«…Пора кончить отступление. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови, защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности».
К 9 августа передовые части 3-й и 6-й армий вермахта находились в нескольких десятках километров от Сталинграда. На южном направлении положение советских войск было не лучше: танковые клещи вермахта тянулись к нефтепромыслам Майкопа, Грозного и Баку.
В этой критической обстановке руководители и рядовые сотрудники Наркомата НКВД действовали так же самоотверженно, как и военнослужащие Красной армии. На них были возложены задачи, связанные с организацией обороны на горных перевалах, ведущих к городам Туапсе, Сочи и Сухуми, проведением акций по выводу из строя хранилищ с нефтью и скважин в районах Майкопа и Моздока, а также задачи по созданию подполья на территориях, которые могли перейти под контроль гитлеровцев. Для их выполнения в начале августа на место вылетели нарком Берия, его заместитель Меркулов и Судоплатов. Вслед за ними на нескольких транспортных самолетах в Тбилиси прибыли 150 разведчиков-диверсантов, подобранных из числа спортсменов-альпинистов, и заместитель Павла Анатольевича – Орлов с группой опытных командиров РДР. Прямо с «крыла» им пришлось вступить в тяжелейшие бои, которые продолжались весь август и сентябрь. Сам Павел Анатольевич тоже не задержался в Тбилиси и руководил действиями подчиненных непосредственно из боевых порядков.
«…Сразу после нас в Тбилиси прибыла группа опытных партизанских командиров и десантников, руководимая одним из моих заместителей полковником Михаилом Орловым. Они не дали немцам вторгнуться в Кабардино-Балкарию и нанесли им тяжелые потери перед началом готовящегося наступления. В то же время альпинисты взорвали цистерны с нефтью и уничтожили находившиеся в горах моторизированные части немецкой пехоты…
Очень тяжелые бои произошли на Северном Кавказе в августе и сентябре 1942 года, когда я там находился. Наше спецподразделение заминировало нефтяные скважины и буровые вышки в районе Моздока и взорвало их в тот момент, когда к ним приблизились немецкие мотоциклисты. Меркулов и я следили за тем, чтобы взрыв произошел строго по приказу, и присоединились к нашей диверсионной группе, отходившей в горы в последний момент. Позже от нашей дешифровальной группы получили сообщение из Швеции: немцы не смогли использовать нефтяные запасы и скважины Северного Кавказа, на которые очень рассчитывали. Однако разнос, которому мы подверглись за успешные действия, надолго мне запомнился. Когда мы вернулись в Тбилиси, Берия сообщил, что Сталин объявил Меркулову, заместителю Берии, выговор за неоправданный риск при выполнении операции по минированию: он подвергал свою жизнь опасности и мог быть захвачен передовыми частями немцев. Берия обрушился на меня за то, что я допустил это. В ходе немецких налетов несколько офицеров из Ставки, находившихся на Кавказе, были убиты. Член Политбюро Каганович получил во время бомбежки серьезное ранение в голову. Ранен был адмирал Исаков (начальник штаба ВМС. – Примеч. авт.), а один из наших наиболее опытных грузинских чекистов, Саджая, погиб во время этого налета» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. С. 234–237).
Ценой больших потерь среди личного состава Павел Анатольевич и его подчиненные выполнили поставленные задачи. Части 49-го горно-стрелкового корпуса вермахта, захватившие в сентябре перевалы Кулхорский, Санчаро и Марухский, завязли в затяжных боях с оперативно-боевыми отрядами 4-го управления и спецчастями войск НКВД. Хвалёный гитлеровский «Эдельвейс» так и не смог пробиться к берегам Черного моря. Неприступным оставался и Сталинград. Бакинская нефть по-прежнему продолжала наполнять баки советских танков и самолетов. Сталинградский котел переваривал одну за другой лучшие гитлеровские дивизии. Там в его огне родилась новая Красная армия – армия-победительница.
Вместе с ней вкус победы ощутили Павел Анатольевич и его подчиненные. В новый 1943 год 4-е управление вошло как уже сложившееся мощное разведывательно-диверсионное формирование. К тому времени на временно оккупированной советской территории действовало 77 РДР. Полученный ими опыт позволял решать не только текущие тактические, но и долговременные стратегические задачи. Одна из них была успешно выполнена в ходе подготовки и проведения летней военной кампании советских войск под Курском и Орлом.
Первичная информация о готовящемся наступлении вермахта на Восточном фронт поступила в РДР еще зимой 1943 года. 21 февраля резидент «Корчагин», оперировавшей со своей группой в районе Брянска, получил данные о том, что:
«…Льгов объявлен немцами на особом положении… Дмитриевский и Курский большаки заминированы немцами. Все огневые точки направлены главным образом на Курский большак».
Спустя две недели 7 марта резидент «Фирсанов» сообщил в Центр:
«…4 февраля сего года в города Унеча и Стародуб с курского направления прибыло четыре эшелона итальянских солдат и несколько эшелонов солдат русско-немецких формирований, отказавшихся воевать. Несколько итальянских солдат немцы повесили на площади города».
Его информация перекликалась с сообщением лондонской резидентуры. Один из ее ценнейших агентов Д. Кернкросс, служивший в британской дешифровальной службе «Блечли парк», добыл ценнейшие сведения о том, что:
«…основная концентрация сил противника, которые, очевидно, были еще некоторое время тому назад на северном фланге группы армий «Юг», может быть ясно определена в основном районе будущих операций: Курск – Суджа – Волчанск – Острогожск…» («Огненная дуга»: Курская битва глазами Лубянки. С. 214).
В начале апреля резидентура «Градова» получила сведения о предстоящем наступлении гитлеровских войск непосредственно из первоисточника, от немецкого перебежчика инспектора ВВС Германии капитана В. Шульца. Она носила более конкретный характер, чем та, что была добыта агентурным путем. В частности, на допросах он подтвердил ранее полученные советской разведкой данные и даже назвал конкретные сроки начала боевых действий – конец апреля или начало мая, но с одной и существенной разницей. Шульц утверждал, что наступление гитлеровских войск следовало ожидать не на курско-орловском направлении, а на ленинградском и московском?!
Последующий ход событий на Восточном фронте дает основания полагать, что Шульц, возможно, являлся одним из многих исполнителей в многоплановой операции «Прикрытие», проводившейся гитлеровскими спецслужбами, чтобы ввести в заблуждение советское командование относительно замысла летнего наступления «Цитадель». В Берлине, видимо, рассчитывали на то, что, как и год назад, когда в руках советской военной контрразведки «случайно» оказалась «директива» Генштаба вермахта «Кремль», предписывавшая командующему группой армий «Центр» фельдмаршалу фон Клюге начать подготовку к наступлению на Москву, а в итоге ударили на юге, что и нынешняя заготовка так же сработает. И основания для этого у гитлеровцев были. Весной 1942 года Сталин в него поверил и «проспал» сокрушительный удар вермахта на южном фланге Восточного фронта.
В начале апреля 1943 года, когда еще смутно угадывались контуры операции «Цитадель», данные Шульца выглядели вполне правдоподобно, и потому руководство 4-го управления незамедлительно доложило наркому Меркулову:
«Из района города Минска БССР 7 апреля 1943 года
Совершенно секретно
Наркому НКГБ СССР
комиссару госбезопасности 1 ранга
В. Меркулову
О стратегических замыслах германского командования,
по данным разведки
Перебежавший инспектор германских военно-воздушных сил капитан Вилли Шульц сообщил следующее:
1. Отход немецких войск на Центральном фронте производится с целью завлечь русских в мешок, удлинив их коммуникации, оторвать от баз, оставив сгоревшие населенные пункты, после чего еще раз сделать попытку наступления на Ленинград и Москву.
По плану наступление намечено на конец апреля или начало мая, но может быть и ранее, в зависимости от погоды.
По мнению Шульца, наступление на Ленинград будет наверняка, для чего в Латвии и Эстонии концентрируются войска.
2. Шульц считает, что работа немецкого автотранспорта по сравнению с прошлым годом резко сократилась ввиду недостатка горючего.
3. Касаясь подготовки к химической войне, Шульц сообщил, что в Белоруссии, Минске и Варшаве химические базы ему неизвестны, но что к фронту переброшены газовые артиллерийские гранаты и бомбы.
«Градов».
Заместитель начальника 1-го отдела
4-го управления НКВД СССР
А. Федичкин».
(«Огненная дуга»: Курская битва глазами Лубянки. С. 252–253.)
Из наркомата информация тут же была направлена Сталину и Ильичеву (руководитель Разведывательного управления ГШ Красной армии). Несмотря на то что она расходилась с предыдущими докладами разведслужб, в Ставке ГКО московское направление по-прежнему считали наиболее опасным. Последующие материалы, добытые 1-м и 4-м управлениями, военной контрразведкой – особыми отделами НКВД, с 19 апреля 1943 года ГУКР Смерш НКО СССР и Разведывательным управлением ГШ Красной армии, не оставляли сомнений у советского военно-политического руководства в том, что после унизительного поражения под Сталинградом Гитлер и его окружение в ближайшие месяцы попытаются взять реванш. Но на каком участке фронта, под Ленинградом, под Москвой или под Курском будет нанесен решающий удар – до поры до времени оставалось загадкой.
В Берлине отчетливо понимали его цену и потому делали все возможное и невозможное, чтобы сохранить в тайне свои замыслы. План летнего наступления на Восточном фронте под кодовым названием «Цитадель» готовился в Генштабе вермахта в обстановке строжайшей тайны. В будущей схватке не на жизнь, а на смерть главари рейха бросили на чашу весов войны все стратегические ресурсы и последние достижения техники: германское «чудо-оружие» – танки «тигр» и «пантера», самоходные артиллерийские установки «фердинанд». Этот бронированный «зверинец», по замыслу гитлеровских генералов, должен был в клочья разорвать оборону советских войск. Но, несмотря на плотную завесу тайны, которой была окружена подготовка операции «Цитадель», она не устояла перед «русским тараном» во многом благодаря своевременной и точной разведывательной информации.