никак не проявила, это укрепляло уверенность Матвеева в надежности агента «Надежды»-Лонге. Теперь его занимало другое, как так организовать явку, чтобы не привлечь к ней внимания Лонгле и французской спецслужбы.
Наступила пятница. Впереди были выходные – подходящий повод для коллективного выезда сотрудников vиссии на рыбалку. Матвеев решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы найти подходящее место для встречи с Ренатой. Он обратился к карте. Его взгляд остановился на озере Шварцвальде. По рассказам бывалых рыбаков – сотрудников миссии, оно славилось отличным клевом. Но главное достоинство озера состояло в том, что неподалеку от него проживали родители Ренаты. Более подходящего для конспиративной встречи места трудно было найти.
Рабочий день подходил к концу. Матвеев бросал взгляды на часы, торопил время и сгорал от нетерпения поскорее провести разведку местности. Стрелки приближались к 18.00. В кабинетах миссии началась оживленная суета: звучали веселые голоса, из кладовок извлекались и проверялись рыболовные снасти, гремели котелки, во фляжках булькала водка. За окнами, во дворе урчали двигатели машин.
У заядлого рыбака Матвеева уже чесались руки поскорее взяться за удочку, когда заработал телефон. Звонил Лонгле, его голос срывался. Ссылаясь на конфиденциальность информации, он не решался раскрыть содержания происшествия, произошедшего в бюро, и просил немедленно приехать.
Чертыхаясь и проклиная в душе Лонгле, Матвеев швырнул снасти в шкаф, переоделся и спустился к машине. На выезде из миссии его остановил старший лейтенант Константин Борисов и сообщил о массовых беспорядках среди репатриантов, произошедших в лагере под городом Ульм.
«Час от часу не легче! Не многовато ли ЧП для одного дня? – подумал Матвеев и в нем ожили недобрые предчувствия. – А что если это провокация? Через Лонгле тебя заманивают в ловушку! Все, Саша, хватит себя накручивать! Надо ехать! Но страховка не помешает», – решил Матвеев и распорядился:
– Костя, пересаживайся ко мне!
– Как скажете, товарищ подполковник, – принял к исполнению Борисов и уточнил: – Куда едем?
– В бюро, там тоже ЧП.
– ЧП?! Так у них, кроме бумаг, ничего нет!
– Давай не будем гадать, на месте разберемся! Садись! Садись, поехали! – торопил Матвеев.
По дороге к бюро он строил разные предположения, худшее из них – провокация, не подтвердилось. Об этом говорил потерянный вид Лонгле и его сотрудников. И тому имелась веская причина, накануне отправки очередной партии репатриантов в Советский Союз были ошибочно сожжены учетные дела на два десятка человек. Задержка с их отправкой могла вылиться в крупный скандал и грозила Лонгле серьезными последствиями. Матвеев не преминул воспользоваться ситуацией, чтобы в лице начальника бюро хотя бы не иметь противника. Он предложил, не поднимая лишнего шума, восстановить уничтоженные дела по учетным карточкам, хранившимся в бюро. Лонгле как за спасительную соломинку ухватился за предложение.
Весь вечер Матвеев провел в бюро и нисколько не жалел о сорвавшейся рыбалке. Он рассчитывал еще на один шаг стать ближе к явке с Ренатой. Лонгле поручил ей и еще двум сотрудницам восстановление сожженных дел на репатриантов, подлежащих отправке в СССР. Исполненный благодарности, что скандал не вышел за стены бюро, он пригласил к себе в кабинет Матвеева с Борисовым, выставил на стол бутылку дорогого коньяка и деликатесы с черного рынка. Они приняли его предложение и не остались в долгу. Борисов сходил к машине и принес походный сухпаек. Лонгле разлил коньяк по рюмкам и не без пафоса произнес тост за взаимопонимание. Матвеев поддержал его и в ответном слове отметил крепнущее плодотворное сотрудничество между миссией и бюро.
С каждой выпитой рюмкой атмосфера за столом становилась все более непринужденной, а поведение Лонгле все более раскованным. Крепкий градус и доброжелательное отношение советских офицеров развязали ему язык. В перерыве, когда Борисов вышел из кабинета, чтобы покурить, Лонгле подался к Матвееву и, понизив голос, обронил:
– Николай, будьте осторожны в общении с моими сотрудницами Лонге и Краузе.
– Это же почему, Эдуард? – насторожился Матвеев, и от хорошего настроения не осталось и следа.
– Они не только мои подчиненные, – с многозначительным видом произнес Лонгле.
– А чьи еще?
– Видите ли… – Лонгле мялся и не решался сказать.
– Вы что, им не доверяете? Но почему? – допытывался Матвеев.
– Они… они связаны с одной очень серьезной службой.
– Какой?
– Вы, наверно, догадываетесь, о какой именно службе я говорю. Вам ее надо опасаться, – выдавил из себя Лонгле и, похоже, пожалел.
В его глаза плескался страх, а лицо уродовали гримасы. Матвеева поежился. Его подозрения, что Рената совершила предательство и пошла на сотрудничество с французской спецслужбой, подтверждались. Не подав виду, он повел свою игру, махнул рукой и беспечно заявил:
– А мне нечего бояться, Эдуард! Я всю войну прошел и ни одной царапины.
Лонгле покачал головой и, прижав палец к губам, перешел на шепот:
– Вы ошибаетесь, Николай. Они на все способны.
– Кто они?
– Майор Гофре и капитан Рой. Они… – Лонгле осекся и изменился в лице.
– И почему я должен их бояться? Ну, говорите, говорите же, Эдуард! – торопил Матвеев.
– Нет! Нет! Я и так сказал больше чем надо! Николай, я вас умоляю, только никому ни слова. Они… они ни перед чем не остановятся. Я… я … – срывалось с дрожащих губ Лонгле.
– Успокойтесь, Эдуард! Успокойтесь! Этот разговор останется между нами.
– Я надеюсь на вас, Николай. Только никому ни слова. Я прошу вас, Николай, – умолял Лонгле.
– Хорошо! Хорошо! Слово советского офицера! – заверил Матвеев и разлил коньяк по рюмкам.
Они выпили. Лонгле обмяк и студнем расплылся по стулу. Попытки Матвеева расшевелить его и вывести на разговор о Гофре и Рое не дали результата. С возвращением Борисова разговор снова вернулся к рабочим вопросам и все больше тяготил Лонгле. Матвеев тоже чувствовал себя не в своей тарелке и с трудом дождался завершения работы по переоформлению дел на репатриантов. Расписавшись в их приеме, он и Борисов, покинули бюро и выехали в миссию.
По дороге Матвеев терзался мыслью о предательстве агента «Надежды» и пытался предугадать, чего ждать от Гофре и Роя. О них принадлежности к спецслужбам Франции до сегодняшнего дня ни ему, ни Управлению Смерш по ГСОВГ не было известно. Слабым утешением служило то, что в их лице он теперь знал своего противника. Предупрежден – значит вооружен. С этим Матвеев поднялся к себе в кабинет и, несмотря на поздний час; в понедельник предстояло формировать эшелон с репатриантами для отправки в Советский Союз, занялся рассмотрением дел. И здесь его ждал неожиданный сюрприз. В одном из них он обнаружил короткую записку:
«Я Ваш друг. Можете быть уверены. Р.».
Почерк не оставлял сомнений, записка принадлежала Ренате. Пометки на закладках, выполненные той же рукой, являлись тому подтверждением.
Матвеев перечитал записку. Теплая волна поднялась в груди, а через мгновение схлынула.
«Дурак! Чему радуешься?! – вспомнил он о предупреждении Лонгле. – А если Лонгле провокатор и действует по заданию Гофре или Роя? Но тогда зачем подставлять Ренату? Зачем?! Так кто ты, Рената Лонге?! Кто?..»
От этих вопросов голова Матвеева шла кругом.
Выходные, наступившие в миссии, мало чем отличались от будней. Перенос срока отправки эшелона в Советский Союз добавил работы всем сотрудникам. Матвеев провел их за изучением дел на репатриантов и формированием команд по вагонам. Понедельник не принес неожиданных сюрпризов. Утро началось с рутинного совещания, а день закончился на железнодорожной станции. После отправки эшелона с репатриантами на родину – СССР, в работе миссии и бюро наступило временное затишье. Изредка его нарушали телефонные звонки и курьеры, доставлявшие почту. Лонгле, испугавшись своих откровений, избегал личных встреч и старался как можно меньше напоминать о себе. Это лишний раз убеждало Матвеева в том, что угроза, исходившая от Ренаты, Гофре и Роя, не являлась пьяной болтовней главы бюро.
К этой угрозе добавилась еще одна и не менее серьезная. Оговорки и неосторожно оброненные фразы Лонгле и его заместителя Коха наводили опытного контрразведчика Матвеева на мысль, что среди его подчиненных действует агент французской спецслужбы и, возможно, не один. В состав миссии входило 17 человек. Двенадцать являлись боевыми офицерами и солдатами Советской армии. Все они достойно проявили себя в боях, прошли серьезную проверку в Смерш и вряд ли могли быть завербованы французской спецслужбой. Другое дело обслуживающий персонал: завхоз, официантка, повар, садовник и дворник, в условиях тотальной безработицы в Тюбингене достойная зарплата в миссии являлась пределом мечтаний для местного населения. Прием на работу зависел не только от Матвеева, а и в значительной степени от местной власти и полиции. Они находились под полным контролем французской оккупационной администрации. В ней в этих вопросах первую скрипку играли сотрудники спецслужбы Гофре и Рой. Поэтому, как полагал Матвеев, они, более чем вероятно, использовали сложившуюся ситуацию, чтобы внедрить своего агента в миссию.
В этих условиях, когда Управление Смерш с его оперативными и техническими возможностями находилось далеко, Матвееву приходилось рассчитывать только на свой профессиональный опыт и интуицию. Занимаясь поиском французского агента, он внимательно наблюдал за поведением обслуживающего персонала и по отдельным признакам составлял его психологический портрет. Под эту модель попадали двое: официантка Гертруда Вольф и повар Вальтер Шток. Чтобы вывести их на чистую воду, Матвеев решил разыграть перед ними небольшой спектакль. В разговоре с Борисовым, в их присутствии он намеривался поделиться своими подозрениями о принадлежности репатрианта Гарбуза к ГФП – тайной полевой полиции и его участии в карательных акциях гитлеровцев против советских партизан и мирного населения на Западной Украине.