испытывал такое блаженное состояние, что решил мне не отвечать и не подавать признаков жизни. Я будто бы внимательно его осмотрел и пошел дальше. Санитарная повозка все же подобрала его, и он в итоге попал на излечение в Египет, откуда потом переехал во Францию. Он до сего времени заинтересован определением своего состояния, которое было у него тогда при нашей встрече. Не раз и со мной были подобного рода переживания в моменты тяжелых ранений, когда жизнь едва теплилась и организм боролся за нее не в полном своем составе, где все в строгом порядке подчиняется одно другому, а порознь, то, что еще не было лишено жизнеспособности.
У переправы, на левом берегу Дона, нас сменил батальон 1-го Корниловского Ударного полка, а мы пошли по дороге на Батайск. После переправы через Дон нам тут же пришлось развернуться и идти цепями, так как красные заняли южную окраину города и с высот его вели по нам сильный пулеметный и артиллерийский огонь. Наш броневик застрял на переправе и был оставлен арьергардом. Было видно, как из Ростова все полотно линии железной дороги было забито поездами, которые едва-едва двигались перекатами по 100 шагов. Настроение у всех какое-то безразличное. Все видели, что кубанских частей нет, нас мало, а Донская армия смотрит на нас косо. Жители по пути отступления почти все в один голос говорили о расхлябанности нашего тыла и непригодности такого аппарата к жизни.
2-й Корниловский Ударный полк занял северо-западную часть Батайска и выставил сторожевое охранение на Ростов: линия железной дороги, включительно, – село Койсуг, исключительно. Потери полка за этот бой: 20 убитыми и 60 человек ранеными.
3-му Корниловскому Ударному полку и здесь пришлось понести большие потери. Будучи в арьергарде, он сдерживал красных, наступавших на нас с тыла, от Новочеркасска. Один его батальон переправился через Дон прямо по льду, перешел в станицу Ольгинскую и там остался на ночлег. В этом бою был убит выдающийся корниловец капитан Франц, поступивший в полк с самого начала его формирования. Теперь почти все отступление от города Фатежа он временно командовал полком за полковника Щеглова.
Корниловская дивизия, пробившись через Нахичевань, укрепилась за Доном в районе Батайска. Во всех трех полках дивизии осталось всего 415 офицеров и 1663 штыка. К ним вскоре присоединился 4-й Корниловский полк, сформированный в городе Азове поручиком Дашкевичем из запасного батальона 1-го полка. Состав 4-го полка был преимущественно из шахтеров Донецкого бассейна.
Несмотря на 1000-верстный отход от Орла в невероятно тяжелых условиях, физических и моральных, корниловцы не утеряли своего воинского духа, и воля их к борьбе не ослабела.
28 декабря – 10 января н. ст. Батайск. Ночью со стороны железнодорожного моста, вдоль полотна, кавалерия Буденного сделала налет, и наша дивизия чуть было не оставила Батайска. Это не было удивительно: непроглядная морозная ночь, безостановочное отступление, малочисленность состава и к тому же нервы износились почти у всех. При первом сообщении о появлении кавалерии перед сторожевым охранением 2-го Корниловского Ударного полка я поехал на заставу около железной дороги. В 20 часов красные повели атаки, которые были лихо отбиты. Убитые и раненые кавалеристы были около самых окопов. Около меня свалился вместе с конем здоровый детина в хорошей шубе, в офицерских сапогах и, несмотря на то что он был смертельно ранен, с отборной руганью произнес: «Эх, немного не добрался до своего Батайска». Минут через десять он скончался. С него я взял как военный трофей шикарную златоустовскую шашку с золотой княжеской короной на клинке, с инициалами «П. X.», выпуска с завода 1893 года – год моего рождения. Покойный был, по-видимому, настолько пьян, что плохо осознал случившееся с ним. Эта шашка и другая, донская, взятая мной под городом Фатежем от командира эскадрона Червонного казачества, доехали со мной до Парижа и теперь, в 1965 году, украшают комнату моего внука.
С 29 по 31 декабря ст. ст. 1919 года. Стычки с разведывательными партиями красных и исправление окопов, оставшихся от обороны большевиками Батайска от немцев в 1918 году. Ближайший к Батайску железнодорожный мост в направлении к Ростову был взорван.
30 декабря остатки 3-го Корниловского Ударного полка перешли в село Койсуг.
1 января 1920 года ст. ст. 3-й Корниловский Ударный полк был сменен запасным Корниловским полком (почему-то иногда называемым 4-м Корниловским Ударным).