— Все, план выполнен. Едем на порог.
Дюралька — маленькая лодчонка выносит нас на главную протоку. Александр Иванович прислушивается к стуку мотора и время от времени поторапливает дюральку:
— Ну, «Машенька», царапайся, царапайся, милая.
Девятый год ходит по этой реке Обрядин. Для него словно и нет воды в русле — он «видит» каждый камень, знает, где и на чем можно пройти любой порог, любую шиверу.
Партия, которой руководит Александр Иванович, составляет лоцманские карты, разрабатывает проекты расширения и углубления судового хода, помогает речникам осваивать пока еще несудоходные участки. А для всего этого люди делают промеры. Сотни, тысячи промеров глубины реки.
Чтобы лоцманская карта была точной, такие промеры проводят через каждые три метра. На любой другой реке это просто. А на Ангаре даже самый опытный речник не сумеет точно провести лодку от берега до берега — слишком быстрое течение.
Александр Иванович решил заставить саму Ангару «участвовать» в исследовательской работе.
Он ставит самоходную баржу на якорь в центре реки. К длинному тросу крепится катамаран — две спаренные лодки с общей палубой. Поворот руля, и быстрые воды тащат катамаран от берега к берегу. Эхолот отмечает каждый камень, каждую впадину на дне. И вскоре карта покрывается дугами, пересекающими русло через каждые три метра. Мне показали лоцманские карты, составленные на основе таких промеров. Отличные карты, по ним можно водить суда там, где раньше это считалось абсолютно гиблым делом.
Но вот и порог. Вернее, нижние его ворота. Голос нашей «Машеньки» тонет в грохоте и реве воды.
Чтобы читатель полнее представил это место, перешагнем шестикилометровую «трубу» порога к верхнему входу и оттуда пойдем на катере вниз. Ангара из двухкилометрового русла втискивается в восьмисотметровый каньон. И сразу убыстряет бег — скорость ее воды возрастает до десяти километров в час. Катер начинает подпрыгивать на небольших волнах, как грузовик на слегах лежневой дороги. Ангара словно предупреждает людей: «Не балуйте, вернитесь назад». Но люди не слушаются, идут дальше. «Ах так», — свирепеет река и подхватывает катер, теперь воды несутся со скоростью двадцать километров в час. Слева убегают назад скалы Тунгусского острова. Река хитрит, усыпляет бдительность: волн нет, только кое-где вспухают водяные бугорки. И тот, кто ей поверит, кто забудется, рискует получить нокаут. Неожиданно перед катером вырастают волны высотой до полутора метров. Ангара швыряет суденышко, как палку, норовит захлестнуть валом и утащить в сторону, на камни. У Боярских ворот в просвете между островами Тунгусский и Ушканик река снова стихает, замедляет бег, гасит волны. И опять это хитрость. Ангара не сдалась. Она лишь отдыхает, чтобы с новыми силами накинуться на катер.
Впереди водяная стена. Ангарцы называют ее «селезнем». И таких «селезней» целая стая. И в этой стае нет никакого порядка. «Селезни» торчат из воды, как ледяные ропаки, — острые, крепкие. Днище катера стонет от их ударов. Вода, шипя, гуляет по палубе, срывая все, что забыли закрепить. Кажется, Ангара вот-вот будет торжествовать победу. И тут она неожиданно сдается, силы ее иссякают. И хотя река еще ярится, огрызается, становится ясно — порог пройден. Катеру, у которого был заглушен двигатель, на это потребовалось всего двенадцать минут.
Ревущий порог своим буйством напоминает шамана в дикой пляске. Даже человека, десятки раз ходившего через порог, он удивляет своим бунтарским нравом. А новичок, впервые узнавший силу его волн, испытывает чувства куда более сильные.
Как-то на верхней Ершовской пристани Александр Иванович познакомился с одним человеком. Бывалым, повидавшим на своем веку ближние и дальние края, океаны и моря, большие и малые реки. Хлебая вкуснейшую уху из ангарской стерлядки, человек ворчал: наговорили, мол, об Ангаре всяких страхов — семь верст до небес, и все лесом: и пороги, и шиверы. А речушка, выходит, так себе.
Александр Иванович налился обидой, но вида не показал. Спокойно предложил, не хочет ли уважаемый товарищ прокатиться через порожек (так и сказал: порожек). Уважаемый товарищ пожал плечами — опять, мол, страсти-мордасти. Потом кивнул головой — что же, поехали.
Посадил Александр Иванович его в лодку, родную сестру той самой «Машеньки», на которой меня вез к порогу, и пошла она к Тунгусскому острову. Поначалу бывалый человек поглядывал на Александра Ивановича и посмеивался: что-то не очень-то страшно. Александр Иванович тоже улыбался: я же и не обещал чего-то особенного. А потом, когда влетела лодка на первую гряду волн, потускнел приезжий, вцепился в борт руками, застыл, как приваренный. Доконали его «селезни». Мотор заглох, вода хлестала через борт. Побледнел человек, губы смерзлись, слова не вымолвит. Обрядин спокойно посоветовал:
— Вы за трос держитесь на носу. Нос-то понтоном сделан. Лодка не утонет. Лишь бы водой не оторвало вас от троса.
«Выплюнул» порог лодчонку. Человек вышел на берег, мокрый насквозь, отдышался и едва смог вымолвить:
— Да-а!
Устрой природа такой порог на другой реке, люди не торопились бы «оседлать» его. Но он на Ангаре. А она очень нужна сейчас людям. Ведь это пока единственный путь к Толстому мысу.
Покорением порога и занят Александр Иванович. Впервые он побывал здесь пять лет назад. В Ершове ему посоветовали разыскать Ивана Афанасьевича Баньщикова, самого опытного лоцмана. Только он и возьмется провести экспедиционную самоходную баржу «Ладога» через порог. Баньщиков побывал на «Ладоге», поскреб небритые щеки и хмуро сказал:
— Пять тыщ, однако.
— Что? — не понял Александр Иванович.
— Говорю, парень, — повторил Баньщиков, — пять тыщ за проводку.
Александр Иванович насобирал всего тысячу двести рублей. Долго уламывал Баньщикова и все-таки уломал.
«Ладога» пошла вниз. Порог поразил Обрядина своей мощью и злостью. Но он сразу понял: водить суда здесь можно. И еще понял: Баньщиков реки по-настоящему не знает.
Вскоре Обрядин увидел порог… голым. Это случилось в ту осень, когда строители Братской ГЭС окончательно перекрыли Ангару и началось наполнение Братского моря. Река тогда обмелела, и на пороге осталась узкая тридцатипятиметровая протока. А кругом все высохло. Порог оказался огромным диабазовым монолитом — плитой во всю ширину русла. На ней громоздились валуны. И только в одном месте, ближе к левому берегу, вода выгрызла в монолите узкий, глубокий каньон. Здесь и можно проводить суда. Вся хитрость заключалась в том, чтобы не уйти в сторону. Там гибель — камни.
Порог измерили вдоль и поперек, точно определили направление судового хода. И когда начальник строительства Усть-Илимской ГЭС спросил Обрядина, можно ли водить караваны барж через Шаманский порог, он ответил: «Можно, и не только стопятидесятитонные, но и шестисоттонные. Опыт кой-какой уже есть. И главное — люди, не боящиеся порога».
Есть у Обрядина любимое выражение: «Человек с львиным сердцем». В его устах слова эти звучат высшей похвалой. Когда я спросил, кого же он считает достойным называться «человеком с львиным сердцем», Александр Иванович ответил:
— Как вам сказать, для меня это ясно. Ну вот представьте, летчик на войне бросает машину на землю, идет на таран вражеского эшелона. Кругом ад кромешный — разрывы снарядов, пулеметные очереди. А он не выпускает штурвала, он видит эшелон, и так до самого конца. И сердце у него разорвется через миг после удара, после взрыва, после смерти.
Через миг после смерти! Какая нужна выдержка, какая преданность делу должна быть у человека с львиным сердцем.
Таких и подбирал Александр Иванович в капитаны-наставники для Братского гидротехнического участка, того самого участка, который теперь и перевозит все грузы к Толстому мысу.
Капитаном экспедиционной самоходки «Ладоги» был молодой ленинградец Владимир Савенков. Он и стал первым учеником Обрядина. Григорий Павлов, Борис Гаврилов, Илья Клыпин — всех их впервые через порог проводил Александр Иванович, испытывая «на прочность». И все-таки, когда предстоит вести большой караван, ученики просят учителя быть с ними.
В начале июля через Шаманский порог проводили земснаряд. Операцией командовал Савенков. Здесь же был и Обрядин. Все прошло без сучка и задоринки — четверть часа, и земснаряд уже ниже порога. Тогда Савенков предложил отправить вниз «пыж» из трех барж: две счаленные бортами, третья позади них.
Катер с бортовым номером «32» медленно подвел «пыж» к порогу. За штурвал стал капитан Виктор Дубровин.
Савенков стоял на носу у рубки. Баржи танцевали на волнах, и «пыж» рыскал по сторонам. Но Обрядин был спокоен — караван шел точно по стрежню каньона. И вдруг волна кинула катер в сторону. Даже Савенков — бывалый капитан — оцепенел. И люди на баржах застыли— «пыж» начало разворачивать. Еще минута-другая, и баржи врежутся в гибельные клыки камней.
Обрядин положил сильную ладонь на штурвал. Колесо, мелькая рукоятками, завертелось влево. Буксирный трос натянулся, как тетива лука. Баржи на секунду застыли, словно задумавшись, и тоже пошли влево, прочь от камней. Александр Иванович вышел на палубу и послал Савенкова в рубку:
— Там ты нужнее.
Потом сел на скамейку спиной к рубке, вытащил платок и отер пот со лба. Справа на камнях показалась баржа. Ее завел сюда в прошлом году Баньщиков.
…Мы возвращаемся с порога в сумерки. «Машенька» торопится домой. А река не хочет давать нам дороги, закрыла путь туманом.
Удивительный туман на Ангаре. Появляется он над рекой тонкими струйками, словно в распадках на берегу сидят заядлые курильщики. Потом эти струйки соединяются в низко стелющиеся ленты, а ленты сплавляются в сплошное покрывало.
Александр Иванович все поглядывает на небо, где в разрыве туманных лент горит вечерняя звезда. Но вот скрывается и она — наш небесный локатор. А «Машенька» не сбавляет бега, петляет по реке. Наконец из серой темноты выступает белый корпус «Баклана». Александр Иванович улыбается: