То был первый крупный успех Красной армии. Он порождал в душе Антонины, Леонида и их сослуживцев надежду на скорый перелом в войне. Победа под Москвой кружила головы не только им, а и полководцам. В Ставке ВГК полагали, что пока немцы с румынами не успели закрепиться в Крыму, а Севастополь оставался мощным центром сопротивления, то пришло время нанести по ним удар.
В пожарном порядке началась подготовка одной из самых крупных десантных операций в истории Великой Отечественной войны. В лихорадке приготовлений Антонина, Леонид и сотрудники особого отдела по 51-й армии не заметили, как пролетело время. Они жили жаждой мести за погибших товарищей, рвались в бой и верили, что победа будет за ними.
Наступило 26 декабря 1941 года. Под покровом ночи и тумана сотни десантных судов, рыбацких сейнеров и барж с десятками тысяч моряков и красноармейцев устремились к затаившемуся в темноте высокому крымскому берегу. Погода выдалась скверная. В Черном и Азовском морях разыгрался шторм, волны достигали высоты в 3–4 метра, они грозными валами обрушивались на скалы, гасили все звуки и притупили бдительность вражеских часовых. Пока природа играла на руку десантникам и обеспечила скрытность в проведении первого этапа операции.
Свой вклад в ее успех внесли и сотрудники особого отдела по 51-й армии. Они беспощадно пресекали все случаи нарушения правил маскировки, требовали строжайшего соблюдения правил конспирации при ведении радиопереговоров, из писем военнослужащих вымарывались даже намеки на предстоящее наступление.
Несмотря на сложные погодные условия, участникам десанта приходилось высаживаться в ледяную воду, операция началась удачно. К исходу дня удалось захватить два крупных плацдарма на побережье. 26 и 27 декабря на них были переправлены основные силы 51-й и 44-й армий.
Развивая успех, их передовые отряды 28 декабря освободили Керчь, а к 1 января вышли к Феодосии. Противник, не выдержав натиска, все дальше откатывался на запад, вглубь Крымского полуострова и на ряде участков отступил на 100–110 километров. Спасая положение, гитлеровцы сняли с Севастополя наиболее боеспособные части и ввели в бой против войск 51-й и 44-й армий. С крупными потерями для обеих сторон 2 января 1942 года линия фронта стабилизировалась на рубеже Киет – Новая Покровка – Коктебель.
Пауза длилась недолго. Перегруппировав силы и усилив их резервами, командование Крымского фронта в феврале предприняло попытку возобновить наступление, чтобы прорваться к Севастополю, но без поддержки авиации, мешали сильные туманы, оно потерпело неудачу, и на фронте наступило временное затишье.
В те мартовские дни 1942 года большая часть сотрудников особого отдела по 51-й армии временно разместилась неподалеку от Керчи, у железнодорожной станции Семь Колодезей. Там к ним на короткое время вернулась обыденная жизнь с ее маленькими радостями и огорчениями. Об этом Антонине, «Кнопке»-Татьяне и их новой подруге Зое ранним погожим утром напомнил стук в окно. Они поднялись на ноги.
Со двора на них смотрел гордость 3-го отделения особого отдела Александр Козаченко. Он первым из сотрудников получил орден Красной Звезды за то, что заменил в бою погибшего командира роты и отбил атаку противника. Высокий, стройный, настоящий красавец, по которому сохли все девчата штаба, он загадочно улыбался и что-то прятал за спиной. Рядом с ним смущенно переминался с ноги на ногу его сослуживец Гриша Буяновский. К ним присоединился сам начальник 3-го отделения Яков Кадашевич. Суровый внешне, на самом деле душа нараспашку, когда от распутицы у Антонины развалилась обувь, он подарил ей сапоги-«хромочи». И не важно, что они были 42-го размера, главное, она чувствовала себя офицером.
– Подъем, наши прекрасные дамы! Вас ждут великие дела! – призвал Козаченко и расплылся в широкой улыбке.
«Кнопка» капризно поджала губки и ворчливо заметила:
– То же мне «лыцари» нашлись. Откуда только вас в такую рань принесло?
Козаченко нисколько не смутился и заявил:
– Кто рано встает, тому сам Бог подает.
– Что? Что? И это говорит орденоносец! – не унималась «Кнопка».
– Передовик-комсомолец?! Возмутительно! – присоединилась к ней Зоя.
– А наша партийная организация поддерживает комсомольца Козаченко! – пришел к нему на выручку Кадашевич.
Зоя всплеснула руками и в ужасе воскликнула:
– Что я слышу?!
– И что же ты слышишь, Зоечка?
– А то, Яков Иосифович, что Козаченко вас до монастыря доведет!
В Антонине любопытство взяло верх над атеистическим воспитанием, и она поинтересовалась:
– Ребята, а что такого вам послал Господь?
Выдержав многозначительную паузу, офицеры переглянулись, а затем как по команде припали на правое колено. В следующее мгновение в их руках, как из воздуха, возникли скромные букеты из нежных подснежников и фиалок. Зоя, Таня и Антонина ахнули. Первой вспомнила о празднике Татьяна и воскликнула:
– Девчата, так сегодня же 8 Марта!
– Поздравляем! Поздравляем и удачи желаем! – дружно повторили офицеры и подали цветы.
Прошли многие годы, а этот трогательный эпизод из войны они сохранили на всю жизнь.
В тот тяжелейший год весна не спешила вступать в свои права. В начале марта она слегка побаловала слабым теплом и снова скрылась в туманах. И только к апрелю ветра, подувшие со стороны Средиземного моря, разогнали плотные облака и открыли солнце. Под его жаркими лучами природа яркими, сочными красками стремительно пробуждалась к новой жизни.
Степь северного Крыма, высушенная лютыми февральскими ветрами и казавшаяся безжизненной, в считанные дни преобразилась. Изумрудная зелень молодой травы покрыла вспучившуюся холмами-морем землю, и она заполыхала розовыми, красными, фиолетовыми кострами распустившихся тюльпанов и маков. Над ней величаво парили ястребы и высматривали в зарослях кустарника и травы добычу: куропаток, перепелов и сусликов. Порхающей, скачущей и ползучей живности было великое множество, она трещала и посвистывала на разные голоса.
Еще раньше весна пришла на юг Крыма. Пестрый ковер из белоснежных подснежников, примул и нежно-фиолетовой сон-травы устлал южные склоны гор. Ниже, на побережье весна расплескалась настоящим буйством красок. Нежная вуаль цветущего миндаля, алычи и японской айвы укутала сады. В воздухе витал сладковатый аромат ранних цветов. Кроны деревьев гудели от гомона птиц, они вили гнезда и готовились к рождению новой жизни. Вопреки войне черноморское побережье Крыма в это время года напоминало земной рай.
Бурная весна пробудила в душах командования Крымского фронта, надежду на то, что новая наступательная операция, наконец, увенчается успехом. Но ни они, ни тысячи обреченных на смерть не предполагали, что возвращение в земной рай – Крым обернется для них дорогой в ад. Ничто так остро и точно не может передать весь ужас трагедии, произошедшей на крымской земле в апреле – мае 1942 года, как несколько строк, что написал Леонид Георгиевич:
«…Мне довелось немало исходить дорог Великой Отечественной войны. … Но ни в обороняющейся Одессе, ни в истекающем кровью Сталинграде, ни под Берлином, доставшемся нам столь дорогой ценой, не было так отчаянно тяжело, так беспросветно, так обидно, как в 1942-м году под блокированной немцами Керчью…» (Иванов Л. Правда о «Смерш». С. 101).
Усугубило трагедию советских войск на этом участке фронта назначение Ставкой ВГК очередного своего уполномоченного – начальника Главного политического управления Красной армии армейского комиссара 1-го ранга Льва Мехлиса. Политик, далекий от военной стратегии и тактики, неуравновешенный, нетерпимый к чужому мнению, он бездумной, жестокой рукой принялся тасовать командные кадры. По его требованию был снят с должности начальника штаба Крымского фронта генерал-майор Федор Толбухин, будущий Маршал Советского Союза, вслед за ним Мехлис фактически отстранил от принятия решений командующего генерал-лейтенанта Дмитрия Козлова. Все это привело к дезорганизации управления войсками. Новое наступление советских войск натолкнулось на хорошо организованную оборону противника, ценой огромных потерь лишь на отдельных участках им удалось углубиться всего на несколько километров. К началу мая советское наступление в восточной части Крыма окончательно захлебнулось и дальше разразилась чудовищная катастрофа. Немецкое командование, массированно применив авиацию, артиллерию и танки, перешло в контрнаступление.
Измотанные боями, потерявшие значительную часть личного состава, войска Крымского фронта не смогли оказать сколь-нибудь серьезного сопротивления. С потерей боевого управления их охватил хаос. Попытки отдельных командиров остановить его и навести порядок в своих рядах не только не получали поддержки со стороны вышестоящего командования, а, наоборот, они вместе с подчиненными становились жертвами бездумных, а и нередко преступных приказов и действий.
Леонид Георгиевич, находившийся в передовой цепи 3-го батальона 13-й стрелковой дивизии, одной из лучших, оказался под плотным огнем противника. Атакующие цепи залегли, а затем попятились назад. Он вместе с батальонным комиссаром с трудом смогли поднять бойцов в атаку, попали под ураганный огонь артиллерии… На этот раз стреляли свои?!
«…Как впоследствии выяснилось, начальник артиллерии бригады был пьян и не мог управлять огнем. На следующий день он был расстрелян перед строем начальником Особого отдела Нойкиным. Наш батальон понес большие потери – около 600 человек убитыми и ранеными» (Иванов Л. Правда о «Смерш». С. 13).
К сожалению, то был далеко не единичный случай. Вырываясь из немецких котлов, окруженцы пробивались к Керчи в надежде найти там спасение. У многих, измотанных боями, голодом и жаждой, уже не оставалось сил бежать от бомбежек и артобстрелов.
Леонид Георгиевич давно уже потерял счет пройденным километрам и двигался как автомат. Кровь запеклась на растрескавшихся от жажды губах. При каждом вдохе горло драло словно наждаком, соленый пот ел глаза и их застилала туманная пелена. Он смахнул его рукавом гимнастерки, и пелена рассеялась. Впереди зыбким миражом возникла серая громада элеватора, справа от него блеснула морская гладь. Иванов тряхнул головой и протер глаза. Нет, это был не мираж и не обман зрения, перед ним находилась Керчь. Внизу у причалов роились баржи, сейнеры и катера, перед ними суетился людской муравейник.