1-й взвод 3-й Марковской батареи шел с алексеевской пехотой. На участке батальона и взвода артиллерии, которые дошли в Орловской губернии до сел и деревень значительно севернее города Верховья, противник, не оказывавший почти уже сопротивления, получил, как видно, большое подкрепление и остановил наше движение на север. У белых войск сил для дальнейшего движения уже не хватало, и под давлением противника началось отступление – из-за осенней непогоды в исключительно тяжелых условиях. В октябре – ноябре 1919 года началось общее отступление наших войск на юг.
Батальон со взводом артиллерии старались оторваться от соприкосновения с противником, уже организованно, настойчиво давившего на отступающих. Начались для отступающих частей действительно страдные дни. Алексеевская пехота, понесшая уже при наступлении значительные потери, теперь при непрерывном отступлении с боями, в холод и снег, прямо таяла. Ее ряды редели, а пополнения не было никакого. Наш взвод 3-й Марковской батареи тесно шел с отступающей пехотой.
В одном селе, куда мы вошли поздно вечером для ночевки, мы хотели дать возможность отдохнуть людям и коням. Рассчитывали на дневку. На рассвете противник повел наступление на окраину села. Кони нашего взвода стояли распряженными по различным дворам, где в хатах разместились солдаты. Солдаты-артиллеристы бросились амуничить и запрягать коней в пушки. Опасаясь, что солдаты растеряются, я побежал по дворам, дабы помочь им.
В одном дворе рослый солдат-ставрополец, корневой ездовой, спокойно амуничил своих коней, всем своим уверенным видом показывая, что у него все будет в порядке. Одну пушку мы вывезли на корню. Пулемет противника заливал восточную окраину села. Встали на позицию за южной окраиной села и открыли огонь. Противник был отбит.
В этом районе было уже много снегу, что затрудняло наше движение. При дальнейшем отходе снега не было. В одном бою наш взвод, отходивший рысью, был сильно обстрелян артиллерийским огнем. Я скакал впереди взвода, разорвавшийся вправо от дороги снаряд испугал коней. Мой конь рванул на ходу почти на сажень влево боком. Как я усидел в седле, уже не знаю.
В другом бою, опять при отходе с позиций, подпоручик Кашинцев{222}, скакавший за взводом между мной и поручиком Макаревичем{223}, был ранен ружейной пулей в спину. Я отчетливо услышал удар пули, за которым последовал выкрик поручика Кашинцева: «Я ранен!» Мой конь был ранен пулей в мякоть зада, слегка захромал, выправился и пошел дальше, не хромая. Этот мой сивый маштак, сибирский конек, был подо мной ранен в разное время четыре раза.
Коснусь вопроса снабжения батареи при походе на Москву и при отступлении. При наступлении наш обоз 2-го разряда снабжал нас всем необходимым: пищевыми продуктами, обмундированием (в этот период – английским обмундированием), снарядами. При отступлении связь с хозяйственной частью почти не существовала и батарея жила за счет населения. Выработался особый способ получения как продуктов питания для людей, так и овса для коней. От батареи (взвода) шла подвода с несколькими солдатами по деревне. У каждой хаты останавливались, и крестьянин-хозяин выносил ведро овса. Так шли по деревне, пока не было собрано необходимое. Староста села назначал очередное хозяйство, которое должно было дать барана для кухни взвода. Платили особыми расписками, которые впоследствии должны были быть оплачены властями.
Настроение солдат взвода при отступлении было очень тяжелое. Большей частью я вел взвод, так как командир взвода поручик М. часто шел с батальоном. Дабы поднять упавшее настроение людей взвода, я однажды во время спокойного отступления сделал с четырьмя шестиконными запряжками – два орудия и два зарядных ящика – что-то вроде состязания.
Местность была слегка холмистая, был снег, и я по очереди пускал каждую запряжку галопом по дороге вниз холма и вверх по следующему холму. Задача была – взять холм на разгоне. Солдатские лица развеселились и засияли. Упадочность настроения пропала. Разгоряченные солдаты потом хвастались, чья запряжка лучше сделала спуск и подъем на карьере. Отступая дальше, наша славная, но, увы, ужасно малочисленная пехота все таяла и таяла. Вместо рот это уже были малочисленные группы людей.
Мы отходили на Ливны. Приближаясь к городу с севера, нужно было спуститься по крутому берегу к протекавшей здесь небольшой речке. Взвод начал медленно, осторожно сходить вниз. Сзади с севера показалось трое конных. Как потом оказалось, это были командир нашего взвода поручик М. Симеон с подпоручиком С. Леонидом, младшим офицером взвода, и с одним разведчиком.
Сказалось ли напряжение дней боев или недостаточная осведомленность, но настроение людей взвода в эти недели было очень нервное. Когда взвод уже был на крутом спуске, сзади начали приближаться те трое конных, то нервы солдат не выдержали и послышались крики: «Кавалерия!»
Медленно до этого спускавшийся взвод пошел с места полным галопом с холма к бревенчатому деревянному мосту, за которым был острый поворот направо, на кручу к высоко стоявшему над рекой городу, и была большая вероятность, что непрочный мост из неукрепленных бревен не выдержит и что люди и кони разобьются. Четыре шестиконные запряжки с двумя пушками и двумя артиллерийскими снарядными ящиками с патронами неслись вниз полным ходом, было трудно остановить их в создавшемся положении. Момент был очень острый, и надо было принять мгновенное решение.
Поручик Прюц Николай Александрович оглянулся и увидал, что на бугре, с которого взвод так стремительно спустился, уже стояли эти трое наших конных, которые, собственно, и явились непрямыми виновниками паники среди солдат. Взвод шагом перешел мост и взобрался на кручу. Здесь уже начинался город. Налево, на восток, была совершенно пустая городская площадь и городской сад, тянувшийся над рекой. В домах, выходивших на площадь, не было и признаков жизни. Не было видно ни воинских частей, ни повозок, ни людей. Была полная тишина и какое-то странное ощущение от этой мертвой тишины.
Вышли на площадь и остановились. К стоявшему взводу откуда-то из-за домов подошел неизвестный нам подпрапорщик в форме старой армии. Постояв некоторое время, не сказав ни слова, он повернулся и опять ушел за дома. Это был единственный человек, который встретился взводу в этом городе. Не было никакой связи с батальоном, с которым взвод артиллерии работал.
Постояв немного на площади, перешли с нее через большую улицу, ведущую от кручи куда-то на юго-восток, и остановились у одного двухэтажного дома. Вошли в уже брошенную, как видно, обитателями хорошо обставленную квартиру. В квартире был еще полный порядок. Расселись в креслах. Из зала, где сидели, вела внутренняя лестница в верхний этаж квартиры. Было холодно, неуютно. Прискакал наш разведчик, посланный командиром взвода поручиком Макаревичем, чтобы связаться с батальоном алексеевцев, и донес, что за взводом уже пехотных частей не было и что фланги обтекаются конницей.
Основываясь на донесении разведчика, поручик Макаревич повел взвод крупной рысью в направлении на юго-восток. Выйдя на прямую, большую улицу, одинокий взвод пошел уже полным карьером по пустынному, молчаливому городу Ливны. По слухам, батальон был атакован большевистским конным полком имени Троцкого и Ленина. Полк был якобы одет на манер белых войск, в погонах.
Отступление по «широкой Московской дороге» в октябре – ноябре 1919 года от города Ливны Курской губернии до огромного села Вязового, длившееся несколько недель, осталось у меня в памяти каким-то сумбурным отрывком.
Проскочив полным карьером по пустынному городу Ливны, наш взвод 3-й Марковской батареи, работавший с алексеевской пехотой, оставшийся без пехоты на фронте и уже обойденный кавалерией на флангах, вынесся из города и пошел крупным аллюром по дороге, тянувшейся на юго-восток.
Слегка подмерзшая дорога была совершенно пуста. Пройдя крупной рысью несколько верст, кони начали уставать, и, наконец, взвод остановился. Взмыленные кони, поводя боками, тяжело дышали. Дав коням несколько отдохнуть, взвод двинулся дальше уже шагом в направлении на видневшуюся вдали станцию железной дороги. Противника не было видно. Далеко на восток тянулась линия телеграфных столбов и виднелись отдельные всадники.
Взводом нашим командовал поручик Макаревич Симеон Петрович. Младшими офицерами в этот период отступления были: поручик Прюц Николай Александрович и подпоручик Сорокин Леонид{224}.
Мы добрались до станции, еще занятой нашими. Затем двинулись одни дальше. Пехоты с нами не было. Позже остановились для привала где-то в одном перелеске. Здесь взвод, стоявший в походном порядке, был покрыт артиллерийским огнем противника. Сидя на земле, я услышал звук пролетавшего снаряда и увидел, как стакан шрапнели скользнул по спине сивой лошади в корню пушки. Конь не упал, но весь прогнулся. В следующий момент что-то грохнуло, блеснуло впереди меня, и… очнулся я, уже лежа на подводе. Рядом со мной сидел Макар. Установил, что ни Макар, ни я не были ранены. Но мы оба чувствовали себя как-то странно. Подпоручика Сорокина Леонида с нами уже не было. Куда он тогда девался – я не помню. Взвод вели наши солдаты сами и везли нас, офицеров, с собой. Иногда Макар и я ехали верхом.
По дороге ночью в одной деревне, где мы задержались, в хату, куда я забрался прилечь и согреться, сбежал один наш солдат и сказал, что взвод уходит. Я вскочил на коня и поскакал к уходящему через какую-то железную дорогу в направлении, откуда мы пришли, взводу. Вел его незнакомый мне офицер. Бешено ругаясь, я повернул взвод обратно в деревню. Здесь я залез опять в одну хату. Через некоторое время появился откуда-то Макар, и мы пошли дальше на юг.
При дальнейшем отходе мы шли опять с пехотой. Где-то южнее станции Касторная, войдя ночью в одно село для ночлега и оставив наш взвод, по опыту того времени, на южной окраине села нераспряженным и только с отпущенными подпругами и нашильниками, мы, офицеры взвода, явились к командиру батальона, к которому были вызваны.