Разговаривал с командиром батальона Макар. Последний вскоре вышел и приказал двум разведчикам, находившимся при нас, найти неподалеку квартиру для ночлега. Макар сказал мне, что положение на фронте в районе Касторной значительно осложнилось. Придя в чистую, убранную хату и поужинав, мы приготовились лечь спать. Неожиданно вошла молодая баба, лет 25, вероятно хозяйка, смущенно сказала, что она выходит замуж, и тотчас же скрылась в задней части большой хаты.
Полное недоумение – что, мол, это значит? Разведчик весело улыбнулся. Было это наивное заигрывание или она кого-то скрывала? Оставили все это без внимания. Один разведчик остался с нами в передней части хаты, а другой ушел ко взводу. Как всегда при отступлении, мы легли полураздевшись, сняв только сапоги, шинель, телогрейку и гимнастерку. Солдатскую телогрейку клали под голову.
Через два-три часа в селе поднялась редкая ружейная стрельба. «Где, что, откуда?» Очень быстро оделись, а разведчик побежал седлать коней, оставленных на дворе, в сарае за хатой. Выглянув в окошко, мы увидали командира батальона без фуражки, с револьвером в руке, бегущего куда-то по улице. С ним никого не было.
Выскочив из хаты, сели на приведенных разведчиком коней и поскакали к своему взводу, но последнего на месте не оказалось. По глубоким колеям пушек в талом снегу нашли взвод в двух-трех верстах от села, куда его отвели, без офицеров, солдаты по собственной инициативе, спасая орудия. Потом выяснилось, что конная разведка противника пыталась проникнуть в село, но была отбита огнем пехоты.
С каждым днем становилось все холоднее, прибавлялось снегу. Сбежал один солдат, молодой парнишка, но почему-то через пару дней опять вернулся. Солдаты взвода не захотели взять его обратно во взвод, как дезертира. Беглец был назначен на кухню. На одном переходе со мной связался и шел за взводом какой-то лазарет. Макара со мной не было!
Через день-два мы сошлись со взводом 1-й генерала Маркова батареи, под командой мне хорошо знакомого поручика Решко{225}. Оказалось, что у поручика Р. также не было точных приказаний для дальнейшего движения. Договорились, что он останется со взводом в этой деревне, я же пойду со своим взводом в следующую. Взял проводника. Долго шли по заснеженной дороге. Еле передвигаясь, я шел пешком впереди взвода. Был сильный мороз. Макара со мной не было!
Наш взвод состоял из двух орудий и двух артиллерийских снарядных ящиков. В общем – четыре шестиконных запряжки. По дороге, не зная того, потерял в снегу второй снарядный ящик. Солдаты сами справились с этим и привели этот ящик позже. Дорогой я слегка отморозил ногу. Уже в деревне верхом мимо нас проехал поручик Никитин, офицер хозяйственной части нашей батареи. Квартирьеры нашли для нас квартиры, и мы довольно удобно разместились по хатам. Явился откуда-то мой больной Макар.
В хате, где Макар и я обосновались, у нас произошел небольшой конфликт с хозяином. Отморозив ногу и хромая, я попросил у старика хозяина его резную палку. Старик очень охотно согласился. Вмешался Макар, и по его совету я палку вернул владельцу. В этой же хате у меня с Макаром был продолжительный разговор о целях нашей войны. Хозяева внимательно прислушивались.
Макар сообщил мне, что у нас в хозяйственной части в обозе второго разряда не все благополучно, что заведующий обозом поручик Парышев{226} из юнкеров 2-го курса Константиновского артиллерийского училища не может справиться с людьми. Макар, я и несколько конных разведчиков и солдат взвода поскакали туда. Прибыв в обоз, который, сколько помню, оказался в одном недалеком селе, мы узнали, что поручик Парышев пропал. Было произведено расследование.
В обозе я воспользовался возможностью починить свои разбитые сапоги и просиженные в седле бриджи. С нашим обмундированием во время этой войны было очень неладно. Построишь сапоги (армейское выражение) – уже опять бриджи проношены. Сошьешь бриджи – сапоги разбиты. Впоследствии весь этот наш обоз погиб.
Наш отход продолжался, и так, приблизительно через неделю, мы добрались до села Вязового. При наступлении Белой армии по широкой Московской дороге на север мы проходили через это громадное село Курской губернии. Командир батареи полковник Лепилин Александр Михайлович{227}, находившийся здесь, сделал небольшой смотр нашему взводу и был поражен ужасным состоянием конского состава. Взвод отступал с севера в тяжелых условиях.
Дабы вывезти пушки, было решено два орудия батареи погрузить на железную дорогу для отправки на юг. Я был назначен вести взвод и согласно приказанию отправился на ближайшую железнодорожную станцию для погрузки пушек. Со мной отправились четверо прикомандированных к батарее офицеров, из них трое мне тогда еще незнакомых: поручик Болт, позже умерший от тифа, поручик Бельченко, позже пропавший без вести в Ростове, поручик Андреев и подпоручик Генерозов{228}. Я не уверен, что именно эти двое, поименованные последними офицеры нашей батареи были тогда со мной. Солдат из нашего 1-го взвода было только трое: младший фейерверкер Сомов, позже заболевший тифом; наводчик первого орудия Платонов; фамилия третьего солдата не осталась в памяти. Приданы мне были также несколько казаков команды конных разведчиков батареи.
Прибыв на станцию, я направился в канцелярию и предъявил там предписание о погрузке. Было обещано, что вагоны и платформа будут поданы к рампе. Пути были полны эшелонами корниловских частей, и всюду мелькали алые фуражки корниловских офицеров и солдат. Долго прождав безрезультатно у рампы в ожидании подачи эшелона для погрузки, я, продрогший и злой, снова направился на станцию.
Здесь со мной произошел неприятный инцидент. Войдя в какую-то полутемную канцелярию, я увидал наклонившуюся над столом красную фуражку и, думая, что это станционное начальство, довольно грубо спросил: «Когда же будет подан состав к рампе?»
– Что-о?! – взревела поднявшаяся красная фуражка, и, к моему испугу, я узнал известного мне полковника-корниловца Г.
– Проклятая близорукость, – извинительно пробормотал я и постарался исчезнуть из канцелярии.
Между тем эшелон уже был подан, и солдаты начали погрузку пушек. Конский состав не был погружен и отправился под командой капитана Шемберга, тоже офицера нашей батареи, походным порядком на юг. В силу все более осложнявшегося положения на фронте капитан Ш., не погрузившись, дошел с лошадьми до Кубани.
Все офицеры и солдаты поместились в одном товарном вагоне, куда хозяйственная часть батареи уже ранее погрузила небольшие запасы сахара и муки. Ночью поезд отправился. Усталые офицеры и солдаты уснули. Я проснулся, когда эшелон был уже в городе Белгороде. Нас отвели на запасный путь и объявили, что простоим здесь несколько дней. Я разрешил всем идти в город, оставив дневального. Главной моей личной задачей было пойти в баню и постричься. Я не стригся месяца два.
Вечером пошел в местный небольшой театр на гастролирующего здесь Павла Троицкого, которого я видел еще в Петрограде в театре «Зал Троицкого», в очень популярной тогда комедии «Иванов Павел». Представление Павла Троицкого в Белгороде в 1919 году было чрезвычайно патриотическим, с призывом к усилению борьбы против большевиков и к жертвенности. К сожалению, театральный зал был полупустой и реакция зрителей очень слабая.
На следующий день пребывания в городе поручик Болт пригласил меня пойти с ним в одну милую семью, где предполагалась вечеринка. Болт познакомился с этой семьей еще летом, при наступлении на север, и тогда однажды я дал ему несколько батарейных коней для верховой прогулки с девушками семьи, с которыми я не был знаком. Я пошел на эту вечеринку, но она протекала в очень странном духе, показала всю упадочность нравов того времени, и я постарался поскорее уйти.
В Белгороде находились казармы, кажется, 3-й артиллерийской бригады мирного времени. По данному мне еще в селе Вязовом поручению я направился туда. Здесь, совсем неожиданно для меня, я встретил моего друга, поручика Сергея Сергиевского{229}, с другим поручиком, служившим ранее в нашей 3-й батарее. Его фамилии я не помню. Насколько мне известно, этот последний служил потом в Крыму в танковых частях. В Белгороде эти два поручика, кажется, принимали тогда участие в формировании новой батареи Марковской артиллерийской бригады. Через несколько дней наш эшелон вышел из Белгорода и был направлен в город Харьков. Здесь опять простояли несколько дней. На путях в одном товарном эшелоне я нашел опять моего друга поручика Сергея Сергиевского, который тоже был переправлен сюда из Белгорода. Он снабдил меня двумя солдатскими полушубками. Это было в последний раз, что я его видел. Он пропал без вести.
Выйдя в город, я случайно встретил на улице знакомую даму нашей семьи, Варвару Константиновну Гаврилову. Она меня не заметила. И когда я хотел подойти к ней, то она уже замешалась в толпе, и мне не удалось поговорить с ней. Здесь я узнал, что наш «цветной корпус» отступает в направлении на юго-восток, на Дон. Позже Марковская дивизия, как правофланговая, попала под фланговый удар конных дивизий противника и была разбита при Алесеево-Леоново. Марковская артиллерия понесла большие потери. Еще значительно ранее погибли крайне правофланговые батальоны алексеевской пехоты.
Из Харькова наш поезд пошел в Бахмут. По прибытии в город я явился к коменданту, артиллерийскому полковнику, и доложил о прибытии. Он проявил ко мне участие. Наш вагон с людьми и платформа с пушками были поставлены у самой станции. Солдаты взвода получили отпуск в город и в одном трактире были спровоцированы пробольшевистским элементом. Подвыпившие солдаты дали бой, разнесли трактир, и двое из них, фейерверкер Сомов и вольноопределяющийся Платонов, были арестованы комендантской командой за дебош. Мне об этом было доложено, я явился в комендатуру, поручился за арестованных, и они были отпущены.