12 мая 1942 года после мощной артиллерийской и авиационной подготовки части Юго-Западного и Южного фронтов пошли в наступление. Они нанесли два сходящихся удара по немецким войскам на севере с рубежа Белгород – Волчанск, а на юге – с северной части выступа линии фронта, проходившего в районе Лозовенька – Балаклея. Не выдержав натиска, 6-я армия группы армий «Юг» начала отступать. К 17 мая частям Юго-Западного фронта удалось вплотную подойти к Харькову, ожесточенные бои завязались вблизи Чугуева и Мерефы.
Командующий юго-западным направлением маршал Семен Тимошенко и член Военного совета Никита Хрущев, казалось бы, оказались на коне. Они рассчитывали повторить зимний успех Жукова под Москвой, но теперь уже на южном фланге советско-германского фронта. За пять дней боев в плен попали сотни немецких солдат и офицеров, досталось и немало трофеев. В войсках царила атмосфера подъема. Вдвойне его испытывали сотрудники особого отдела по 51-й армии. Они, пережившие «крымскую трагедию», верили, что понесенные жертвы были не напрасными, и надеялись, что в войне, наконец, наступит столь желанный перелом.
Все рухнуло в один день. На календаре было 18 мая 1942 года. Он стал еще одним черным днем в жизни Леонида Георгиевича, Антонины Григорьевны, сотрудников особого отдела, сотен, тысяч бойцов и командиров Красной армии. Командование группы армий «Юг» вермахта привело в действие план «Блау». Ударная группировка Клейста, насчитывавшая в своем составе одну моторизованную, две танковых и восемь пехотных дивизий, нанесла удар встык между частями Юго-Западного и Южного фронтов.
20 мая танковая армада Клейста вырвалась на оперативный простор, и на смену стратегическому плану «Фредерикус-2» – разгрому частей Южного и Юго-Западного фронтов пришел план «Блау» – уничтожение советских войск на воронежском направлении. В Ставке ВГК на этот новый вызов противника практически нечем было ответить, все имевшиеся резервы были полностью израсходованы. Ситуацию усугубила организационная неразбериха. Ставка ВГК, пытаясь восстановить управляемость войсками, упразднила Управление главнокомандования юго-западного направления и подчинила их себе. Из далекой Москвы разобраться в том хаосе, что творился на южном фланге советско-германского фронта, и оперативно принять необходимые меры стало невозможным. Ситуация полностью вышла из-под контроля, чем тут же воспользовалось командование вермахта, оно, используя превосходство в воздухе и в бронетехнике, не давало советским частям закрепляться на новых рубежах обороны.
24 июля передовые части 1-й танковой армии группы армий «Юг» вышли к большой излучине Дона и создали угрозу захвата Ростова – воротам, ведущим на Кубань, Северный Кавказ и к важнейшему транспортному узлу, промышленному центру – Сталинграду. В этих условиях командованию 51-й армии приходилось в срочном порядке заниматься укрепление линии обороны на участке: Батайск – Азов – Ейск – Приморско-Ахтарская с задачей не допустить высадки морских десантов на азовском побережье. Несмотря на численное превосходство противника, благодаря глубокоэшелонированной обороне войска армии не позволили противнику прорваться на Кубань. Но здесь свое слово сказал злой рок, преследовавший 51-ю армию еще с Крыма.
30 июля части 40-го танкового и 52-го армейского корпусов группы армий «Юг» прорвали оборону 37-й армии Южного фронта, вышли к озеру Манычу, и над 51-й армией нависла угроза окружения. Чтобы избежать повторения крымской трагедии, 30 июля 1942 года Ставка ВГК приняла решение отвести ее на новый рубеж и передать в состав формирующегося Сталинградского фронта.
Те, кто готовил приказ на 51-ю армию, видимо, забыли про «овраги». Они продолжали двигать по карте несуществующие дивизии, армейские корпуса и не представляли масштаба катастрофы, постигшей Красную армию на южном фланге советско-германского фронта. Попытки отдельных командиров, сохранивших дух и не утративших профессиональных навыков, собрать в один кулак бродивших по донским и сальским степям остатки воинских частей и подразделений, чтобы организовать отпор немцам, уже ничего не решали. В воздухе безраздельно господствовала авиация люфтваффе, а на земле танковая армада Клейста. Отчаявшихся, потерявших всякую надежду на спасение людей безжалостно давили гусеницами танков и косили огнем пулеметов.
Не меньшим испытанием для них стали жара, жажда и голод. Сквозь клубы пыли, стоявшие над полевыми дорогами, едва проглядывало солнце, от его жгучих лучей не было спасения. Они, казалось, высушивали не только кожу, а и душу. Раскаленный, как в печи воздух, забивал дыхание, вызывал сильнейший кашель, рвавший в клочья легкие. Песок был повсюду: в сапогах, под гимнастеркой, он скрипел на зубах и коркой покрывал растрескавшиеся губы. Соленый пот выедал глаза и струпьями застывал на щеках. Те, кто отступал последними, находил на дне колодцев грязную жижу, а в загонах для скота обглоданные скелеты лошадей и овец. По безжизненной Калмыцкой степи брели не люди, а их тени. У многих уже не оставалось ни сил, ни воли, чтобы искать спасения от смерти, проливавшейся свинцовым дождем с небес.
Обращаясь к тем трагическим дням лета 1942 года, Леонид Георгиевич и Антонина Григорьевна с болью вспоминали:
«…В середине июля 1942 года немецкие войска заняли Ростов и Новочеркасск. Это стало большим потрясением для армии и страны в целом. Противник сравнительно легко овладел указанным крупнейшим стратегическим районом…
После сдачи Ростова и Новочеркасска отступление по бескрайним донецким степям проходило беспорядочно. В крови и поту, в жаре и бесконечной пыли по степям бродили какие-то части и даже группы вооруженных людей. Многие не имели никаких указаний: ни куда идти, ни кого искать, ни где закрепляться. Порой встречались какие-то дикие группы солдат. Как цель следования называли почему-то Элисту – столицу Калмыкии. Командование не имело с этими группами никакой связи, порой не знало о их существовании»…
Однажды мы задержали какого-то одинокого высокого человека, пожилого интеллигентного вида, одетого в деревенские штаны, рубаху и лапти. В руках он нес весящий на веревочке горшок с водой. Спрашиваем его: кто он такой?
Отвечает:
– Я – такой-то, командир дивизии. Дивизия была разбита в степях под Ростовом, из личного состава многие погибли. Другие разбрелись кто куда.
Спрашиваем:
– Как вы докажите, что являетесь командиром дивизии?
Старик тяжело вздохнул, сел прямо на землю и снял лапоть. Из-под стельки он достал удостоверение личности, партбилет и звезду Героя Советского Союза». (Иванов Л. Правда о «Смерш». С. 132–134).
Война – это не только бои, победы, поражения и смерть, это тоже жизнь, но жизнь беспощадно суровая и в ней не существовало полутонов. Сотни, тысячи женщин-сержантов и офицеров, в их числе Антонина Григорьевна и ее боевые подруги не только вынесли все лишения и тяготы, выпавшие на их долю, но и сумели в тех нечеловеческих условиях сохранить человеческое достоинство, веру в победу. Об этом она писала просто и бесхитростно:
«…После Павлавской началось наше отступление с боями через Ростовскую область, Маныч (канал), Сальские степи, Калмыкию и мы вышли к Сталинграду, с юга в районе озера Цаца. Там зарылись в землянки и стали готовиться к наступлению.
Мне никогда, ни до войны, ни после не приходилось видеть такие миражи, как в Калмыцких степях. Зной. Солнце печет, пить хочется, а воды нет. И вдруг, впереди всем видится какой-то оазис – дома, деревья, зелень, вот – вот подъедем и напьемся, но мираж уходит все дальше и дальше. Доехали до какого-то пруда, но он уже пуст, так как гнали стада животных с Украины и других областей, и вся вода была выпита.
Увидели колодец, из которого качают воду с помощью барабана наверху. Вылезли из машины, запряглись в дышло, стали тащить большую тяжелую деревянную бадью, вытащили, а там вместо воды ил с лягушками…
В калмыцких степях мы изрядно обовшивели. Воду привозили в бочках, ни помыться, ни напиться. И однажды мужики раздобыли бочку из-под бензина. Выкопали ямку, развели костер, сложили в бочку все вместе….и белье, и обмундирование, и портянки, залили водой и стали кипятить, а сами надели шинели на голое тело. Потом расстелили на жухлой траве сушить, это надо было видеть, как выглядело белье после такой стирки. Мы, девушки, с этим злом, вшами, как-то легче справлялись, чем мужчины…» (Буяновская А. Воспоминания. С. 15).
В те суровые июльские дни 1942 года вопросами: «что делать?», «где и какими силами на самом деле атакует противник?», «как выжить?». «как остановить врага?» – задавались не только Леонид Георгиевич и Антонина Григорьевна, их боевые товарищи, бойцы и командиры Красной армии, а и руководители Советского государства. Поступавшие в Ставку ВГК доклады из политорганов и военной контрразведки о положении под Сталинградом не оставляли сомнений в том, что он может пасть в течение ближайших дней. Его потеря несла угрозу самому существованию Советского государства и нации. И чтобы не допустить этого, были приняты беспрецедентные меры, они нашли отражение в знаменитом приказе № 227, подписанном Сталиным 28 июля 1942 года более известном как «Ни шагу назад».
То был не приказ, то был крик души:
«…Враг бросает все новые и новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Новочеркасск, Ростов-на-Дону.
Мы потеряли более 70 млн человек населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет теперь уже преобладания над немцами в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, что страна наша велика и богата, населения много, хлеба будет всегда в избытке.