же не истребишь.
Когда наконец огромные бочки были готовы, Лидию Васильевну неожиданно вызвали в Иркутск. По настоянию Гребельского в биологическом институте собрали специальное совещание, посвященное борьбе с гнусом.
В первый же день она поняла, что в институте собрались воевать вовсе не с гнусом, а с ее отрядом. Каких только упреков и обвинений не выслушала она. Кто-то даже потребовал запретить работу отряда московских ученых, назвав использование эмульсии для борьбы с личинками мошки не чем иным, как экспериментом «на живых людях». Лидия Васильевна сначала не поняла, в чем ее обвиняют. Ей объяснили: руководители строительства отказались оплачивать работы отряда Гребельского, утверждая, что от них нет пользы. Если метод Тимофеевой окажется блефом, то огромная стройка будет совершенно незащищенной от гнуса.
Выслушав все это, Лидия Тимофеевна пожалела потерянное время, пожалела, что так старательно и обстоятельно объясняла очевидные достоинства своего метода. Ей стало ясно: люди, с которыми она спорила, отстаивали не научную истину, а лишь честь своего мундира. Об этом она и сказала им, а потом встала и ушла с совещания.
Когда она вернулась в Братск, на плотине уже установили две огромные цистерны. Лидия Васильевна и Александр Михеевич проводили группу Гадалина, которая ушла вниз по Ангаре, чтобы следить за действием эмульсии. Стоя теперь у цистерны и наблюдая за тем, как их заполняли эмульсией, Тимофеева и Митрофанов волновались. Начиналась генеральная проверка нового метода.
Но вот цистерны наполнены до краев. Лидия Васильевна облокотилась на перила, подумала с минуту и тихо, как-то просительно скомандовала:
— Начинайте, Александр Михеевич.
Перила облепили сотни любопытных. Из открытых отверстий цистерн хлынула белая, как молоко, эмульсия. Лидия Васильевна глядела вниз, где исчезала в пенистых волнах жидкость.
Прошло 20 июня — день вылета мошки. Стали поступать первые сообщения. В городе гнус не появился. Лаборантки то и дело бегали к стоявшей во дворе «корове» — ловушке для мошки и ничего в ней не находили. Пустовали и другие «коровы», расставленные в тайге вокруг города. Через три дня пришла весточка от Гадали-на, он спустился километров на восемьдесят вниз по Ангаре до деревни Седаново. Мошка там появилась, хотя и в очень небольшом количестве.
Прошла еще неделя. Мошки ни в Братске, ни в прилегающей тайге не было. То есть она, конечно, летала, но было ее мало, и людям она не досаждала. Лаборантки радовались, поздравляли Тимофееву и Митрофанова с победой, советовали идти к Гиндину с рапортом. Гребельский ходил с непроницаемым видом.
Лидия Васильевна хмурилась, отбиваясь от поздравлений, и ждала. Она знала, Ангара была обработана эмульсией с опозданием.
Первый сигнал бедствия пришел от Гадалина в начале июля. Еще несколько дней назад в его ловушки попадали считанные экземпляры — десятка два за день. Потом их стало больше — несколько сотен, затем уже тысячи и наконец собрали рекордный «урожай» — двенадцать тысяч: это столько, сколько обычно улавливала «корова» в самый разгар мошкариного сезона в прошлые годы, когда никто не травил личинок гнуса эмульсией. А еще через три-четыре дня мошка атаковала Братск. И снова, как в старое недоброе время, строители надели накомарники, стали мазаться диметилфталатом и еще пуще прежнего ругать ученых.
Тимофеева и Митрофанов пошли к Гиндину. Главный инженер встретил их вежливо, но холодно.
— Что ж, товарищи, я вижу и вы одержали блистательное поражение.
Лидия Васильевна объяснила причину неудачи: поздно вылили эмульсию, погибли только личинки, а куколки остались невредимыми, хотя несколько и задержались в развитии, поэтому мошка и появилась так поздно. Для того чтобы это не повторилось, надо перед августовским вылетом гнуса одновременно обработать реку на большом протяжении — сделать небольшие цистерны, установить на баржах, спустить их ниже Братска, хотя бы до Шаманского порога. Гиндин нехотя согласился помочь ученым, но предупредил, что это в последний раз.
Тимофеева оставила в Братске Митрофанова, а сама на одной из подготовленных барж отправилась по Ангаре. Наметила три точки для работы: плотина Братской ГЭС, Дубынинский порог и Закурдаевская шивера.
И опять все началось сначала. Лилась эмульсия из огромных цистерн, установленных на плотине станции, лилась эмульсия и из маленьких цистерн на баржах. Стояли и смотрели на это люди, и многие считали, что все напрасно: мошка была и будет и никакая наука ее не возьмет. Томительно тянулись дни. Но когда наступил срок вылета мошки, она не появилась.
В конце августа, усталая, Лидия Васильевна вернулась в Братск. Ее пригласил Гиндин и поздравил с успехом.
— Мы вернемся будущей весной и продолжим работу, — сказала Лидия Васильевна.
В 1963 году уже в мае отряд был снова в Братске. Теперь его операцией охвачен огромный район — от Оки, которая уже наполовину поглощена Братским морем, до Аплинского порога, находящегося в шестистах километрах от Братска. Отряд промыл Ангару в нескольких местах и взялся за ее многочисленные притоки: Илим, Бадарму, Эндучанку, Мирюнду, Кату, Коропчанку, Едерму.
Группа Юрия Ивановича, обосновавшись в маленькой деревушке Сизово, обрабатывала Илим, Бадарму и Эндучанку. Добраться до Илима было непросто — в нескольких километрах от его впадения в Ангару мешали непроходимые пороги. Решено отправиться туда автомашиной.
Юрий Иванович, загрузив ее кузов бочками с эмульсией, рассчитывал добраться к Илиму к вечеру, а прибыл лишь к утру. Не отдыхая с дороги, отправился к председателю райисполкома, подробно рассказал ему о цели своего приезда.
Председатель откинулся на спинку кресла, взглянул окно и задумался. Потом положил большие ладони на стол, сцепил пальцы и твердо сказал:
— Мы не позволим вам работать на Илиме.
Юрий Иванович нахмурился. Его собеседник спокойно объяснил, что для местных жителей рыба — важнейший продукт питания, а обработка реки эмульсией может погубить ее. Напрасно Юрий Иванович убеждал, что эмульсия, даже в двадцать раз более концентрированная, нисколько не повлияет на рыбу, председатель не менял своего решения. Более того, он снял трубку и приказал начальнику райотдела милиции «задержать мошкодавов вместе с их опасным грузом».
Никак не думали Юрий Иванович и двое его спутников, что окажутся в положении арестованных. Только одного сумел он добиться: ему разрешили послать радиограмму Тимофеевой.
Не более чем через час пришла выручка.
— Есть указание области, — официально сообщил председатель, — что рыба от ваших ядов не гибнет. Можете приступать к работе.
Конфликт между наукой и местными властями, таким образом, был ликвидирован.
К вечеру «операция» в районном центре была завершена.
В Нижне-Илимск снова Юрий Иванович попал только через месяц. На сей раз председатель райисполкома протянул ему руку и сказал:
— Спасибо вам. Мошки-то нет. И рыбе ничего: жива-здорова. А за крутые меры мне попало по первое число.
…В Сизове мы добираемся в сумерки. Деревня стоит на острове, и туман постепенно окутывает ее со всех сторон. Здесь и состоялась моя встреча с Тимофеевой. Я представлял себе Лидию Васильевну молодой, решительной, властной. Предстала же передо мной женщина немолодая, с усталым лицом и тихим голосом. Говорим с ней до полуночи. Лидия Васильевна находит очень живые детали, много смеется, лицо ее светлеет, исчезают морщинки у бровей. О своих злоключениях рассказывает скупо и сдержанно, о помощниках — тепло и щедро.
…Группа Юрия Ивановича занимает сложенный из толстых бревен, по-сибирски, крепкий дом. Вверху две комнаты. В одной разместилась лаборатория, в другой стоят раскладушки. Здесь спальня мужчин. Четверо девушек-лаборанток живут в других домах. Все они студентки биологического факультета МГУ.
Эдик Проняков — единственный мужчина-лаборант, — ершистый паренек, везет меня на Илим; до реки от деревни километров пятнадцать. Мы бродим в воде в поисках мертвых личинок гнуса. Эдик показывает крохотные темные комочки, сыплет латинскими словами и все спрашивает, вижу ли я, как изменилась личинка от действия эмульсии. Я, конечно, ничего не вижу, комочек как комочек, мокрый, скользкий, но верю Эдику — личинка убита ядом, верю потому, что на берегу ни разу не встречал летающей мошки.
Потом Галя Шевелева, которую все считают ветераном отряда — она второй год участвует в «войне с мошкой на Ангаре», ведет меня за околицу деревни, где стоит «корова». Галя выворачивает мешок и находит всего семь мошек.
— В прошлом году их было очень много, — вспоминает она, — иногда находили в «корове» больше двадцати тысяч. А бывало и столько, что мы не успевали пересчитывать. Набивали ею наперстки и так приблизительно определяли количество.
И снова беседа с Лидией Васильевной и Юрием Ивановичем:
— Навсегда ли уничтожен в этих районах гнус? — спрашиваю я их.
Лидия Васильевна отрицательно качает головой.
— Чтобы покончить с гнусом, надо обработать многие реки: Подкаменную Тунгуску с притоками, часть Енисея и Лены. Люди, оказывается, и сами немало способствуют распространению этих насекомых. Прилетит на Ангару, например, самолет из района, где много гнуса, в нем обязательно окажутся и безбилетные «зайцы» — с десяток мошек. Они отложат яйца в реку, и через год-два начинай сначала. Чтобы этого не случалось, надо несколько лет подряд промывать эмульсией реку и ее притоки, пока гнус не погибнет во всем крае.
Много месяцев спустя, уже в Москве, я побывал в Институте медицинской паразитологии и тропической медицины, где работают Тимофеева и Митрофанов. Хотелось узнать, как закончилось «сражение» на Ангаре с мошкой, что думают делать ученые дальше. Все как будто идет хорошо — руководители Братскгэсстроя прислали письмо, в котором благодарят за уничтожение гнуса в районе Братска и просят Министерство здравоохранения летом снова направить отряд Тимофеевой на Ангару. Лидия Васильевна выступила на большом совещании ученых в Иркутске и на Всесоюзном съезде пар