– Вы останетесь, Дмитрий Евгеньевич!
Он исподлобья смотрел на нее голубыми страшными глазищами, и у нее холодело сердце.
– Обо мне нет речи, – возражал он негромко. Он всегда говорил негромко, и только потом она узнала, что именно этого его негромкого голоса до смерти боятся все ассистенты и медсестры. – Но дело ведь не во мне! Насколько я могу судить, вы вполне профессиональный человек, недаром вы диссертацию защитили! И неплохую…
– При чем здесь моя диссертация?! Я все равно никогда не смогу сделать в науке ничего нового, и та область, в которой я работаю, давно и хорошо изучена!
– Двигать вперед науку, может быть, и не нужно, – соглашался он все так же негромко, и в этом была сумасшедшая убежденность, – но в любой профессии должны быть порядочные люди, просто хорошо делающие свое дело! И меня бесит, что все эти люди, и вы в том числе, почему-то уходят из медицины!
– Потому что в ней невыносимо, в этой вашей медицине!
– А ваши больные? – спросил он и взглянул исподлобья. – Которые завтра будут ждать, что к ним придет добрый доктор, вылечит и поможет? С ними как? Как вы им объясните, что добрый доктор отправился искать место получше?
Она молчала и смотрела на него – потому что он очень ей нравился! Нравилась его негромкая убежденность, категоричность, максимализм, черт возьми!..
– Дело не в том, что я ненормальный и ничего не понимаю, – продолжал он. – Дело в том, что наша с вами профессия нас слишком ко многому обязывает! – Он подумал и продолжал смущенно: – Вы не подумайте, что я святой…
– Нет? – живо переспросила Алиса.
– Нет, – твердо сказал он, решив, что она спрашивает без иронии, – но я точно знаю, что если уж вы взялись лечить и больные в вас верят, их бросать нельзя! Вы бросите, еще кто-нибудь бросит, и вообще все бросят, и с кем останутся больные?..
Он взглянул на нее голубыми серьезными глазищами, и Алиса Порошина поняла, что жизнь ее кончилась.
Вот в этот самый миг.
То, чем она жила прежде – работа, зарплата, диссертация, мама поссорилась с сестрой, надо бы помирить обеих, бывший муж, заботившийся о ней, будто он был никакой не бывший, – все перестало существовать.
Вселенная начала вращаться в другую сторону. Крохотная воронка, в которую закрутилась материя, когда Алиса позвонила Долгову и пригласила его на кофе, стала стремительно вращаться, захватывая весь окружающий мир.
Дмитрий Долгов об этом еще даже не подозревал, а она уже строила планы, как соблазнить его!..
Он должен быть моим. Просто потому, что больше ничьим быть не может. Он с его тихим голосом, голубыми глазами, сумасшедшей убежденностью в своей правоте, с его диктаторскими замашками – он искренне бы удивился, если бы ему сказали, что у него диктаторские замашки! Я получу его на любых условиях – в качестве любовника, приходящего партнера, мужа другой женщины, мне все равно. Какая разница!.. Он создан, чтобы быть моим, и он будет моим.
И она его соблазнила.
Много лет спустя, когда они хохотали, вспоминая «первую ночь», Долгов всячески отрицал, что это она его соблазнила, и говорил, что давно уже принял решение, что важные решения он всегда принимает сам, что, едва ее увидев, он уже знал, как все будет дальше, и Алиса с ним не спорила.
Во-первых, спорить с ним не имело никакого смысла. Он был прав по определению, даже когда не прав.
Во-вторых, он действительно всегда принимал решения сам, и она вполне могла позволить ему пребывать в этой иллюзии.
В-третьих, она его любила.
Так, что сердцу становилось невмоготу.
И все-таки это она его соблазнила!..
Она пригласила его к себе, в свою квартиру, которую муж оставил ей после развода, и тщательно готовилась к его приходу. Денег тогда у нее было маловато, но на салон красоты, где она провела часа три, не меньше, было не жалко. Из салона она вышла совершеннейшей красавицей. Все, что можно было улучшить, было улучшено. Все, что улучшить было нельзя, не имело никакого значения.
Она всегда хорошо готовила и уже знала, что именно он любит, и, первый раз накрывая для него ужин, очень волновалась.
Говорят, что при любовном заговоре очень помогают розовые свечи и розмарин. У нее не было ни того, ни другого, но, если мысли материальны, в ужине, должно быть, оказалось столько Алисиной сексуальной энергии, что ею можно было запитать небольшую электростанцию и снабжать отдаленные поселки светом!
Они не были слишком молоды, чтобы стесняться друг друга. Они не были слишком неопытны, чтобы демонстрировать друг другу показательную жгучую страсть.
Они оба понимали, какой опасной может стать связь, которая задумывалась простой и приятной, если к делу подключаются не только гормоны, но и мозги!
Может произойти небольшой направленный ядерный взрыв, вот что!..
У него было красивое тело, тяжелое, тренированное, спортивное, и ей оно очень нравилось, и не нужно было уговаривать себя не обращать внимания на недостатки.
Не было никаких недостатков! Она рассматривала его с первобытным женским любопытством, как экскурсантки из Липецка рассматривают статую Давида в Пушкинском музее. Она ничего не боялась и ни о чем не печалилась. Все приводило ее в восторг, и тогда она еще не знала, что этот восторг останется навсегда. Не знала, но догадывалась, конечно!.. Он как будто разрешал ей делать с ним все, что она хотела, и она делала!
Если можно сказать так о любви – она очень старалась.
Впервые в жизни и именно с ним она наконец-то поняла, что означают всякие умные мысли маститых специалистов о том, что самым главным должно быть удовольствие партнера. Никогда она не заботилась ни о чьем удовольствии, кроме своего собственного, а тут вдруг оказалось, что самое главное – чтобы он осознал и понял, что любим, да еще как любим!..
Она любила каждый сантиметр его тела, каждый вдох и выдох, каждую капельку пота на спине, и он должен был об этом знать. Она очень старалась, чтобы он это понял.
Может быть, он понял, а может, и нет. В конце концов, он просто мужчина, пришедший на свидание с понравившейся ему женщиной! Это для нее Вселенная закрутилась в другую сторону, а что для него какая-то там Вселенная, когда он просто занимался любовью, да еще преступной, – супруга-то продолжала оставаться супругой!
Они почти не разговаривали, и Алиса была этому даже рада, ибо неизвестно, чем закончились бы разговоры, а любовь была такой горячей и настоящей , что из нее следовало все – и ныне, и присно, и во веки веков!..
И Алисе было наплевать на то, что он позволяет ей любить себя, а она будто настаивает ! Пусть так, пусть как угодно, лишь бы быть с ним, в нем, в его запахе, в водовороте его эмоций, в его руках, ставших очень горячими, словно у него поднялась температура.
Его тело, такое сильное и казавшееся ей невероятно красивым, было в полном ее распоряжении, и он следовал за ней, куда бы она его ни позвала. Она упивалась своим восторгом и вовлекала в восторг его.
Почему-то он почти не открывал глаза, боялся, что ли?.. И когда в самый последний момент ей навстречу распахнулись его голубые глазищи, горевшие неутоленным волчьим огнем, она испытала что-то новое, граничащее с потрясением.
В этот, самый последний, момент он перехватил у нее инициативу, будто не разрешил ей.
Нет, он словно сказал, дальше я сам.
Дальше я сам, и будь что будет!..
Она подчинилась, откуда-то зная, что так будет всегда – в последний момент она ему подчинится – и ныне, и присно, и во веки веков!..
Не было никакого слияния, и нежности не было никакой. Был штурм, стремительный и неудержимый, и в этот момент им стало решительно все равно, кто кого заманил в постель! И они больше не знали, кто ведущий, а кто ведомый.
Мне наплевать на то, что у тебя был муж, а до мужа, должно быть, кто-то еще. Мне наплевать на то, что ты столичная штучка, а я парень из провинции, поставивший себе цель завоевать мир и так и не завоевавший его. Сейчас у меня одна-единственная цель – заполучить тебя, только тебя, тебя одну, и именно так, как я хочу.
Я готов поглотить тебя целиком, сожрать тебя живьем, испепелить тебя своим огнем, потому что только ты нужна мне сейчас, и ни о чем другом я не могу думать.
Я не могу думать вообще, и кровь молотит мне в виски, и я точно знаю, что умру, если не получу тебя, немедленно и целиком. Мне нужно, чтобы здесь, со мной и вокруг меня, была именно ты, такая неудержимая и страстная, трогательно наведшая красоту перед моим приходом – или ты думала, что я не заметил?.. Я заметил и оценил все, можешь не сомневаться, и эти твои попытки казаться лучше, чем ты есть на самом деле, были так смешны и трогательны! Невозможно быть лучше, чем ты есть, – лучше, чем ты есть именно в этот момент, когда принадлежишь мне, полностью и целиком! И мне наплевать на весь мир, на его сложности, проблемы и ошибки.
Как хорошо, что ты тогда мне позвонила. Как ужасно, что ты тогда мне позвонила.
Ничто не вернется обратно, и нам придется как-то с этим жить, но все это будет потом, потом, а сейчас ты со мной, только со мной, только во мне, только моя!..
– Ты сумасшедшая, – сказал он ей, когда они отдышались немного. – А мне казалось, что ничего, нормальная…
– С нормальными женщинами очень скучно, Дима, – ответила она с чрезвычайной гордостью, приподнялась на локте, посмотрела и, прицелившись, стала целовать его в шею. Он почувствовал ее губы, прошедшиеся от ключицы до скулы. Ее растрепанные волосы охапкой лежали у него на груди, и почему-то именно этого зрелища – ее волос на своей груди, – Долгов почти не мог вынести.
Он всегда сердился, когда не знал, как справиться с эмоциями. Сейчас он тоже рассердился и сказал, чтобы она с него слезла. Ему невыносимо жарко, и вообще он должен принять душ! Немедленно.
– Душ?! – переспросила Алиса. – Ду-уш?!
– Алис, – сказал он твердо. – Дай я встану!
И он на самом деле сделал попытку встать! Он же не знал, что ее Вселенная закрутилась в другую сторону и теперь центр этой Вселенной – он!