В 1953 году после смерти Сталина и прихода к власти в СССР Никиты Хрущева в стране повеяли иные ветры. 26 июня его соперник, заместитель Председателя Совета министров СССР, министр внутренних дел всесильный Лаврентий Берия был арестован и обвинен во всех смертных грехах, а также «ревизионизме и попытке реставрации капитализма в стране». Вслед за ним в камеры отправились ближайшие его подчиненные: Меркулов, братья Кобуловы, Гоглидзе, Мешик, Цанава и многие другие. Позже, после суда скорого, но вряд ли правого, они были расстреляны. На том очередная охота на «ведьм», затеянная партийными функционерами, не закончилась, она волной репрессий прокатилась по рядам сотрудников госбезопасности. Сама уже принадлежность к НКВД являлась позорным клеймом.
Новый вектор партийного ветра тут же уловила начальственная часть так называемой творческой общественности. Она подняла на щит недавнего антисоветчика, графомана А. Солженицына, а состоявшемуся «писателю-гэбэшнику», Дмитрию Николаевичу отказала в приеме в Союз писателей СССР. Его травлю продолжила «Литературная газета». Ее начальники, не нюхавшие пороха, позволили себе обвинить Героя Советского Союза в том, что он смел допустить «недооценку значения партии в формировании партизанского движения на временно оккупированных фашистами советских территориях». Вопиющая несправедливость тех, кто смотрел на события войны из московских кабинетов, доконала и без того тяжело болевшего Дмитрия Николаевича. 14 декабря 1954 года он скончался от обширного инфаркта и был похоронен на Новодевичьем кладбище.
Но существует Высший суд, а он неподвластен партийным вождям. За несколько минут до смерти Дмитрия Николаевича к нему в госпиталь приехала его испытанный боевой товарищ – Валентина Довгер. В эти последние мгновения земной жизни в беседе с ней он вернулся в свое героическое прошлое, согретое бескорыстной дружбой, теплом боевого товарищества и освященное святой любовью к Родине, которую они, не щадя себя, защищали.
Прошло несколько десятилетий, и в наши дни книги Дмитрия Николаевича обрели новую жизнь, а сам он по праву вошел в пантеон героев отечественных спецслужб. Ему посвящен документальный фильм «Рейд особого назначения» из знаменитого сериала «Легенды госбезопасности».
Глава 6За вашу свободу
Успехи Красной армии на Украине и в Белоруссии, достигнутые в 1943 году, в результате которых были освобождены значительные территории этих советских республик, красноречиво свидетельствовали о том, что после горечи поражений первых двух лет войны, она в сражениях под Сталинградом и на Курской дуге обрела невиданную мощь, а в ее командирах и бойцах, как в кузнечном горне, выковался несокрушимый дух победителей. Они, и не только они, а и простые граждане, находившиеся за тысячи километров от линии фронта, задавались одними и теми же вопросами: «Что будет дальше?», «На каких рубежах остановится Красная армия?», «Когда закончится война?», «Что за жизнь будет после ее окончания?».
Этими же вопросами задавались как руководители, так и бойцы резидентур 4-го управления НКГБ СССР, сражавшиеся в глубоком тылу противника. С нетерпением ждали ответа на них заместитель начальника 4-го управления НКГБ СССР комиссар госбезопасности Леонид (Наум) Исаакович Эйтингон, начальник 6-го отдела 4-го управления НКГБ СССР полковник Михаил Федорович Орлов и начальник 2-го отдела 4-го управления НКГБ СССР подполковник Михаил (Исидор) Борисович Маклярский. Ответы на эти и ряд других вопросов они рассчитывали услышать от своего руководителя Павла Судоплатова, находившегося на совещании у наркома НКГБ Всеволода Меркулова. На нем обсуждались задачи, стоящие перед наркоматом и управлением, в частности на 1944 год. В том, что они будут носить качественно новый характер, у них не возникало сомнений, об этом говорила военно-стратегическая обстановка, сложившаяся к тому времени на фронте и в тылу противника.
Совещание продолжалось больше двух часов и закончилось несколько минут назад. Энергичная походка и азартный блеск в глазах Судоплатова, появившегося в приемной, подтверждали предположения Эйтингона, Орлова и Маклярского о том, что управление в следующем году ждут еще более важные и масштабные задачи, чем те, которые они решали вчера.
– Заходите, товарищи! – пригласил в кабинет Судоплатов.
Эйтингон, Орлов и Маклярский последовали за ним. Он кивнул им на стулья за столом заседаний, а сам не мог остановиться и стремительными шагами мерил кабинет. Его поведение и яркий румянец на щеках говорили о том, что на совещании рассматривались не повседневные, а задачи стратегического характера. Прежде чем донести их до подчиненных, Судоплатов переосмысливал услышанное и преломлял его на деятельность управления. Владевшее им возбуждение передалось Эйтингону, Орлову и Маклярскому, они с трудом сдерживали себя от вопросов. Поймав их нетерпеливые взгляды, Судоплатов прошел к столу, присел и, выдержав паузу, объявил:
– Друзья! На фронте наступил решительный перелом в нашу пользу! В этом нет никаких сомнений!
– Да!.. Теперь фрицу капут!.. Погоним да самого логова – до Берлина! – дружно прозвучало в ответ.
Судоплатов кивнул и продолжил:
– Товарищ Сталин и товарищ Меркулов поставили перед армией и органами государственной безопасности ответственнейшую задачу: добить врага и покончить с фашизмом навсегда!
– И добьем!.. Негодяи ответят за все свои преступления!.. Гитлера и остальных мерзавцев под суд народов! – наперебой заговорили Маклярский, Орлов и Эйтингон.
Подождав, когда схлынут эмоции, Судоплатов снова вернулся к содержанию совещания:
– Перед управлением и нами как руководителями нарком товарищ Меркулов ставит качественно новые задачи как стратегического, так и тактического характера.
– И в чем они будут состоять, Павел Анатольевич? – торопил события Маклярский.
– Одна из них заключается в том, что с этого дня центр тяжести нашей разведывательно-диверсионной деятельности, и не только ее, а и повстанческой предстоит перенести в страны Восточной Европы: Польшу, Словакию, Чехию и даже на территорию Германии.
– В принципе, ожидаемое решение, – заметил Эйтингон и задался вопросом: – Павел Анатольевич, с разведывательно-диверсионной деятельностью все понятно. А как нам быть с организацией повстанческого движения? С 30 мая сорок второго года ею занимается Центральный штаб партизанского движения.
– С этим у нас не будет проблем, Леонид Александрович. На высшем уровне принято решение: Центральный штаб партизанского движения будет продолжать эту работу на временно оккупированной нашей территории, а мы займемся его организацией в странах Восточной Европы.
– В сорок первом в Болгарии с «Братушками» у нас не очень-то с этим получилось. Эх, таких ребят потеряли, – печально обронил Маклярский.
– Михаил Борисович, горький опыт – это тоже опыт! – заявил Эйтингон.
– Давайте не будем об этом, товарищи! Сегодня не сорок первый год, – напомнил Судоплатов и обратил внимание: – Прошу вас заметить, что настроение в оккупированных немцами странах Европы резко меняется в нашу пользу.
– Как бы Геббельс ни трубил о скором переломе в войне, но шила в мешке не утаишь. Фриц уже далеко не тот, и народ в Европе это почувствовал, – заметил Орлов.
– Ты совершено прав, Михаил Федорович! – поддержал его Судоплатов и подчеркнул: – А для нас появляется хорошая основа, чтобы организовать повстанческое движение в оккупированных странах Восточной Европы и в первую очередь в Польше.
– Польша? – на лицо Маклярского легла тень, а в голосе прозвучала тревога: – Еще та страна. Там мы будем чувствовать себя как на минном поле! Придется воевать не только с немцами, а и с Армией крайовой.
– Если бы только с ней. За ней стоят наши горе-союзнички – англичане! – с сарказмом сказал Орлов.
– Все так, Михаил Федорович, – согласился Эйтингон и признал: – Они нам союзники пока живы Гитлер и его свора.
– Кто-то из этих сэров или пэров, за точность не ручаюсь, говорил: «Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет», – вспомнил Маклярский.
– Все так, Миша. А сказал это лорд Палмерстон, когда выступал в палате общин парламента Великобритании. И было это почти сто лет, – подтвердил Эйтингон.
– Палмерстон или кто другой, какая разница! Все они одним миром мазаны! – отмахнулся Орлов.
– Товарищи, с лордами и Англией есть кому и без нас разбираться. Давайте вернемся к Польше, – положил конец экскурсу в историю Судоплатов и повторил: – Мы обязаны, безусловно, выполнить задачу, поставленную наркомом! Польша не должна, как ты, Михаил Борисович, справедливо заметил, стать минным полем. Мы обязаны сделать все, чтобы не допустить удара со стороны Армии крайовой в спину Красной армии!
– На первом этапе вряд ли наших собственных сил на это хватит, – высказал сомнение Эйтингон.
– Поэтому нам ничего другого не остается, как только искать поддержку среди местного населения, – заключил Орлов.
– Поляки хоть и славяне, но далеко уже нам не братья. Они до сих пор не могут простить, что в Смутное время мы их выперли из Кремля, – обронил Маклярский.
– Просто или сложно, Михаил Борисович, но мы должны выполнить задачу товарища Сталина! Далеко не все поляки так думают, как в Армии крайовой. На них и будем опираться, – не терял уверенности Судоплатов.
– Понятно. Но эту работу нам придется начинать с чистого листа. К сожалению, на сегодня у нас имеются оперативные позиции только в приграничных с Польшей территориях, – констатировал Маклярский.
– Ну не совсем так, Михаил Борисович, – возразил Эйтингон. – Давайте не будем забывать про поляков из Коминтерна и Антифашистского комитета. У них в Польше остались родственники, возможно, сохранились связи в подполье. С них и надо начинать работу.
– Леонид Александрович совершенно прав. Антифашисты могут и должны стать опорой для наших будущих оперций и одновременно ядром в организации повстанческого движения, – поддержал это предложение Судоплатов и пошел дальше: – Одновременно с их заброской на территорию Польши нам надо будет выводить туда наши наиболее боеспособные резидентуры. Какие есть предложения?