Вместе с тем на этом сложнейшем и ответственнейшем участке контрразведывательной деятельности органам Смерш не удавалось избежать серьезных ошибок, когда невиновные люди, на которых падала тень подозрения, отправлялись теперь уже в советские лагеря. В одних случаях это являлось следствием того, что огромные людские потоки буквально захлестывали СПП, ПФП и сотрудники контрразведки вынуждены были поверхностно подходить к фильтрации, в других объяснялась их непрофессионализмом и бюрократизмом. Негативное влияние на качестве проверки оказывало и то, что на СПП и ПФП часто направлялись малоопытные работники. Вчерашние лейтенанты, только что покинувшие блиндажи на передовой и не понаслышке знавшие о зверствах фашистов, они с понятным недоверием, а зачастую враждебно относились к тем, кто не один год провел в концлагере, работал на заводах в Германии, но остался жив.
Поэтому сама по себе информация других бывших заключенных о том, что проверяемого видели в штабном лагерном бараке или он принимал участие в восстановлении боевой техники противника, для неопытного оперативного работника служила основанием для различных обвинений и последующего направления в спецлагерь на территории СССР. В руководстве Смерш владели ситуацией, и потому фильтрационная работа продолжалась в стационарных лагерях. В ходе ее проведения значительная часть бывших советских военнопленных выходила на свободу.
Так, в июне 1943 года с армейских СПП Северо-Кавказского фронта в Краснодарский и Георгиевский спецлагеря № 205 и 261 поступил 891 военнопленный. В процессе последующей углубленной оперативной проработки в Краснодарском лагере необоснованные подозрения были сняты с 261 человека, в Георгиевском – с 123 человек. Все их отправили на комплектование частей действующей армии.
Об этих недоработках информация поступала во 2-й отдел ГУКР НКО Смерш. На основании ее подчиненные Карташова готовили ежемесячные обзоры «О результатах проверки и агентурно-оперативной работы среди бывших военнослужащих Красной армии» и направляли на места. В них содержался анализ наиболее характерных недостатков, которые допускались при проведении фильтрационной работы, когда «за цифровыми показателями упускалось главное – выявление шпионов и предателей», а также предлагались рекомендации по ее совершенствованию.
В одном из таких обзоров «О состоянии агентурно-оперативной работы ОКР Смерш Краснодарского спецлагеря [№] 205» отмечалось:
«Несмотря на то что за период с апреля по ноябрь 1943 г. отделом арестовывалось 138 [человек], в том числе 73 по подозрению в шпионаже, ни по одному из них не была доказана их враждебная деятельность».
Основную причину подобного положения дел руководство Главного управления видело в формальном подходе руководителей и оперсостава отдела Смерш спецлагеря № 205 к оценке поступающей информации и «…крайне низком уровне организации агентурной разработки находящихся в производстве дел».
Попытки заместителя начальника отдела Смерш лагеря капитана Афанасьева оправдать свою бездеятельность тем, что
«…в момент прибытия в г. Краснодар 17 апреля и развертывания отдел необходимыми помещениями и средствами для работы не был обеспечен. Все семь комнат разрушены, и мебели нет никакой, негде хранить секретные документы. Совершенно нет бумаги. И только 30 апреля лагерь выделил отделу 5 кг бумаги и одну пишущую машинку», – вызвали справедливый гнев у заместителя Абакумова П. Мешика.
На докладной Афанасьева «Об итогах агентурно-следственной работы отдела за апрель 1943 г.» стоит размашистая резолюция генерала Мешика:
«Аппарат лагеря в 19 человек бездельничает! За 12 дней при наличии 19 оперработников проверить всего 90 человек – просто преступление!!!»
Вслед за этим последовали оргвыводы. В мае на смену Афанасьеву прибыл новый начальник ОКР Смерш. Также оперативно через начальника Управления НКВД по делам военнопленных и интернированных генерал-майора И. Петрова были решены все административно-хозяйственные вопросы.
Наряду с объективными трудностями на качество и оперативность фильтрационной работы негативно влияли нераспорядительность и халатность лагерной администрации. В связи с острой нехваткой квалифицированных кадров в ее состав нередко зачислялись случайные лица. В их числе оказывались бывшие советские военнослужащие, воевавшие на стороне противника (в 205-м спецлагере таковых оказалось семь человек), а также аморальные и склонные к стяжательству типы.
Как следствие, в отдельных лагерях на почве «…беспробудного пьянства и использования спецконтингента на незаконных работах» происходило разложение администрации. Целые команды бывших советских военнослужащих вместо того, чтобы быть направленными в действующую армию, трудились на «новых бауэров». Чем пользовались агенты гитлеровских спецслужб и военные преступники. Они, почувствовав за своей спиной холодное дыхание контрразведчиков, совершали побеги. В течение весны – лета 1943 года из Краснодарского спецлагеря № 205 скрылись 17 человек, подозревавшихся в совершении тяжких преступлений.
В этой связи отделам Смерш по лагерям приходилось тратить немалые усилия на организацию агентурно-оперативной работы среди лагерной администрации и принятие ею надлежащих организационных мер по обеспечению необходимых условий для проведения фильтрационной работы. Только по одному Краснодарскому спецлагерю № 205 за период с 3 июня по 31 декабря 1943 года из отдела Смерш в главк было направлено четыре спецсообщения: «О неудовлетворительном состоянии режима и охраны лагеря», «О морально-бытовом разложении руководящего состава спецлагеря № 205» и т. п.
В спецсообщениях приводились вопиющие факты нарушений, когда начальник лагеря и его заместители по охране и режиму, по политической, хозяйственной части и
«…примкнувший к ним прокурор лагеря связаны между собой систематическим пьянством, носящим характер группового разложения, и преступлений по службе».
Далее приводились конкретные примеры присвоения этими должностными лицами материальных средств, поступающих на нужды лагеря, факты «сдачи в аренду» бывших советских военнослужащих руководителям местных колхозов и организаций, а также использования их на личном подворье или в качестве слуг.
Подобные объективные и субъективные обстоятельства являлись причиной для многочисленных жалоб со стороны бывших советских военнослужащих и лиц, угнанных на принудительные работы в Германию. Подавляющее их число были патриотами и честными людьми, но по воле обстоятельств оказавшимися во вражеском тылу или оккупации. Они не обвиняли органы Смерш и оперативных работников в том, что вновь находились в лагерном бараке, они просили об одном – о справедливости.
Их пронизанные острой болью и исполненные надеждой письма, написанные на клочке бумаги из ученической тетради или куске картона, не могли оставить равнодушным даже очерствевшее сердце. Они были поразительно похожи. Эти письма – крик души – объединяла вера в то, что чудовищное клеймо «враг народа» будет снято с них: рядовых и офицеров, женщин и мужчин, и они снова станут полноправными гражданами своей страны.
Так, бывшая военфельдшер М. Пузанова в письме к Верховному главнокомандующему И. Сталину писала:
«Дорогой Иосиф Виссарионович! Обращаюсь к Вам, как к отцу родному, помогите мне. Я жена бригадврача Смирнова Вениамина Александровича, обращаюсь к Вам со следующей просьбой…»
Далее Пузанова излагала обстоятельства, при которых ее часть оказалась в окружении, а она в плену и то, что
«…после освобождения частями Красной армии я без предъявления обвинения уже 7 месяцев нахожусь в спецлагере».
В заключение письма Пузанова просила:
«Ускорить разбор моего дела – если я виновата, то предать суду, если нет – направить на фронт или туда, где я могу быть полезна».
12 августа 1943 года ее письмо поступило в особый сектор ЦК ВКП(б), а 14-го было переадресовано в секретариат НКВД и оттуда направлено в ГУКР НКО Смерш. Работу по нему взял на личный контроль заместитель Абакумова генерал П. Мешик и предписал Карташову взять на контроль ход проверки письма Пузановой. В силу ряда причин она затянулась. 4 декабря 1943 года Мешик в своем запросе № 64718 потребовал от начальника отдела контрразведки Подольского спецлагеря НКВД «ускорить исполнение нашего № 02532». 17 декабря 1943 года тот доложил ему:
«Пузанова М.П. в порядке фильтрации нами проверена и направлена работать на завод № 684 г. Подольска».
30 сентября 1944 года из спецлагеря № 283 на имя Сталина поступило письмо от бывшего советского военнослужащего Г. Сычева. Тот отрицал свое сотрудничество с гитлеровцами и обвинял лагерную администрацию, отдел Смерш в том, что они «в течение 13 месяцев на разу не допросили, и я не получил никакого ответа на мои рапорта».
Спустя месяц и 12 дней заместитель начальника ОКР Смерш спецлагеря № 283 подполковник Шухман докладывал Карташову о результатах проверки жалобы Сычева. В частности, в ходе ее проведения выяснилось: в 1937 году тот был судим за контрреволюционную деятельность и в течение пяти лет отбывал наказание. Это, казалось бы, могло послужить еще одним веским доказательством «предательской деятельности Сычева во время войны». Но контрразведчики на этом не стали акцентировать своего внимания и сосредоточились на перепроверке материалов, полученных на него при фильтрации на СПП и послуживших основанием для обвинения в измене Родине. Они установили, что после мобилизации в Красную армию Сычев попал в окружение и остался на оккупированной территории. За время оккупации, как показала проведенная ими проверка, «прямых свидетельств преступной деятельности Сычева и никаких официальных документов на этот счет получено не было. В процессе углубленной агентурной разработки также не поступило данных о его связи с противником». Окончательный вывод полковника Шухмана был таков:
«Оснований для ареста Сычева не имеется».
Подобных обращений в отделы и управления Смерш были сотни и тысячи. Их проверке уделялось самое пристальное внимание. В Главном управлении велось специальное дело № 1 «Заявлений, поступивших в правительственные инстанции». На особом учете находились заявления, направлявшиеся на имя Сталина и в ЦК ВКП(б). В этих целях во 2-м отделе ГУКР НКО Смерш велись «Списки лиц, содержащихся в спецлагерях НКВД, от коих поступили заявления в правительственные инстанции с просьбой ускорить их поверку».