– Извините, Александр Иванович, но она просит, шоб ее принял начальник русского абвера.
– Чего, чего? Иван, ты ничего не напутал?
– Никак, нет, товарищ майор. Дамочка шпарит по-нашему не хуже нас, – оправдывался Волков.
«Русский абвер? Говорит по-русски? Любопытно! Очень даже любопытно?» – заинтересовался Матвеев и распорядился: – Ладно, проводи ее ко мне!
В коридоре раздался дробный стук каблучков. Дверь в кабинет Матвеева приоткрылась. В щель заглянул Волков и спросил:
– Александр Иванович, позвольте войти гражданке Лонге?
Матвеев махнул рукой. Волков отступил в сторону. Робко переступив через порог, в кабинет вошла девушка лет 20–22. Поздоровавшись на отменном русском языке, она представилась:
– Рената Лонге.
Матвеев кивнул и задержал взгляд на ней. Под тонким, облегающим плащом угадывалась точеная фигурка. Ее украшала горделиво вскинутая головка с тонкими чертами лица. На нем выделялись небесной голубизны глаза. Волосы пшеничного цвета топорщились задорным хохолком.
«Хороша! Ничего не скажешь! Можно понять наших бойцов, мимо такой не пройдешь», – признал в душе Матвеев.
Отпустив дежурного, он предложил Лонге сесть. Она опустилась на краешек стула и под его строгим взглядом нервно затеребила рукав плаща.
«Волнуешься? С чего это вдруг? Русский абвер? Откуда тебе это известно? Кто ты?» – размышлял Матвеев и обратился к Лонге.
– Так кто вас обидел, Рената?
– Господин майор! Господин майор, только не надо их наказывать! Они… они, – Лонге смешалась и потупила взгляд.
– Как так не наказывать? Это не допустимо! Виновные должны понести заслуженное наказание!
– Не надо! Не надо! Они ничего плохого не сделали! – воскликнула Лонге и всплеснула руками.
– Ладно, разберемся, – не стал настаивать Матвеев и поинтересовался: – А теперь, Рената, объясните, как вы – не местная жительница, оказались в прифронтовой полосе?
– Я… я бежала куда глаза глядят. Там невозможно оставаться! Там… – осеклась Лонге.
Она была столь искренняя и непосредственна в своих чувствах, что подозрения, возникшие было у Матвеева о ее возможной связи с абвером, развеялись. Перед ним находилась одна из множества безвинных жертв войны. Его больше интересовало другое – блестящее знание русского языка Лонге. Он смягчил тон и отметил:
– Рената, вашему знанию русского языка можно позавидовать. Вы что, жили в Советском Союзе?
Лонге встрепенулась, на лице появилась робкая улыбка, и призналась:
– Нет, в вашей стране я никогда не была, господин майор.
– Для вас я, Александр Иванович, – ушел от официального тона Матвеев и уточнил: – Рената, а где вы научились так хорошо говорить по-русски?
– На филологическом факультете Берлинского университета. Я еще знаю французский и понимаю английский. Мне языки как-то легко даются.
– Такое не каждому дано, это талант. А откуда у вас столь чистое произношение? Ему невозможно научиться в университете, – допытывался Матвеев.
– Этим я обязана нашим соседям. Они были русскими, из Санкт-Петербурга. Бедные, бедные, погибли во время бомбежки.
– М-да, война, к сожалению, не разбирает, кто прав, а кто виноват, – признал Матвеев и уточнил: – Так, значит вы из Берлина?
– Нет! Нет! Я там только училась, – лицо Лонге снова исказила гримаса, и она выплеснула весь тот ужас, что испытала несколько часов назад. – Там!.. В Берлине настоящий ад! Мертвые люди повсюду. Их никто не убирает! Это невозможно…
Голос Лонге сорвался, и на глазах навернулись слезы. Матвеев налил из графина воды в стакан и подал ей. Всхлипывая, она пила мелкими глотками. Он исподволь наблюдал за девушкой; в нем опять заговорил контрразведчик, и пытался понять, кто находится перед ним: несчастная жертва войны или гитлеровский агент. Заострившиеся черты лица, запавшие щеки, ссадина на правой руке, пятнышко сажи на лбу и прорехи на плаще убедительно свидетельствовали, что Лонге, действительно, каким-то чудом сумела вырваться из ада, в который погрузился Берлин. Еще недавно она находилась между жизнью и смертью. Подозрительность, проснувшаяся в Матвееве, уступила место простым человеческим чувствам. Он видел перед собой юную девушку, бежавшую от ужасов войны, снял трубку телефона; ответил дежурный по отделу, и распорядился:
– Иван, срочно найди бинты, йод или зеленку!
– Вы сказали бинты, Александр Иванович? А что случилось? – уточнил Волков.
– Ничего! Делай, что тебе говорят! – потребовал Матвеев.
– Понял! Есть!
– А-а, и еще, Иван, поищи мыло, мыло надо женское.
– Извините, Александр Иванович, вы сказали женское?
– Ну, не наше же хозяйственное! От него даже у мужика шкура слезет!
– Так у Головко такого нет.
– Иван, ты служишь в контрразведке или где?! – начал терять терпение Матвеев.
– Все понял, Александр Иванович, найду!
– Другое дело! А сейчас ко мне в кабинет кофе и бутерброды. И еще, ты не забыл, как за дамами надо ухаживать?
– Э-э, ну…
– Постарайся.
– Понял! Есть! – принял к исполнению Волков.
Матвеев положил трубку на аппарат, обратился к Лонге и предложил:
– Рената, пройдите к дежурному по отделу, капитану Волкову. Вам окажут медицинскую и другую необходимую помощь.
Девушка ответила благодарным взглядом и покинула кабинет. Матвеев остался один, и в нем снова заговорил контрразведчик:
«…Интересно, как ты вырвалась из Берлина? Каким образом перешла линию фронта? И этот твой русский абвер! Что за всем этим стоит?..
Вместе с вопросами ожили и прежние подозрения.
…А если, ты подстава абвера? Перед такой красавицей редкий мужик устоит. Вот бойцы и поймались на твой крючок, а дальше ты разыграла сцену. Русский абвер – это уже приманка для меня. Ничего не скажешь, с умом разработана легенда…»
Стук в дверь прервал размышления Матвеева.
– Войдите! – разрешил он.
Это был помощник дежурного по отделу. Он внес поднос с кофейником и бутерброды с ветчиной. Вслед за ним в кабинет возвратилась Лонге. За несколько минут она преобразилась. Роскошные волосы пышной волной ниспадали на плечи. Щеки окрасил нежный румянец, а в глазах появилась живинка. О прежней Ренате напоминала белоснежная повязка на правой руке.
«Женщина есть женщина!» – отметил про себя Матвеев, разлил кофе по чашкам, кивнул на тарелку с бутербродами и предложил:
– Угощайтесь, Рената.
Она деликатно откусила маленький кусочек и запила кофе. Но голод дал о себе знать, съев бутерброд, девушка потянулась ко второму. Матвеев наблюдал за ней и возвращался к мысли о возможной связи Лонге с германской разведкой.
«…Если ты подстава на вербовку, то кто за тобой стоит? Главное управление имперской безопасности? Тайная полевая полиция? Гестапо? Вряд ли. Слишком тонкая комбинация. В лучшие времена они этим не занимались, а сейчас и подавно…
Поведение Лонге и обстановка на фронте оставляли все меньше места для подозрений.
…Нет, ты, Рената, не гитлеровский агент! Не агент, но есть все, чтобы стать им. Умна! Хороша собой! В сложной обстановке не теряешься. Это же надо, сумела выбраться из Берлина и перейти линию фронта?! Такое не всякому мужику под силу. Готовая разведчица!» – пришел к этой мысли Матвеев.
Теперь его занимало другое – насколько Рената способна выполнить разведзадание – проникнуть в спецслужбу союзников, пригревших под своим крылом немало фашистских недобитков. В поисках ответа на вопрос он принялся прощупывать Лонге наводящими вопросами. Она, утолив голод, разговорилась. Советский майор-контрразведчик: высокий, статный, со строгими, правильными чертами лица, на котором выделялись умные глаза, в которых читалось сочувствие, располагал к себе. Мирная обстановка заставила Лонге на время забыть об ужасах войны. Разговор приобретал все более непринужденный характер. Матвеев внимательно слушал, а его цепкий, гибкий ум контрразведчика выделял в рассказе Лонге то, что могло подвигнуть ее сотрудничеству со Смерш.
«…Выросла в семье, не отличающейся большой набожностью и фанатизмом. Отец – инженер-электрик, никогда не носил военный мундир и не принимал участия в сборищах нацистов. Всю сознательную жизнь проработал на заводе. Мать – швея, абсолютно аполитичный человек. Сама ты во время учебы в институте не состояла в молодежных нацистских организациях. Свободно владеешь тремя языками: немецким, русским и французским. Готовый переводчик. Наши горе-союзнички не пройдут мимо тебя. Однозначно возьмут на работу, – размышлял Матвеев…
Для тебя даже не требуется отрабатывать легенду прикрытия. Все складывается естественным образом. Ты вырвалась из Берлина и возвращаешься домой, к родителям. Они проживают в южной Баварии – настоящее змеиное гнездо, куда бежит все нечисть. Там хозяйничают американцы и французы. Они пригрели у себя фашистских недобитков и антисоветскую сволочь…
Тоже мне союзники! Мы проливаем кровь, а они торгуются с подонками! Выходит, вы ничем не лучше этой фашистской мрази!»
Основания для такого вывода у Матвеева имелись и весьма веские. В его памяти до точки, до запятой отложились последние шифровки. В них Главное управление контрразведки Смерш ориентировало подчиненные органы о враждебной деятельности французских спецслужб.
«…Из показаний репатриированных бывших военнослужащих Красной армии Павлова А.И. и Беляева И.М было установлено, что некое «Бюро партизанских отрядов Франции» (г. Марсель) снабжает служивших в РОА и немецкой армии изменников Родине аттестатами, удостоверениями, что они состояли в партизанских отрядах и боролись против немецких захватчиков…
Одновременно, ведут обработку советских граждан с целью склонения их к невозвращению на Родину…
Наряду с этим, их активно вербуют для проведения шпионской деятельности против советских войск в Германии…»
В другой ориентировке сообщалось:
«…По данным нашего резидента в Париже, удалось установить, что только в одном Париже имеется 22 вербовочных пункта. В них осуществляется вербовка репатриантов. Особенно активная роль отмечается со стороны эмигрантского бюро Маклакова, швейцарского и шведского консульств и многочисленных французских и англо-американских разведпунктов…»