Он совершенно точно знал, что если работать, как одержимому, если не отказываться ни от чего, оперировать много и регулярно, и при этом еще все время учиться – медицина ведь не стоит на месте, и то, что вчера казалось невозможным, сегодня вполне может сойти за рядовой случай! – вот тогда ему, может быть, и не понадобится никакая «дележка»!
Как там говорится?.. Не покупается доброе имя, талант и любовь? Про любовь Долгов был не слишком осведомлен, но в свой талант и упорство верил, а доброе имя нужно заработать. Вот Долгов и зарабатывал его изо всех сил.
Иногда устройство медицинского мира его ужасало, иногда веселило, иногда, как и большинство врачей, он сетовал на развал медицинской школы, на отсутствие денег, на то, что сколько-нибудь стоящие врачи разбегаются кто куда – кто в представительства иностранных фармацевтических компаний, кто в частные клиники, кто в аптеки! Анестезиолог Андрей Петрович Курков, к примеру, в те времена, когда совсем ничего не платили, подрабатывал на «развозе», развозил на запаленном маленьком грузовичке бинт и вату по аптечным пунктам в разных концах Москвы. Иногда, когда уставал особенно сильно, Долгов ненадолго переставал верить в то, что все как-нибудь переменится, наладится, устроится, и будущее представлялось ему уродливым и темным, как на картинах Босха, и он понимал, что эта вязкая гуща не провернется никогда, и он утонет, погибнет, задохнется в болоте, – и остальные, кто на самом деле немного понимает в том, как лечить людей, и искренне хочет это делать, утонут и задохнутся тоже!..
Но ему даже в голову не приходило бросить медицину! Он знал совершенно точно, что не приспособлен ни для чего другого. Из него не выйдет бизнесмена, банкира или ловкого торговца недвижимостью. Вряд ли он также преуспеет на ниве продажи бензина, алюминия, вторсырья и подержанных автомобилей. А впрочем, если и преуспеет, это будет уже какой-то совсем другой Долгов, может быть, даже лучше прежнего, но все равно, не тот, не тот!..
Его жена, как-то моментально превратившаяся из смирной провинциальной врачишки в столичную уверенную в себе даму от медицины, была убеждена, что он просто «не хочет». Не хочет зарабатывать деньги, не хочет «водиться» с нужными людьми, не хочет заботиться о семье и, соответственно, о благосостоянии этой самой семьи, не хочет переходить в престижную и богатую больницу! Маму с поезда встречать и то не хочет, все отговаривается тем, что у него какое-то заседание на кафедре, вот и выходит, что заседание ему важнее мамы!..
– Ты человек без амбиций, – любила говорить она. – Боже мой, если бы я раньше поняла, что у тебя настолько нет амбиций!..
Долгов, который совершенно точно знал, что у него куча амбиций, только немножко других, каких-то не таких… прямолинейных и однозначных, отвечал неприятным голосом, что даже если ему придется голодать, он все равно не бросит хирургию, и с мрачным, напряженным, грозным лицом выслушивал истории об однокурсниках, которые уже так преуспели, что рукой не достать! Толик возглавляет представительство «Бритиш-Фарма», Сергей давно уехал в Мюнхен и там оперирует, и успешно оперирует, Леша вообще занялся продажей компьютеров и недавно купил себе иномарку!..
Он выслушивал все это и уезжал на работу, к своим больным, которые без него никак не могли обойтись и которым было решительно наплевать на то, какая именно у него машина.
Когда все истории болезней поделили и Долгов уже приготовился перелистать те, что достались на его долю, неожиданно позвонил Эдик Абельман.
– Хочешь, анекдот расскажу? – начал он с ходу. – Умирает старый армянин. «Берегите евреев», – завещает он детям и внукам. «Зачем?!» – «С ними покончат, за нас возьмутся!»
– Эдик, ты чего звонишь?
– Слышь, Долгов, ты в Бельгию не хочешь?
– Я хочу в Лондон и в Екатеринбург на Новый год, – сказал Долгов и потянулся. – К родителям.
– Да чего ты там не видал, в Екатеринбурге этом?!
– В Екатеринбурге, пожалуй, все видал, и в Лондон меня тянет, на могилку Роберта Бернса. Вот тянет, и все тут! А ты чего звонишь-то, Эдик?
С Абельманом они когда-то учились в одном институте, и Долгов был «мальчик из хорошей семьи», а Абельман хулиган, пройдоха и «неподходящее знакомство». Должно быть, поэтому они дружили много лет.
– Да я звоню спросить, поедешь ты в Бельгию или нет!
Тут вдруг Долгов понял, что Абельман не шутит.
– А… зачем?
– Учиться. В Европейский хирургический центр. На четыре месяца. Поедешь?
Долгов решительно не знал, как следует отвечать на этот вопрос.
– Но это же… дорого очень, – сказал он наивно.
– Ты чего, Долгов? Обалдел? Ну, ясное дело, не за свои кровные три рубля ты поедешь! У нас грант на обучение. Каких-то гавриков набрали, и еще места остались, там условий много – нужно, чтоб научная работа велась, чтоб на кафедре рекомендацию написали, чтоб диссертация была, ну, и так далее! В общем, ты подходишь, а я нет. Ну чего? Поедешь?..
Долгов растерянно сказал, что поедет, и два дня думал только о том, что будет учиться в Бельгии, в Европейском хирургическом центре!
Он почти позабыл про девушку и кофе, на который она его приглашала, и вспомнил только в самый последний момент, и опоздал именно потому, что позабыл, а не потому, что играл в какие-то игры.
Он приехал в это самое летнее кафе на Тверской и тут только сообразил, что не знает ее в лицо, и непонятно, как теперь ее искать среди множества самых разнообразных девушек в темных очках, которые пили кофе, тыкали ложечками в раскисающее мороженое, щебетали, порхали… И теплый ветер трепал их волосы, и белоснежные льняные скатерти, летевшие по ветру, то закрывали, то открывали загорелые глянцевые колени!
– Здравствуйте, Дмитрий Евгеньевич.
Он оглянулся.
Она подходила к нему, подняв на лоб свои темные очки, и улыбалась чудной улыбкой.
– Как вы меня узнали? – тихо спросил Долгов.
– Я видела вас на конференции в Хирургическом обществе.
– Я прошу прощения за опоздание, – пробормотал Долгов, – я просто… знаете… дел очень много…
И покраснел.
Говорят, что самый легкий способ узнать характер женщины – это заставить ее ждать в общественном месте в обеденный час!
Девушка опять улыбнулась:
– Спасибо, что пришли, – сказала она без всякой обиды. – Я же знаю, как вы заняты! Но ведь мы все-таки выпьем кофе?
И в этот ужасный день, еще утром, Шарика кольнуло предчувствие, вспомнилось Долгову.
– У нас в программе еще один гость. Это Анатолий Семенович Грицук, племянник писателя Евгения Ивановича Грицука, недавно скончавшегося в больнице при странных, до сих пор не выясненных обстоятельствах.
Таня быстро перебежала площадку. В ухе у нее режиссер отчетливо сказал: «Крайний левый», и Таня присела на ступеньку рядом с перепуганным молодым человеком, сидевшим в первом ряду.
– Здравствуйте, Анатолий, – сказала она сердечно.
– Здрассти, – просвистел молодой человек и покосился на невесть откуда появившийся у него перед носом ручной микрофон.
Оператор, держа камеру на плече, приблизился и стал на колени перед Таней.
«Работаешь на крупном», – подсказал в наушнике режиссер.
– Анатолий, – начала Таня очень серьезно. – Ваш дядя Евгений Грицук был известным писателем. Однако все свои книги он написал под псевдонимом, если я не ошибаюсь Б. Ар-Баросса, и только на одной, самой скандальной, поставил свою настоящую фамилию! С чем это связано, как вы думаете?
– Я не знаю, – быстро сказал молодой человек и облизнул пересохшие губы. – Я ее не читал.
«Скажи, что ты читала!» – приказали в ухе.
– А вот я читала, – доверительно сообщила Таня. – На меня эта книга произвела сильнейшее впечатление. Даже не как литературное произведение, а как… некое разоблачительное послание! Как вы думаете, почему ваш дядя написал ее?
«Не дави на него, но не давай молчать», – велело всемогущее ухо.
Огромная студия – человек сто пятьдесят! – слушала с напряженным вниманием.
– Ведь, как нам всем хорошо известно, время разоблачительных статей и компрометирующих книг давно прошло! Этот жанр был очень популярен в конце девяностых, а потом как-то сам по себе пошел на убыль. И тем не менее ваш дядя публикует книгу, где речь идет о страшных преступлениях вполне реальных и ныне здравствующих лиц! Причем подчас лиц, облеченных властью! Он не боялся мести? Ему не угрожали?
Племянник Анатолий пожал плечами. Оператор взял его крупным планом. На всех студийных мониторах появилось его несчастное лицо с мелкими капельками пота над верхней губой.
«В переживания ударился, – сказали у Тани в ухе. – Это хорошо. Драматургия. Давай, дожимай его!»
– Да я не знаю, – с тоской протянул племянник. – Толком дядя Женя ничего не говорил, но мы… иногда… то есть я точно не знаю, но он даже в больницу лег… того… специально, потому что боялся, что ему отомстят!
«Оч-чень хорошо! – удовлетворенно сказали в ухе. – Давай, давай, Танечка! Пусть он тебе все выложит!»
– Чьей именно мести боялся ваш дядя? Генерального прокурора? Или, может быть, министра обороны? И тот, и другой упомянуты в его книге.
Тут племянник опять испугался и скосил глаза на микрофон. Таня, будучи профессионалом, поняла, что конкретных вопросов задавать нельзя. Всякий раз при упоминании любого имени племянник будет пугаться и замыкаться в себе. Нужно задавать общие вопросы и ждать, когда он разговорится сам.
– Ну, хорошо, – сказала Таня. – Значит, вы считаете, что у него было какое-то предчувствие?
– Ну, вроде того.
– Конечно, было, – ласково произнесла Таня, глядя на племянника почти в упор, – если он даже решил на какое-то время лечь в больницу! Кстати, он сам выбрал именно эту, триста одиннадцатую клиническую больницу?
Племянник опять приободрился.
– Сам, сам, – сказал он и улыбнулся Тане. – Он у нас всегда все сам делал, ни с кем не советовался! И больницу сам выбрал! И просил кого-то из своих друзей, чтобы за него похлопотали!