азитологов в Ташкенте с докладами о результатах работы на Ангаре, и всюду метод уничтожения гнуса, окончательно проверенный отрядом, признан лучшим.
С Юрием Ивановичем и Виктором ранним утром въезжаем на Толстый мыс. Туман тает от легкого прикосновения солнечных лучей. Виктор, бывалый таежник, предсказывает:
— Сегодня будет жаркий день, без дождя, — и добавляет уже специально для меня: — Когда туман утром садится на реку, обязательно пойдет дождь. А сейчас, видите, он весь ушел вверх.
Лодка ходко бежит по реке. Который день я плыву по Ангаре и не устаю любоваться ею.
Каждый поворот реки сулит неожиданности. За одним открывается широкий плес, где едва заметно пузырится беззвучная вода. Эти небольшие «чайники», каких называют ангарцы, очень коварны: они вскипают и на самых глубоких местах, и над камнями — нужно много походить по реке, чтобы научиться различать их по чуть заметным признакам.
Новая излучина, и на реке появляется белый кружевной воротник — это несется вода на шивере. А дальше берега изрезаны тихими курьями — небольшими заливами, на дне которых виден каждый камушек.
Невозможно оторвать глаз и от утесов, только с первого беглого взгляда похожих друг на друга, а на самом деле разных. Каждый из них словно совершенное произведение сказочного скульптора. Вот стоит по грудь в воде богатырь в шлеме, миллионы лет назад он засмотрелся в чистые воды Ангары, да так и застыл над ней, погруженный в думы. Сосед витязя отбежал на несколько шагов от берега, боясь промочить ноги, и с его стометровой высоты вот-вот прыгнут вниз красавицы березы. А река упирается плечами в скалы, раздвигает их, прокладывая себе путь, и в быстром беге ее чувствуется неимоверная сила.
Юрий Иванович трогает меня за плечо, лодка, сбавив ход, описывает круг. В центре его видна большая воронка и слышится, как чавкает в ней вода.
— Сосунец, — говорит он.
На Ангаре встречаются, хотя и редко, опасные места, где вода устраивает странную пляску, образуя как бы перевернутый смерч. Местные жители на своих илимках далеко обходят «сосунцы» — того и гляди затянет в воронку. Если срубить высоченную сосну, подвести ее к крутелю — через несколько минут она исчезнет в его пасти. Пройдет полчаса, и ее вытолкнет на поверхность метрах в ста ниже «сосунца». Но в каком виде! Без коры, без единого сучка — готовый телеграфный столб.
Чем меньше остается до Толстого мыса, тем больше я волнуюсь. Впереди лежит самый трудный участок пути к Стрелке. От Толстого мыса до Кежмы двести двадцать километров несудоходной Ангары. Перелететь самолетом в Кежму прямо нельзя — нет таких рейсов. Это можно сделать только через Братск и Красноярск.
В Москве, перед выездом на Ангару, я связывался по телефону с Красноярском. В Енисейском управлении бассейновых путей мне сообщили, что самоходная баржа Ангарского технического участка должна подняться из Кежмы к Толстому мысу. Если она пройдет еще не очень изученным путем и если я к тому времени окажусь у Толстого мыса, то меня доставят в Кежму. Если, если, если — разве можно предусмотреть эти «если», сидя в Москве.
Случилось то, чего я боялся: мой график полетел к черту, как только я ушел из Братска. В него не вошли трое суток, проведенных на «Баклане», и день в Сизове. Но я не жалею. Разве узнал бы я так много об Ангаре, если бы не остался у Александра Ивановича Обрядина, разве понял бы значение подвига ученых, не встретившись с Лидией Васильевной Тимофеевой и группой Юрия Ивановича Гадалина?
…Впереди показываются три скалистых острова. Два стоят параллельно друг другу, один — немного позади. Если посмотреть на эту пару, которую называют «лосятами», с воздуха, она напоминает следы двух гигантских ступней. Легенда гласит: до этих пор гнался за убежавшей к Енисею Ангарой посланный ей вслед Байкалом злой Шаман. Наконец старик выбился из сил и остановился. Так и окаменели, превратившись в островки, следы его ног, о которые уже много миллионов лет разбиваются в брызги ангарские волны.
За «лосятами» река ускоряет бег, и на ней широкой подковой обозначаются буруны — очередная шивера. Из воды поднялся и идет к нам навстречу высокий мыс, он, как двойник, походит на Пурсея — также уступами тянутся кверху диабазовые колонны, также пустынна его верхушка, на которой лишь полощется красный флаг. Это и есть легендарный Толстый мыс.
Нашу лодку изрядно мотает на шивере — Виктор на прощание решил пощекотать мне нервы. Сразу за мысом взлетаем еще на одну шиверу, небольшую и вполне мирно настроенную. Последний поворот, позади невысокая скала — Тонкий мыс, и лодка сворачивает в протоку. На крутом откосе видны деревянные домики, вдоль берега стоят катера и баржи, а у острова, задрав хобот с ротором, застыл земснаряд.
От Братска пройдено триста пятнадцать километров, четвертая часть пути до Стрелки и, может быть, самая трудная.
Причаливаем к берегу рядом со странным судном — баржа не баржа, пароход не пароход. На его борту надпись: «Путейская № 28». Еще не веря в удачу, робко спрашиваю матроса, вышедшего на палубу, не из Кежмы ли они? И слышу в ответ короткое:
— Оттуда.
Ура! Путь на Кежму открыт!
У ТОЛСТОГО МЫСА
Вот я и добрался в район среднего течения реки: отсюда до Байкала около тысячи километров и почти столько же до Стрелки. Нет на Ангаре столь отдаленного от мира уголка: к Толстому мысу не летают рейсовые самолеты, сюда еще не проложены ни автомобильная, ни железная дороги, а по воде можно пройти с большими трудностями лишь от Братска. И в то же время, пожалуй, нет другой такой таежной стройки, куда бы не стремились люди из всех уголков Советского Союза.
Почему же решили воздвигать огромную гидроэлектростанцию в таком отдаленном месте, не дожидаясь, пока он будет связан надежными путями с обжитыми районами?
Толстый мыс — северо-западная граница большого района Приангарья, названного геологами и географами Ангаро-Илимским бассейном. В междуречье Ангары и Илима лежит необыкновенно богатый край. Братская и Усть-Илимская ГЭС, стоящие на его флангах, дадут электроэнергию, без которой невозможно создать здесь города и поселки химиков, металлургов, лесорубов, горняков, десятки разных заводов и комбинатов.
Много уже писали о Коршунихе, Татьяновском и Рудногорском месторождениях железной руды. Расположенные недалеко от Ангары, они получили энергию Братской ГЭС. Горнообогатительный комбинат в Железногорске— центр нового, горняцкого района — один из крупнейших в стране: ежегодно на его фабриках будет перерабатываться пятьдесят четыре миллиона тонн горной массы, и металлургические заводы Сибири получат пять миллионов тонн обогащенной железной руды.
Но Железногорск недавно приобрел «опасного» конкурента. Несколько лет назад таежный охотник Федор Волошин принес в Нижне-Илимский районный комитет партии кусок темного тяжелого камня. Секретарь райкома сразу определил — магнетит и тут же по телефону попросил зайти к нему Владимира Михайловича Макарова — начальника Ангаро-Илимской комплексной экспедиции Иркутского областного геологического управления. Макаров пришел через десять минут, долго вертел камень в руках и весело подтвердил:
— Магнетит, и отменный. Где нашел?
Волошин долго рассказывал, как ходил на охоту, как забрался на вершину какой-то горы, где и увидел магнетит. Он уверял, что вся верхушка состоит из такого же камня. Макаров подвел охотника к карте и попробовал выяснить, где же эта гора. Волошин водил пальцем по зеленому листу, громко читал названия рек, деревень, урочищ, а потом виновато заморгал и признался: в карте он не силен. И тут же предложил проводить геологов к таинственной горе.
Отряд повел Евгений Ознобихин. Путь был нелегким: нехоженая тайга преграждала геологам дорогу завалами бурелома, болотами, глубокими распадками. Наконец, выбившись из сил, они добрались до озера, в котором было видимо-невидимо рыбы. Старый изюбрь, со свистом втягивавший воду, поднял голову, украшенную ветвистыми рогами, удивленно оглядел людей и, напившись, гордо ушел в чащу. Никто из геологов не снял с плеча ружья — изюбрь их не интересовал. Все смотрели на гору, поднимавшуюся рядом с озером. Она напоминала большую ковригу хлеба. Кто-то предложил:
— Коврижка, так, что ли, окрестим эту гору.
Поднялись на вершину. Из-под травы торчали большие глыбы. Даже не отбивая куска от них и не глядя на место свежего излома, Ознобихин сказал:
— Ну конечно, магнетит.
Через некоторое время вертолет доставил по частям на Коврижку буровой станок. Заложили скважину, бурили долго, дошли до трехсотметровой глубины, но нижней границы магнетитового пласта так и не обнаружили.
Геологи продолжали шарить по тайге. Скоро на их картах появились названия двух новых месторождений железной руды: Нерюнда и Копаево. Еще окончательно не подсчитаны запасы нового бассейна, но уже ясно: в трех горах руды не меньше, чем в районе Железногорска.
Когда-то противники строительства Усть-Илимской станции задавали авторам проекта вопрос, куда они думают девать ее энергию — рядом же Братская ГЭС. Теперь это уже никого не волнует, наоборот, сейчас беспокоятся о том, хватит ли энергии Усть-Илима. Решено начать разработку залежей руды на Коврижке, Нерюнде и Копаеве. А ведь железо — не единственная находка геологов в этом крае. Восьмиметровые пласты угля выходят на поверхность недалеко от линии Братск — Толстый мыс, найдены шпат, известняки, различные металлы и, наконец, бокситы. Под Братском уже строят мощный алюминиевый комбинат. Он один заберет значительную часть годовой выработки энергии Братской ГЭС. А чем же питать другие заводы, которые появятся в ближайшие годы в Братско-Тайшетском промышленном районе, — лесохимические, машиностроительные, металлургические; кто же даст энергию в Сибирское кольцо для Алтая, Кузбасса, Красноярского края, Новосибирской, Томской, Иркутской областей? Нет, без Усть-Илима не обойтись, его энергия, как воздух, нужна Сибири, краю, где невиданными темпами развиваются производительные силы.