От Толстого мыса «двадцать восьмая» отошла километров на тридцать, но как изменилось все вокруг. Последняя скала осталась у Невона. Сопки отступили от берегов реки, пропустив к ней тайгу. В этих местах Ангара, разлившаяся на четыре-пять километров, заставленная длинными островами, совсем непохожа на буйную реку, которая ярится в Шаманском каньоне. Только изредка встречаются не очень опасные шиверы да каменные пояса напоминают людям — не зевайте, река лишь прикидывается доброй.
…Баржа, накренившись на левый борт, устремляется к берегу. Там стоят и машут руками четыре человека. Когда баржа, проскрежетав носом по гальке, выползает к самой траве, они забираются на палубу. Девушка и три парня с руками в ссадинах присаживаются на низенькую крышу капитанской каюты. Вид у них усталый и немного растерянный. Самый высокий из парней, должно быть старший в группе, тихо говорит:
— Мы с Толстого мыса, четверо суток в тайге плутали. Продукты кончились вчера утром.
Маша Зайнуллина, матрос и кок «двадцать восьмой», сейчас же захлопотала в камбузе. Через пять минут наши гости едят тут же, на палубе. Высокий парень вытирает ладонью губы:
— Пожар тушили, верховой, — говорит он.
И рассказывает о постигших их злоключениях, а его спутники с напряжением слушают, словно боясь, что он забудет о какой-нибудь важной детали.
— Мы трое из одной бригады, дорогу к створу плотины ведем, а она, Ксения, Ксюша, — маляр. Собрали нас, двадцать человек, разбили на пять звеньев. Наше звено посадили в вертолет. С нами был пожарник-парашютист, объяснил, как тушить, выдал баллончики с горючкой, чтобы поджигать лес. Опустились на верхушки лысой сопки. Смотрим, внизу все горит. Пожарник крикнул: «Не дрейфь, ребята, давай, поджигай», — и улетел. Еще сказал нам, чтобы, кончив дело, шли мы. по ручью вниз, там километрах в трех от сопки большая поляна. Туда за нами и пришлют вертолет.
Андрей затягивается папиросой. Говорит тихо и монотонно, даже в самых волнующих местах рассказа его голос не повышается.
…Тайга гудела, ломая сучья, мимо ребят пробежала лосиха с лосенком, над сопкой тревожно носились птицы. Страшно. Первой очнулась Ксения и тихо сказала: «Ну что же вы, ребята, тушить надо». Андрей поправил: «Не тушить, а поджигать». Быстро собрали валежник и подожгли его, Скоро островки пламени слились в одну линию пожара, который устремился вниз. И тут с лысой сопки увидели, как сошлись две стены огня, как бешено закружились в схватке, высоко подбрасывая горящие сучья, как, наконец, не переборов друг друга, упали на землю.
На следующий день спустились по ручью и нашли поляну. Оставив мешки с продуктами, сбросив плащи, пошли на разведку. Вернулись и застали полный разгром. Половина хлеба пропала, два плаща разодраны пополам, разорваны мешки, разбросаны консервные банки. На одной из них остались широкие царапины. Все поняли, это дело медведя.
Вертолет не показывался. Сидели в центре поляны, не выпуская из рук топоров. Задремавшая было Ксения очнулась. Обошла поляну, вернулась и сказала: «Где-то опять пожар, ребята». И тут — рокот мотора. А вскоре и самолет показался, сделал круг, выбросил вымпел, помахал крыльями и ушел. В записке прочли: «Вертолет сломался, правее вас, в пяти километрах на запад, пожар, если осталось горючее, устройте встречный огонь. Нет, уходите на запасную точку. Завтра-послезавтра снимем».
Запасная точка — где ее искать, второпях толком и не объяснили. В баллончиках горючки не осталось, последнюю вылили утром в костер. Решили подняться на лысую сопку, оглядеться и определить, куда идти. Проверили запасы еды: две буханки хлеба, четыре банки мясных консервов. Неожиданно для всех командовать стала Ксения. Она сказала, что надо ограничить выдачу продовольствия.
Никто из них никогда не бродил в тайге. И все-таки догадались: спасение их — Ангара, надо пробиваться к ней, а там уж по берегу добираться до какой-нибудь деревни. На верхушке лысой сопки, сориентировавшись по солнцу, определили дорогу к Ангаре: идти надо было на север через пожарище. И пошли.
Казалось, Ангара где-то рядом. Но осталось позади пожарище, пройдены первые километры по дремучей тайге, а реки все не видно. На третий день съели последнюю банку консервов.
На четвертый день, утром, увидели полоску воды. «Рекой» оказалось узкое болотце. Только Ксения, долго смотревшая вслед улетавшей чайке, обрадованно крикнула: «Ребята, за этой сопкой Ангара». А через час увидели баржу.
— Ну, теперь порядочек, — улыбается Анатолий. — Доставим домой. Вас уже три дня ищут. И вертолет летал, и самолеты. Охотников послали прочесывать тайгу. Все группы вернулись. И кто же думал, что вы к Ангаре пойдете — пятьдесят километров до нее от места пожара.
Ксения ахнула:
— Неужто так мало, а я-то думала, что за три дня мы прошли добрую сотню километров.
Анатолий решает повернуть назад, чтобы к вечеру доставить ребят к Толстому мысу, но Андрей спрашивает:
— Тут до Кеуля далеко?
— Километров двадцать.
— Тогда нечего вам время терять. Из Кеуля по радио свяжемся с Невоном, попросим самолет. А за заботу спасибо, большое спасибо.
Баржа идет к Кеулю, четверка «пожарных» смотрит вдаль. Лица ребят спокойны, лишь опаленные брови напоминают о пережитом. Молодые, только начавшие жить, они видели смерть рядом, и где-то в душе у них остались рубцы от этой встречи.
В Кеуле мы прощаемся с отважными пожарными и путешественниками. Они стоят на берегу и машут нам накомарниками.
И снова величаво несет свои воды Ангара, снова гудит двигатель. Все разбрелись по барже, Анатолий и Иван спустились в капитанскую каюту, Маша в камбузе стучит кастрюлями. Я остаюсь на палубе в надежде получить еще порцию сибирского загара.
Сквозь дремоту слышу звонкий всплеск воды. Я вскакиваю и вижу позади баржи чью-то удаляющуюся голову.
— Человек за бортом! — кричу я.
Из каюты выбегают Анатолий и Иван. Стоявший за штурвалом Вася машет рукой:
— Это Адик сиганул за стерлядью.
Адик Перепашкин — моторист баржи, сильный человек со следами ожога на лице. Он некогда плавал на Тихом океане. Недалеко от Камчатки, ночью, пароход, на котором он служил, налетел на мину, блуждавшую еще со времен войны. От взрыва судно загорелось и разломилось пополам. Адик, не успев надеть спасательного пояса, выбросился за борт в ледяную воду. Шесть часов качался он на волнах рядом с восьмью оставшимися в живых моряками. На спасение не было никакой надежды — в этом уголке океана всегда пустынно. Но спасение все-таки пришло — зарево пожара заметил военный корабль. Моряков подняли на борт, когда, казалось, жизнь уже покинула их. С той поры парень стал серьезным, собранным. От прежнего ухарства не осталось и следа. И все-таки случается, иногда срывается. Так произошло и сейчас.
Баржа осторожно подходит к Адику, он взмахивает рукой, бросает на палубу большую серебристую рыбину и ловко взбирается на борт.
Стерлядь весом килограммов в пять лежит, широко раскрыв рот, и почти не шевелится — это странно: рыба, только что выхваченная из воды, всегда бешено бьется, норовя прыгнуть обратно в реку.
Анатолий запускает палец в жабры и вытаскивает комок слизи.
— Так и есть, зеленка проклятая! — ругается он.
И я вспоминаю поход по Братскому морю на «Гидротехнике», расстроенное лицо Леонида Никифоровича Быдина и зеленую пленку, качавшуюся на волнах. Вот где я снова столкнулся с ней — за четыреста километров от Братска! Продукты распада листьев и коры деревьев вода уносит вниз по реке, зеленая слизь забивает жабры рыбам, они задыхаются, теряют силы и гибнут. Рыбина, которую поймал руками Адик, агонизируя, всплыла на поверхность реки.
Есть ли выход? Мне не дано ответить на этот вопрос— я не ученый. Но не верится, чтобы нельзя было предпринять что-нибудь. Еще многие годы на дне Братского моря будут разлагаться затопленный лес и кустарник, много лет рыбам придется испытывать на себе губительное действие «зеленки». Нельзя ли установить какие-нибудь фильтры на плотине, чтобы закрыть этой гадости путь в Ангару? Можно, вероятно. Надо только заняться этой проблемой, заняться по-настоящему, умно, энергично. И, помня горький опыт создания Братского моря, не повторять этой же ошибки при затоплении водохранилищ Усть-Илимской и Богучанской гидроэлектростанций.
…К Кежме мы подходим под вечер. Проскочив узкую протоку, сплошь заросшую густой травой, баржа вылетает на широкий плес. Впереди в нескольких километрах, там, где река делает крутой поворот, на берегу теснятся деревянные дома. Над ними господствует пожарная каланча. У берега угадываются причалы, около которых цепочками вытянулись баржи. Правее нас из соседней протоки «костромич» выводит большой плот.
Кончилась неосвоенная часть Ангары. От Кежмы до Стрелки на протяжении свыше шестисот километров река судоходна, и на ней, как гордо объяснил Анатолий, судовая обстановка первого класса с многочисленными светящимися бакенами, точно обозначающими путь пароходам и плотам.
У причала я прощаюсь с экипажем «двадцать восьмой», ночью она уйдет вниз. Уславливаемся, что я догоню их самолетом в Богучанах, куда перелечу через несколько дней из Кежмы, и мы продолжим плавание.
Кежма — одно из самых больших и старинных ангарских сел — основана в устье одноименной речки енисейскими казаками более трехсот лет назад. Отсюда и начинается Красноярское Приангарье.
Село на несколько километров вытянуло свои улицы вдоль берега реки. Добротные дома, собранные по-сибирски из венцов толстых бревен, весело глядят на улицу окнами, разукрашенными затейливой резьбой на наличниках. После небольших ангарских деревушек, в которые мы заходили по пути от Толстого мыса, Кежма производит впечатление оживленного городка — на деревянных тротуарах тесно от прохожих, то и дело проезжают автомашины, а с аэродрома, расположенного тут же на окраине села, часто взлетают самолеты. Они связывают Кежму не только с Красноярском, с соседними районными центрами, но и со всеми деревнями и поселками района, центром которого является это село.