общегосударственного идеологического кризиса.
Так как режим диктатуры коммерческого политического интереса чужд требованиям производства как такового, в особенности крупнопромышленного производства; так как он по своей дурной наследственности, коммунистической социал-феодальной и пролетарски интернациональной, не способен быть и стать иным, - то все рассуждения о борьбе идей, идущие от НИХ, есть всего лишь благие сотрясания воздуха. Когда ОНИ рассуждают о борьбе идей, они заранее подразумевают, что при такой борьбе будут как бы сидеть в ложах и наблюдать за рингом, где происходят кулачные, а то и гладиаторские бои сторонников разных идей, а они выступят после заключительного гонга и объявят: поднять палец вверх или опустить вниз; вознаградить победителя своим вниманием или отправить куда-нибудь подальше, чтобы не портил настроение. Именно так они поступили с теми, кто во время Перестройки с наивной самоотверженностью пробивал идеи либерализма.
Действительной борьбы идей режим не желает, от перспектив борьбы политических идей у правящих кругов режима непрерывные кошмары по ночам и пропадает аппетит. Ибо такая борьба политических идей подразумевает, что политических бездарей и шарлатанов от демноменклатуры, которые опустились до мировосприятия худших прослоек третьего сословия, до подобострастного обслуживания владельцев коммерческого капитала, не способных самостоятельно додуматься до каких-либо политических идей, надо от руля Государства гнать в три шеи, а буде сопротивляться, так и пинками.
26 дек. 1995г.
Великая Октябрьская революция: миф и реальность
С начала Перестройки многие историки, публицисты называли коммунистический режим госпартфеодализмом. В отсутствие предложений лучшего это название оказалось политически живучим, - к примеру, национал-патриот проф. А.Севастьянов определяет диктатуру коммунистической номенклатуры именно таким образом. Но это название не совсем верно отражает суть того режима, который установился в России в результате захвата власти большевиками.
Главная политическая проблема Российской империи конца девятнадцатого, начала двадцатого века вызревала на следующем политэкономическом противоречии. С одной стороны, больше 90% населения страны были крестьяне, в среде русского народа и в верхах сохранялись пережитки средневековых феодальных отношений, в том числе общинное землепользование, вся элита государственной власти состояла из крупных аристократов землевладельцев, которые опирались на класс дворян-помещиков. С другой стороны, в нескольких городах ускоренно развивалось капиталистическое индустриальное производство, там непрерывно возрастала городская культура социального взаимодействия всё большего множества участников производственных отношений, которая была необходима для развития промышленности, в особенности крупной промышленности. В торговле и в промышленности происходило быстрое накопление капиталов и богатства, и разрыв между богатствами капиталистов и аристократии увеличивался, что вместе с ростом численности наёмных рабочих угрожало устоям власти, но без ускоренной индустриализации невозможным оказывалось выживание государства, не только как державного, но даже и просто как самостоятельного субъекта межгосударственных отношений.
Осознание решающей значимости промышленного производства для дальнейшего существования империи было выстрадано страной большими жертвами и кровью, в особенности во время Первой мировой войны. Чтобы оценить размах проблемы, достаточно привести такие цифры. На австро-германском фронте 75% потерь России в живой силе, в солдатах и офицерах, приходилось на артиллерийские обстрелы противника. А за час массированных обстрелов русских позиций по всей линии фронта выпускалось столько снарядов, сколько Российская империя производила за полгода. Военные суда, железные дороги, паровозы, самолёты, автомобили вторгались в экономическую жизнь страны почти исключительно из Западной Европы. Государство не выдерживало гонки в развитии промышленного производства, главного основания политической силы в новой исторической эпохе. Для государственного выживания требовалась принципиальная смена типа власти и управления, необходимо было новое направление политического курса экономических приоритетов развития.
Однако аристократическая и околоаристократическая часть элиты страны вовсе не имела экономической заинтересованности в индустриализации России. Она не желала заниматься промышленным предпринимательством, а стремилась контролировать торговлю сырьём и финансовую смету правительства, вернее сказать, свои наследственные феодальные права на земельную собственность и привилегии при распределении доходов казны. Именно торговля сырьём и полуфабрикатами давала казне основные налоги, доходы от внешнеэкономической деятельности, и сырьё же обеспечивало доверие иностранных инвесторов при привлечении мирового капитала, служило гарантом договорных обязательств при получении ссуд из-за рубежа. Таким образом, материальные интересы элиты империи оказывались в противоречии с вызревавшей кровной потребностью государства в индустриализации страны. Но проблема была не только в паразитарных наклонностях аристократии и бюрократии. Страна-то оставалась в основном крестьянской! Влияние на мировосприятие подавляющего большинства населения религиозно-феодальных пережитков средневековья, дофеодальные отношения на южных окраинах империи мешали развитию рыночных капиталистических отношений. Поэтому неумолимо подступал кризис всей системы власти, способов и мер управления страной, то есть подступал общегосударственный кризис, вызванный неспособностью, как Верхов, так и Низов соответствовать принципиально новым требованиям к поведению людей, предъявляемым отношениями собственности промышленной цивилизации. Говоря иначе, вызревали предпосылки социальной революции, которая бы поставила целью подтянуть производственные отношения страны к уровню развития мировых производительных сил в промышленной индустрии.
Какой же характер могла иметь социальная революция в крестьянской стране со средневековым религиозным мировоззрением? Только характер раннебуржуазной Реформации. Суть раннебуржуазной Реформации, какой она была в Европе в предшествующие века, как раз и заключалась в изменении религиозного сознания, мешавшего развитию городского капитализма. При раннебржуазной Реформации, с одной стороны, устанавливалась духовно-политическая и идеологическая диктатура раннебуржуазных интересов города, сопровождаемая политическим подавлением средневековой церкви и средневекового христианства, но, с другой, - признавались видоизменённые феодальные отношения в деревне, феодальные права на земельную собственность, но лишь как отношения и права отмирающие, подчинённые буржуазным отношениям и правам города. Устанавливалось как бы сосуществование отмирающих феодальных отношений в земледелии и нарождающихся в городе отношений буржуазно-капиталистических, ещё не ставших вполне таковыми.
В.Зомбарт, оппонируя главной работе М.Вебера “Протестантство и Дух капитализма”, подчёркивал, что протестантская Реформация совершалась не под знамёнами становления духа капитализма, но, наоборот, в яростном его отрицании. Вначале Реформация происходила ради установления абсолютной справедливости, ради общинных равенства и братства всех простых людей, ради любви к ближнему, то есть ради таких отношений между людьми, какими они были в мифическом братстве первых христианских общин, в которых царило фанатичное неприятие иных форм общественных, политических отношений, неприятие стяжательства в любом проявлении.
Такие отношения должны были воспитывать этику самоотверженного труда в городской общине, в коллективе, в коммуне и семье, содействовать социологизации сознания участников корпоративного труда, без чего, как оказывалось в результате разнообразного опыта, общественные отношения были неадекватными, неприспособленными к становлению и развитию промышленного производства, не могли вырваться за пределы цехового разделения труда. И только через два-три поколения после начала такой, народной Реформации феодализма наблюдается начало собственно становления городского, буржуазно-капиталистического духа предпринимательства и творческой инициативы, собственно появление рыночного капитализма и капиталистического общества. В такую весьма убедительную и логически непротиворечивую концепцию В.Зомбарта вполне укладывается происходившее при режиме коммунистов, а так же и то, к чему этот режим привёл Россию.
Госпартфеодализм был лишь частью сущности режима коммунистов, и не самой главной, не основной. В действительности в России происходила социальная революция, и она имела вид коммунистической революции в том смысле, что происходило революционное воспитание народно-пролетарской этики производственных отношений на основе раннехристианских общинных представлений о морали и нравственности и подтягивание этой этики до уровня соответствия мировым индустриально-производительным силам буржуазно-национальных государств. И воспитание новых производственных отношений осуществлялось при одновременном вынужденном сосуществовании с пережитками феодального мировосприятия в русской деревне, политически подавляемого, однако политически и отражаемого в системе советской власти, которая, в известном смысле, обязана была под него подстраиваться ради расширения социальной базы своей поддержки, ради обеспечения максимально возможной социальной устойчивости. Влияние пережитков средневекового феодализма на политику советской власти уменьшалось по мере раскрестьянивания русской деревни, а потому постепенно исчезала необходимость в её революционном характере, а затем и в самом коммунистическом режиме.
Говоря иначе, в течение целой эпохи раскрестьянивания государствообразующего этноса нужна была революционная социологизация народно-пролетарских общественных отношений для подтягивания их до уровня соответствия требованиям индустриального производства, направляемая жёсткой, идеологически и политически