Напрасны были усилия поставить на рельсы бронеплощадку. Оставалось ее и две других сбросить с полотна, и только под утро укороченный «Генерал Корнилов» уехал дальше. Возвращаться в Мармыжи приказано и батальону, и, чтобы не допустить красных к железной дороге, батальон стал грузиться в подошедший свой состав здесь же, в поле, на морозе и на сильном ветру.
Задержка случилась не с погрузкой тачанок и телег, которые поднимались на платформы на руках, а лошадей. Три шпалы и длинные веревки служили средством их погрузки. Лошадям набрасывали на головы мешки, валили с ног и по шпалам втаскивали в вагоны. Люди поработали так, что от всех валил пар столбом. К счастью, батальон передал свои два орудия батальону 3-го полка. Красные пытались мешать погрузке, но неудачно. Эшелон осторожно пошел на Мармыжи с голодными и промерзшими марковцами, откуда был направлен на ст. Долгая и там разгрузился. Но алексеевцам уже не нужна была помощь, и, снова погрузившись, он вернулся в Мармыжи и… снова поехал в направлении на Щигры. Проехав, однако, всего верст 10, он выгрузился. Сначала у железной дороги, потом в 12 верстах юго-западнее Мармыжей, в деревне Мажурово, стоял он дней пять, имея задачу обеспечить левый фланг отряда. Он был придан командиру Алексеевского полка, и ему дан взвод орудий. Стоянка тревожная: всюду рыщут разъезды красных.
В первом полку
К вечеру 31 октября 1-й полк отошел на железнодорожную линию, заняв станции Лачиново, Кшень и Мармыжи. Левее него Алексеевский полк. Фронт в 20 верст – непосильный для полка, и он сокращается: Лачиново передается группе генерала Постовского, а стоявший на ней 1-й батальон переходит на Кшень. Переход он совершил, нанеся удар по сосредоточивающимся к северу частям красных. Свой рейд батальон провел успешно. Фронт полка сократился на 8 верст. Но наступившей ночью полк, без давления противника, оставил Мармыжи и стал еще более сосредоточенно: 1-й батальон на ст. Кшень, а остальные в деревнях Березовчик и Липовчик, несколько южнее железнодорожного пролета между Кшенью и Мармыжами.
Каково было положение отряда генерала Третьякова, и в частности 1-го полка, марковцы не знали, но чувствовали, что оно опасное. Они не решались спрашивать, но были серьезные показатели: хозяйственный обоз как-то прижимался к своим частям, чувствуя опасность в тылу; хозяйственные чины говорили, что часть обоза, которая снабжала продуктами и хлебом, куда-то ушла, почему все привозимое достается в ближайших деревнях, в результате жидкая пища и маленькие порции хлеба. Затем, что особенно показательно: как никогда, полк собран «в кулак» и штаб полка тут же с ним; как никогда, часты вызовы начальников и совершенно изменившийся, ставший строго официальным тон приказаний даже командиров взводов, и притом приказаний, насыщенных мельчайшими подробностями; пытливые вопросы и испытующие взгляды начальников в отношении подчиненных. Командир полка, полковник Блейш, отдал приказание: «Строго следить за настроением!»
Что полк «в кулаке», успокаивало, но что он, находясь в опасном положении, малочислен, беспокоило. Возникало острое желание увеличить численность рот, тем более что было кем увеличить – бегущими от большевиков крестьянами. Но это желание в теперешнем положении отвергалось опытом: малые роты более подвижны, ударная их сила в маневренной войне значительней. А когда о возможности влить в роты по десятку-другому штыков сказали полковнику Блейшу, он твердо заявил: «Теперь не время». Командиры рот все же приняли в свои роты по нескольку человек. Части полка сжались; все стали чуткими к каждому слову и жесту начальников; будто утеряно чувство страха и улетучились слабости; нервы взвинчены, но каждый держит себя в руках. Дисциплина, субординация, порядок дошли до высшей степени.
2 ноября, рано утром, когда уже почти никто не спал, команда: «Строиться!» В момент все в строю. Роты расходятся, разворачиваются и как-то спокойно, без суеты, равнодушно к рвущимся снарядам и наступающим на них густым цепям идут вперед. Загремели орудия, затрещали пулеметы. Красные шарахались в стороны, стали залегать. Марковцы ринулись вперед. Они бежали бы за противником не 2–3 версты, а больше, если бы не приказание отойти к железной дороге. Произошла какая-то внутренняя «разрядка» в каждом бойце. Заговорило даже чувство страха. Гром орудий со стороны Касторной пробуждал это чувство, и нужно было усилие каждого над собой; нужно было и начальническое: «Спокойствие!»
Во второй половине дня красные опять перешли в наступление. Оно велось уверенно в охват левого фланга. Напряженно-тяжелый бой закончился полной неудачей для них. Кажется, никогда не оставалось их столько лежать на поле. После боя все стали более спокойными. Ночью полковник Блейш объявил начальникам: завтра генерал Шкуро переходит в наступление; полку быть готовым к переходу в решительное контрнаступление.
3 ноября. Полк поднят до рассвета и разведен по участкам. Светает. Утро ясное. Видимость отличная. У красных не заметно никаких приготовлений к наступлению. На Касторной уже гремят орудия. С возвышенных мест бинокли направлены в ту сторону. Расстояние до 20 верст, но видно довольно хорошо. Там до полудня как будто без перемен; без перемен и здесь.
Наконец (из «Истории Марковской артиллерийской бригады»), около 2 часов дня начали появляться долгожданные части конного корпуса в сопровождении трех легких танков. На ст. Касторная дымились бронепоезда. Ни у кого не было сомнений в исходе боя. Командиры батальонов отправили распоряжение готовиться к движению вперед. Вдруг из толпы добровольных наблюдателей послышались восклицания: «Шкуринцы отходят!» Все высыпали на железнодорожную насыпь; бинокли вырывались из рук; поднялся невообразимый шум. Чтобы прекратить его, раздалось: «В ружье!» – и запрещено разговаривать между собой. Конная масса шкуринцев в беспорядке рысью отходила. На поле оставались танки и редкие стрелковые цепи, которые также начали быстрый отход. Спустя некоторое время прибыл разъезд, высланный утром на ст. Касторная для связи, и сообщил: «Кубанцы не хотят воевать».
Уже подул ветер, небо покрылось тучами, и стал падать густой снег. Снижалась температура. Постояв еще немного на местах, части полка стали сворачиваться в колонны и направлялись в Березовчик и Липовчик, но там не задержались и шли дальше. Ветер усиливался. Начиналась метель. Ночь. Сама природа, ярким днем осветив последний бой у Касторкой, разразилась страшной метелью.
В третьем полку
21 октября полк из района Кром прибыл в резерв корпуса в Курск, а 26-го уже грузился для следования в восточном направлении: красные наступали в 30-верстном разрыве между отрядом генерала Третьякова и корниловцами. Батальоны грузились каждый в отдельный состав; отдельно – штаб полка с командами, санитарным, хозяйственным и боевым обозами. Объяснено это тем, что батальоны могут вступить в бой прямо из вагонов в разных пунктах.
27 октября батальоны стоят на Мелехино в вагонах. Запрещено разводить костры и удаляться от эшелонов, так как в любую минуту составы могут тронуться дальше. К вечеру батальоны переехали на ст. Охочевка. Штаб полка, команды, обозы остаются на Мелехино. Наступила ночь. Выставлено охранение к востоку, северу и западу от станции. Но батальоны в вагонах, и опять нельзя разводить костры, чтобы согреться хотя бы горячим чаем. Уже более суток не выдавалась горячая пища; выданный сухой запас подходит к концу.
Помощник командира полка, капитан Урфалов{167}, объединявший командование тремя батальонами, говорит: Щигры заняты противником, который приближается к Охочевке и Мелехину; говорит и о том, что на Мелехино выгружаются два запасных батальона – Марковский и Алексеевский – и что полковник Наумов назначен начальником отряда, в который, кроме полка и запасных батальонов, входят: Черноморский конный полк, находящийся в соприкосновении с противником, и конвой штаба корпуса.
28 октября головной батальон с бронепоездом «На Москву» выехал в направлении на Щигры, которые только что взяты батальоном 2-го полка со стороны Мармыжей, и там сменяет последний. Короткая первая встреча «младшего брата» – 3-го полка со «средним» – 2-м. Противник у Щигров, у Охочевки и приближается к Мелехину. Два батальона остаются на Охочевке.
29 октября. Красные наступают на Щигры и обходят их с востока. 1-й батальон полка отбивает атаки, местами уже на улицах города. Отчаянное сопротивление оказала рота прапорщика Кавуновского, потерявшая половину состава, до 30 человек, и в числе убитых своего командира. Чтобы отстоять город, высылаются остальные батальоны. На Охочевке остается переехавший туда эшелон со штабом полка.
Едва последний батальон прибыл в город, как красные повели наступление в обход города со стороны Курска. Бронепоезд «На Москву» успел проскочить назад перед цепями красных, уже пересекавших железнодорожное полотно. Батальон быстро вышел на обрамляющую город с запада возвышенность, на которую уже поднимались красные, и контрударом обратил их в бегство. Огнем своих подъехавших пулеметов он расстреливал их, сбившихся в лощине. И только наступившая ночь и лава кавалерии на фланге остановили преследование. Потери красных были жестокие. Между прочим, с убитых было снято три значка – два серебряных и золотой с красными звездами, выдававшиеся комиссарам и командирам, состоящим в партии. Общие потери батальонов за день боя – 82 человека.
В этот день красные заняли Охочевку и штаб полка с командами и обозами уехали в Мелехино. Три батальона полка оказались отрезанными от отряда. Их положение: они остались без походных кухонь и подвоза пищи, но это не столь важно; они не могут надеяться на помощь полковой пулеметной команды, что также не столь важно, но они не могут рассчитывать на пополнение патронами, а два орудия, оставленные здесь батальоном 2-го полка, снарядами; в распоряжении капитана Урфалова всего лишь 10 ординарцев, а необходимо поддерживать связь с разбросанными на трех окраинах города батальонами, необходимо связаться со штабом отряда, необходимо вести разведку. Высланные кружным путем в штаб отряда два ординарца едва не попали в руки красных и на взмыленных конях вернулись обратно. Ночью из Щигров были высланы кружным путем, вдоль южного берега реки Рать, транспорт с ранеными и два ординарца для связи со штабом отряда.