13 февраля. С утра спокойно, но часов в 10 от Аксайской красные повели наступление силами в полк при одной батарее. Наступали как на учении; под артиллерийским огнем перебежками. Только к 14 часам, когда подошли на 600 шагов, по ним был открыт пулеметный огонь. И опять в порядке стали отбегать и ушли в Аксайскую.
14 февраля — второй день боя. Легкий туман, быстро исчезнувший. С утра спокойно, спокойно и в полдень. Но около 14 часов красные перешли в наступление в том же месте, однако значительно большими силами, двумя цепями, быстрым маршем, имея полк кавалерии на своем правом фланге. И особая новость: со стороны Нахичевани, в интервале между станицей и Батайском, двигались колонны кавалерии. Цепи опять были подпущены на 600 шагов, принуждены были залечь и только в одном месте рванулись в атаку, но, понеся большие потери, отошли. Однако всех удивило, что наступление массы кавалерии не было нацелено на станицу. Передовые ее лавы дошли до прямой дороги на Батайск и затем повернули назад в Нахичевань; за ними следовала конная сотня Марковской дивизии, а со стороны Батайска – сотня корниловцев.
Впечатление от боя сложилось неопределенное: то ли красные хотели взять станицу, то ли проводили боевую разведку, решившись на большие потери в пехоте, но не в кавалерии. Был, конечно, какой-то смысл в движении кавалерии; например, выяснить силы конницы как в станице, так и в Батайске. И выяснено: кавалерийской бригады 1-го корпуса, раньше бывшей в Батайске, теперь там нет. (Она уже была отправлена к востоку, где решалась судьба столкновения армии Буденного с конными силами донцов.)
15 февраля — третий день боя. Ночь прошла спокойно. Стоял густой туман, рассеявшийся несколько позднее, чем вчера. У противника никакого движения. «Ну, будем ожидать наступления в полдень», – решили марковцы. И действительно, едва они пообедали, как сообщение: красные наступают. Но наступали они теперь не со стороны Аксайской, а от Старочеркасской на хутора Н. Подполинский и Ст. Махинский; на первый – кроме того, и с востока. Их огромные цепи и лава кавалерии были отлично видны на широкой низине Дона. С обеих сторон сильно била артиллерия.
Две роты 2-го полка, стоявшие в хуторе Ст. Махинском, легко остановили красных и затем заставили их отходить, но Донской полк не удержался в хуторе Н. Подполинском; охваченный с двух сторон, потеряв половину состава, стал отходить к станице. Стоявший в резерве 1-й полк восстановил положение, и ему было приказано остаться на хуторе. Командир полка, капитан Марченко, предлагал начальнику дивизии оставить на хуторе лишь батальон, указывая, что хутор, в случае его оставления, всегда может быть взят контратакой, и кроме того, в хуторе 10–12 дворов, в которых в мороз не разместить весь полк, но начальник дивизии не согласился.
В результате – все полки стояли на фронте в 10 верст, а резерва не было. (Донцы ушли к своим частям.) Чтобы создать резерв, генерал Канцеров приказал 2-му полку занять весь северный фас станицы для обороны как в северном, так и северо-западном направлении, а 3-му полку, оставив один батальон на юго-западной окраине, два батальона отвести в резерв на юго-восточную. Этим решением ослаблялась оборона на северном и, в особенности, на западном фасе, где, по мнению марковцев, грозила наибольшая опасность.
Трехдневные бои вызвали большой расход патронов и снарядов. 3-й полк уже поделился своим запасом со 2-м. Было сказано – ночью прибудет транспорт с огнеприпасами. Особенно волнуются артиллеристы: у них осталось снарядов на 4 часа боя. Для них ясно, что неизбежен бой на три стороны и что исход боя в большой степени зависит от них. А в пехоте, как никогда, возлагалась надежда на помощь артиллерии. Все ждали наступления красных, и притом решительного, большими силами и комбинированного: массой пехоты и кавалерии. Ночь была крайне тревожной даже для резервных батальонов. Они были соединены телефоном прямо со штабом дивизии, оттуда непрерывно звонили, напоминая о готовности. Нервы у всех натянуты.
«Завтра будет развязка», – подсказывает инстинкт. Удавалось уснуть немногим и на короткое время. Иные вскакивали от виденного во сне кошмара: «Потерял сапоги и шел по Ольгинской по глубокому снегу босиком. Неприятно!» Штабс-капитан Андриевский, погибший затем в бою, рассказал свой сон командующему батальоном: «Громадное поле, засаженное сплошь капустой. Мы ходим по нему с шашками наголо и охотимся за зайцами, которых уйма. Но странно, никто из нас, как мы ни ловчились, не мог зарубить ни одного зайца, хотя они и шмыгали у нас между ногами. Все удары шашками приходились по кочанам капусты. Сегодня будет жаркое дело».
«Слушая его сон, я чувствовал, что бледнею: он рассказал в самых точных деталях виденный также и мною сон», – записал капитан Стаценко. Что это? Неуверенность в себе или неуверенность в положении дивизии? Себя можно побороть и решиться на все, но есть зависимость от начальников…
16 февраля — четвертый день боя. Время к рассвету. Мороз слабел, но густой туман. Все в готовности. Еще ничего не видно и неизвестно о противнике, но состояние напряженное, а у артиллеристов крайнее беспокойство: все еще нет транспорта со снарядами. На запад от станицы, в хуторе Шматова, конная сотня дивизии. Она ждет из Батайска транспорты с огнеприпасами. И вдруг прискакал всадник и докладывает: «На дороге красная кавалерия!» Слышны глухие выстрелы. Сотня развернулась, пулеметы наготове. На восток от станицы из хутора Подполинского выслан конный взвод с пулеметами. Через час оттуда слышны короткие очереди. Донесение: «Взвод столкнулся с кавалерией противника!» На север от станицы – редкая стрельба и донесение: «Красные наступают!»
Светает. Постепенно рассеивается туман. Обстановка становится яснее: с востока и запада наступает кавалерия, с севера от Аксайской и Старочеркасской – пехота. Дивизия охвачена с трех сторон; кавалерия может обойти и с четвертой. Конная сотня атакует головную лаву противника, берет два пулемета и отскакивает перед следующими. Кавалерия лавами обложила всю западную окраину станицы. Бегом идет туда один из резервных батальонов. Ему сказано: «Отбросить!»
Пехота красных атакует 1-й и 2-й полки с севера, но безуспешно. 1-й полк отбивается и от пехоты с востока, но обнаруживает обход кавалерии с юга. Капитан Марченко просит разрешения оставить хутор. Отказ. Он уже весь свой резерв выслал для обеспечения правого фланга; он переводит туда же роты с левого фланга, где красные, понеся огромные потери, отошли и залегли. Но обход правого фланга углубляется: из-за холмов выезжают новые лавы. Снова посылается донесение о необходимости отвести полк, и снова отказ, хотя просьбу капитана Марченко поддерживают полковник Блейш и полковник Битенбиндер, начальник штаба. Генерал Канцеров говорит: «Сейчас подойдет Донская конная бригада». Но капитан Марченко отводит полк. За полком рвется вперед пехота красных; справа его атакует кавалерия, едва не захватив батарею. Неожиданно из-за хутора на него налетает кавалерия слева. Сминает один батальон. Порыв красных умерен конной сотней полка и конными разведчиками батареи с полковником Шперлингом{193}.
На западной окраине вызванный из резерва батальон 3-го полка выходит на край станицы. Красная кавалерия в 1000 шагах за складкой местности. Батальон, оставив роту на правом фланге, быстро идет вперед и отгоняет противника, за которым вдогонку мчится сотня. И вдруг красные поворачивают. Сотня летит на батальон, мешая ему открыть огонь; далее летит на стрелявшую батарею, давя орудийные запряжки и людей.
Контрудар красных лав на конную сотню был сигналом для общей атаки на западную окраину станицы, которую с севера снова атаковала красная пехота. Лавы влетают в пространство в версту шириной между сев. – западной частью станицы, занятой батальоном 2-го полка, и юго-западной. Они охватывают выдвинувшийся батальон, и тот прекращает сопротивление. Они врываются в южную половину станицы, долетают до площади. Там с крыльца своего дома стреляет по ним генерал Канцеров. Но подходит последний резервный батальон и очищает площадь. Подъезжает батарея и стреляет вдоль улиц.
Тем временем на северной окраине левофланговый батальон 2-го полка, атакованный красной пехотой и обойденный кавалерией, очищает свой участок, но распространиться дальше по фронту красным помешал пулемет ст. унтер-офицер Воронецкого. Ефрейтор Гаврилов открывает огонь и падает убитым. Воронецкий отбрасывает в сторону убитого, садится за пулемет, строчит очередями в упор. Перед ним, едва через дорогу, валятся красные. 2-й полк удерживает половину своего участка.
Конница, ворвавшись в станицу, захватывает взвод орудий, стоявший за 2-м полком, и уводит его. Она, влетая в станицу, обогнула одно орудие поручика Лисенко{194}, прикрываемое огнем пулеметов. Орудие, стрелявшее в западном направлении, потом в южном и в восточном, ускакало в южную половину станицы, уже очищенную от красных.
Об обстановке вокруг станицы генералу Канцерову докладывает офицер с колокольни церкви: «К западу лава красных в версте, другие подымаются на возвышенность. У Батайска – редкие лавы и никакого движения. К северу – красные вблизи позиций 2-го полка; их батарея движется ближе к станице. К востоку – кавалерия атакует 1-й полк, охватывая его с юга… Кавалерия атакует его на всем фронте… все смешалось… Полк быстро отходит».
Генералу Канцерову уже давно докладывали о последних снарядах в батареях. Уже давно батареи экономили снаряды, хотя цели для них отличные. Две батареи, расстреляв свои снаряды, стоят как обоз на южной окраине. Подъехавшего с орудием поручика Лисенко генерал Канцеров спрашивает: сколько снарядов? Ответ – шесть шрапнелей. Положение давно трагическое, но только теперь генерал отдает приказ отходить на бугры.
1-й полк расстроен и отходит. Положение 2-го полка крайне критическое: ему нужно пройти до 3 верст, чтобы быть на южной окраине. Охват справа грозит отрезать ему путь отхода. Пулеметной команде приказано, жертвуя собой, сдерживать противника. Когда роты полка подошли к южной окраине, то все части уже отошли от станицы на полверсты и полк оказался сжатым с двух сторон кавалерией. Он отбивался пулеметами и залпами. Неслись крики: «Патронов!»