Передал полковник Блейш слова генерала Кутепова о дивизии и ее последних испытаниях, которые сводились к следующему: «На Марковскую дивизию всегда ложились тяжелые и ответственные задачи и особенно во время отступления. В Донбассе от нее зависело – пройдет ли армия на Дон. Ей дана была задача, требовавшая полного самопожертвования, и она ее выполнила, хотя и дорогой ценой. День ее поражения был днем, когда ударные силы Красной армии вынуждены были вести жестокий бой и были ею задержаны на день и ослабили свое наступление на следующий. Более суток задержки, в создавшемся для армии положении, большой срок».
Переданное мнение генерала Кутепова воскресило в памяти, в сердцах, в душах марковцев их путь: действительно, всегда на фланге – в Донбассе, у Корочи, у Ельца, у Касторной, у Белгорода и опять в Донбассе. Невольно учащенно бились сердца. Выдерживали! А мог же наступить, наконец, момент, когда сорвутся, не выдержат? И вот, случилось…
Полковник Блейш сразу же провел назначения. Вр. командующим 1-м полком назначил капитана Марченко, 2-м – капитана Перебейноса. В полках, из которых выбыло 5 командиров батальонов, свыше 20 командиров рот и команд, были новые назначения. Кадр дивизии понес тяжелые потери. Был в дивизии еще запасный батальон в 500 штыков с пулеметной командой, но он не был влит в полки, а оставлен для несения охранной службы в Ростове.
Марковские силы восстанавливались. Но вспомнили о своей артиллерии и заволновались: погибла! Оказалось, и в этом вопросе особенно печалиться не приходится: потеряно у Алексеево-Леоново – 13 орудий; рухнула надежда, что по железной дороге будут вывезены 6 (конский и людской состав четырехорудийной батареи прибыл в Ростов); но есть еще, кроме одного вывезенного из боя, две батареи – 8 орудий, бывшие в резерве и пришедшие в Ростов, а также запасная батарея в 7 орудий, один взвод которой был с пластунской бригадой. Был и еще один взвод с корниловцами. Итого орудий насчитывалось 18. И это сила. Но узнали: погиб со всеми чинами взвод поручика Георгиевского, бывший с пластунами. Отход стоил марковцам 21 орудия, и оставалось у них все же 16.
Тяжелое физическое и моральное состояние усугубляло и настроение умирающего большого города. Выйти на улицы, только расстроить себя, разве только в близкий собор помолиться. Не было возможности привести хоть как-нибудь себя в порядок. У большинства все пропало с повозками; в чем были под Ельцом, в том докатились до Ростова.
Надеялись, что интендантство чем-нибудь да снабдит: ведь в Ростове его склады. Но во-первых, нужна строгая формальность, а во-вторых, склады в Ростове принадлежали Донской армии. Лишь одной батарее как-то удалось получить кусок бязи для шитья белья собственными средствами. Единственно, что удалось получить, это несколько ящиков с новыми, крайне тяжелыми винтовками, изготовленными за границей еще по заказу в Великую войну, да патроны.
Переход в станицу Уманскую
23 декабря дивизия получила приказ выступить в резерв главнокомандующего в Уманскую станицу. Итак – снова на Кубань. Почти ровно год назад марковцы оставили ее и вышли на «широкую Московскую дорогу», и вот теперь… назад! «Эх, Кубань, ты наша родина…» Побежали по госпиталям за своими и кого можно было, кто хотел, брали с собой. Немало осталось тяжелобольных.
Ростов оставляли не особенно грустя. Да и сам он, казалось, целиком оставлялся жителями. Колонны полков перемешивались с вереницами подвод, карет с беженцами. Ночевка в канун Рождества на станции Батайск и Ново-Батайске. Затем дальше в путь. Жители выражали и радушие, и холодное отношение к непрошеным гостям. Умершего бойца отказались похоронить оба священника, и пришлось похоронить его самим: прочитали молитвы, пропели «вечную память» и засыпали могилу.
Полил дождь, тяжелее стал путь. И как раз это совпало с переходом из Донской области в Кубанскую. В первой кубанской станице, Кущевской, дивизия задержалась два дня. Но погода не изменилась, совершенно раскисла черноземная земля. Тяжело встретила Кубань. Переменилось отношение. Стало определенно враждебным. Даже в дома впускали неохотно.
– В чем дело? Почему не входите в дом?
– Казак говорит – войдете только через мой труп.
– Перейти через его труп!
Тяжелые неприятные разговоры о соломе, о воде, о посуде, об еде… На обостренные разговоры марковцы не шли, не до этого было, но припугивали: «Позови-ка своего мужа!» Станица была полна покинувшими фронт кубанцами.
Так начался для марковцев, как они говорили, «Третий поход на Кубань». По колена в грязи шли они дальше. Шли без строя. Было сказано: добираться до Уманской. Вечером 30-го, весь день 31 декабря и даже 1 января подтягивались они и кое-как располагались по отведенным районам. Узнали – оставлен Ростов и армия отошла за Дон.
Для марковцев основные моменты их борьбы за Родину почти точно совпадают с гранями лет. Конец 1917 года – начало вооруженной борьбы; конец 1918-го – конец борьбы на Северном Кавказе и выход на широкую Московскую дорогу; конец 1919-го – снова на Кубани и подготовка к новой борьбе. С душой, полной скорби и тревог, память перебирает имена ушедших. Их много. Очень много…
Капитан Образцов Дмитрий Васильевич. Студентом 3-го курса, минуя военную школу, идет добровольцем на фронт Великой войны в 14-й пехотный Олонецкий полк. Сразу же выявляет себя отличным солдатом и быстро награждается Георгиевскими крестами всех четырех степеней, а в начале 1915 года за боевые отличия производится в офицеры. Боевая школа, высокий культурный уровень сделали из него отличного офицера. Он награждается всеми боевыми наградами до Владимира IV степени включительно, и в 1917 году он уже командует батальоном. В конце 1917 года штабс-капитан Образцов в Добровольческой армии – рядовым, затем адъютант Офицерского полка, командир Офицерской роты, командир батальона, заместитель командира 2-го Офицерского генерала Маркова полка и, наконец, командир этого полка. В боях у Касторной капитан Образцов гибнет; его тело, исколотое штыками, в течение нескольких дней оставалось лежать на улице. К наградам, полученным в Великую войну, прибавились: знак отличия 1-го Кубанского похода, посмертное производство в чин полковника и… вечная о нем память, как о достойном Сыне Родины и Офицере.
Полковник Морозов Алексей Аполлонович, л.-гв. Павловского полка. На фронт Великой войны выступил в чине штабс-капитана, а с января 1917 года командует полком. В конце этого года он в Добрармии. Командует Офицерской ротой, приданной отряду Чернецова. В 1-м походе он при генерале Маркове, но всегда, как рядовой чин, на первой линии. В 1918 году назначается вместо убитого командира Св. – Гвардейского полка, полковника Дорошевича{189}, командиром полка, но вскоре оставляет этот пост и вместе с генералом Тимановским едет в Одессу и там назначается командиром 15-го стрелкового полка. После оставления Одессы вместе с генералом возвращается в ряды первых добровольцев и командует отрядами. Затем назначается командиром 2-го Офицерского генерала Маркова полка. 13 октября был ранен и только 15-го, вследствие осложнения ранения, оставил полк. В ноябре полковник Морозов заболел тифом и 21-го скончался. Погребен в усыпальнице Кубанского Войскового собора. Ранен был четыре раза; награжден всеми боевыми орденами до Георгиевского оружия включительно и, в заключение, высшей наградой, знаком отличия 1-го Кубанского полка.
Генерал Тимановский Николай Степанович гимназистом 6-го класса пошел добровольцем в Русско-японскую войну; получил два Георгиевских креста и тяжелое ранение. Лечился в Петербурге. При посещении лазарета Государь спросил его:
– Когда поправишься, что намерен делать?
– Служить Вашему Величеству, – был ответ.
Сдав офицерский экзамен, подпоручик Тимановский взял вакансию в 13-й полк 4-й стрелковой дивизии. Великая война. В дивизии все знают о поручике, а потом – полковнике Тимановском. Он один из самых доблестных солдат Русской Армии, отмеченный всеми боевыми наградами. Вернувшись в строй по выздоровлении от последнего тяжелого ранения, он назначается командиром Георгиевского батальона при Ставке.
Революция. Развал армии коснулся и его батальона. В конце 1917 года полковник Тимановский в Добрармии. Заместитель генерала Маркова в Офицерском полку; его командир; бригадный генерал; командир бригады в Одессе; начальник 1-й пехотной дивизии, затем Марковской. 18 декабря 1918 года – его смерть. Высшая награда генералу Тимановскому – терновый венец с мечом на георгиевской ленте – знак 1-го похода.
Слава и вечный покой генералу Тимановскому и его марковцам, душу положивший за Веру и Родину, за народ свой.
Кризис Белой Идеи
В станице Уманской… Первые дни-ночи тяжелого сна и кошмарных видений. Утро с долгим неподвижным лежанием, с роем мыслей. Какая-то ко всему апатия. Потребовались дни, чтобы медленно возвратились физические и моральные силы, чтобы восстановилась память, пришли в порядок мысли.
Вялые разговоры; собственно – броски мыслей, броски ответов. Начало всех разговоров о разгроме дивизии. Это больная тема. Армия стоит по Дону, а марковцы в Уманской. Потому ли, что их дивизия была разбита? Нет. Отступление ведь началось от Ельца и не по вине марковцев. Но чья-то вина есть. Есть какие-то причины.
Можно ли обвинить только казаков, которые не захотели больше воевать? Можно ли обвинить самих себя, марковцев, которые будто бы «открыли фронт» у Курска? Ведь главное: нас задавили своей массой красные. Да, бесспорно. Но и тут есть свои причины, почему у красных были массы, а у белых их не было. Не потому ли, что русские люди поверили советской власти, боролись за нее и не верили Белой? Нет. Это отрицалось: марковцы проходили по селам и весям и этого не видели. Было в народной массе желание, чтобы скорей кончилась война и можно было жить спокойно, как жили раньше при Царе.
Но все же, почему массы были там? Их заставили воевать террором; и не только инертные массы, но и… офицеров. Сколько последних воевало «не за страх, а за совесть»? Даже стали коммунистами. Да, террор как метод оказался действителен и сыграл огромную роль в пользу красных. Не следовало ли и нам применять его? – ставился вопрос. Но не по душе он был.